И маятник качнулся… - Иванова Вероника Евгеньевна. Страница 29

– Куда ты?

– Спущусь вниз, посмотрю, что случилось, – ответил я, готовясь к главному подвигу на сегодняшний вечер – преодолению лестницы.

Каждая ступенька давалась с таким трудом, что я оказался внизу уже много позже того, как роженицу пронесли в комнату, где доктор принимал больных. Зато у меня было достаточно времени, чтобы определить, насколько тяжело мое собственное состояние: переломов нет, даже ребра в порядке, но связки на ногах и руках болят неимоверно. Хорошо еще, что они не разорваны…

Да, это была та самая селянка – с середины лестницы я разглядел бледное, покрытое испариной лицо и выгоревшую на солнце косу.

– Я же просил показать женщину ведунье! – процедил я сквозь зубы в обезумевшую физиономию мужа.

– Да я… Да… Она…

– Олухи! – Я доковылял до приемной и заглянул внутрь.

Женщине было плохо, это мог бы понять и такой профан в лекарском деле, как ваш покорный слуга. Я несколько раз видел роды (правда, на расстоянии) и знаю, что роженицы испытывают определенной силы боль, но… Эта селянка билась в лихорадке вовсе не от боли. Ее терзал страх – это я чувствовал совершенно отчетливо. Мантия лениво облизнулась. Неужели? Опять я во всем виноват! Что же с тобой случилось, дорогуша? Доктор оглянулся, увидел меня и велел:

– Иди сюда. И закрой дверь!

– Как она?

– Плохо. Горячка, но какая-то нехарактерная… Я сделаю все, что смогу, но боюсь, что в живых останется либо она, либо ребенок…

– Это было бы слишком печально.

– Да уж, веселого мало! – Доктор склонился над женщиной, а я воспользовался паузой, чтобы повнимательнее прислушаться к своим ощущениям.

Приемная была заполнена волнами животного ужаса. Ужаса матери, чувствующей, что ее ребенку угрожает смертельная опасность… Так, что еще? Бессильная тревога доктора… Из-за двери сочится смешанная с отчаянием надежда… Кто? И где?.. Слабый аромат темной Сущности… Ребенок? Она должна родить, иначе погибнет сама и погубит дитя…

– Сделайте все, чтобы ребенок вышел, и как можно скорее. – Голос мой прозвучал расчетливо и бесстрастно – то, что нужно для приказа. Доктор не посмеет ослушаться…

Он и не посмел. Но в тот самый момент, когда голова младенца показалась на свет божий, я почувствовал, как Мантия начинает с глухим шелестом сворачиваться.

Нет, только не сейчас! Ты нужна мне!

«Нужна? – Холодные губы коснулись уха. – Ты же ненавидишь меня…»

Я вздрогнул. Первый раз в жизни Мантия соблаговолила мне ответить… Впрочем, если Слияние и в самом деле произошло, нечему удивляться: мы – одно целое. Отныне и навеки. Однако во всей этой идиллии есть один махонький изъян: моя Мантия, как и я сам, отличается скверным характером…

Пожалуйста, не засыпай! Я должен исправить свою ошибку!

«Мне-то что за дело?»

Ты же всегда защищала меня, почему теперь не хочешь?

«Я защищаю ТЕБЯ, а не тех, кто желает твоей смерти…»

Эта женщина ни в чем не виновата!

«Откуда тебе знать? Если бы она очнулась до казни, то первая бы бросила в тебя камень…»

Нет, я не хочу в это верить! Но даже если… Ребенок все равно безвинен! Спаси его!

«Я не могу спасти кого-то, кроме тебя самого…»

Тогда… Тогда – спаси меня!

«Причина?»

Если ребенок и женщина погибнут, в их смерти уж совершенно точно обвинят меня!

«И будут правы…»

Ты знаешь, что с ней?

«Я многое знаю…» – Она что… смеется?

Это… в самом деле из-за меня?

«Да…»

Тогда ты должна мне помочь!

«Хорошо… Но запомни – это будет засчитано твоим долгом…»

Я согласен! Ты поможешь?

Ответа не последовало, но шелест стих.

– И что теперь, Джерон? Джерон!

Я вздрогнул, фокусируя взгляд. Доктор держал в руках что-то, больше всего похожее на куклу. Ни движения. Ни вздоха. Он уже мертв? Нет, невозможно! Я не могу этого допустить… Я не верю! А пока я не поверю в его смерть, он не умрет!

– Вы позволите? – Я протянул руки.

Доктор сомневался не более мгновения. Маленькое мокрое тельце оказалось у меня в руках. Нет, он жив! Тепло еще не ушло из этого хрупкого сосуда… Я прижал ребенка к своей груди. Ну же, делай то, что обещала!

«Не торопись… Доверься мне…»

Я глубоко вдохнул тугой от напряжения воздух приемной, закрывая глаза. Выдохнул, избавляясь от сомнений и страхов. Позволил Мантии тяжелыми складками повиснуть на своих плечах.

И на смену Неведению пришло Знание.

Обычный луговинник [7], но как же он разожрался, зараза! И всего за три дня… Нет, тут что-то не так. Судя по размерам и силе, он уже давно поселился в теле женщины, возможно, еще с прошлого лета. Надо будет узнать, как она себя чувствовала… Сидел, значит, себе тихо и спокойно, рассчитывал поживиться еще одной жизненной силой – а то и самому наследничком обзавестись – но не повезло ему, болезному. На меня нарвался. Мантия не только распотрошила заговоренные строчки, но и напугала луговинника до смерти. Если он, конечно, может испугаться… Мое прикосновение разрушило его власть над женщиной и заставило ринуться вглубь, забиться в тело нерожденного ребенка, чтобы спрятаться от голодной Пасти… Дурачок, моя Мантия не щадит никого. Когда она того хочет, разумеется… Ох, как же ты ухватился за невинное дитя… Нечего, нечего! А ну, отцепляй свои коготки или что там у тебя есть… Ты еще не понял? Либо убирайся восвояси, либо я тебя уничтожу – раз и навсегда!

Он понял. И метнулся облачком грязного тумана прочь, подальше от такого страшного существа, как я. Вдох. Еще один. Струя зеленоватой жижи оросила мою рубашку, а уши заложило от звонкого и недовольного вопля. Малыш открыл глаза…

Гизариус тут же подлетел ко мне, оставив на время заботы о новоявленной матери, благо после родов она забылась здоровым – если так можно выразиться – обмороком, высвободил ребенка из моих рук и занялся тем, чем и должен заниматься лекарь, принявший роды. А я стоял столбом, с глупой улыбкой на лице. Стоял до того самого момента, когда доктор повернулся, окинул меня критическим взглядом и предложил:

– Ты бы умылся, что ли… Рубашка, конечно, испорчена…

– Я постираю…

– Оставь уж… «Постираю»…

Он стянул с меня рубаху и кинул в угол.

– Воды я много накипятил, на всех хватит.

Сил почти не осталось, но я доплелся до купели с водой и блаженно плеснул теплую влагу на мокрое от перенесенного напряжения лицо. Доктор внимательно посмотрел на мои синяки, удовлетворенно щелкнул языком и сообщил:

– Ну что ж, опухоль почти спала, можно взяться за растирания.

– Растирания?! – Я поперхнулся.

– Ты что-то имеешь против?

– И очень многое! – твердо заявил я. – Мне будет больно!

– Ох, какой ты нежный… Ничего, потерпишь.

И он щипнул меня за синяк на бедре.

Клянусь, я не собирался его бить! Даже не думал об этом! Но рука сама собой дернулась, описывая широкую дугу на расстоянии не более волоска от носа доктора. На мое счастье, он вовремя отшатнулся…

– Ну, это ничего, это бывает… – констатировал Гизариус. – С этим бороться можно…

На следующее утро я узнал, как «с этим» можно бороться, потому что доктор явился в мою каморку со связкой ремней. От предчувствия невыносимых мук я похолодел до корней волос и жалобно взмолился:

– Давайте не будем сейчас…

– Именно сейчас! – возразил доктор. – Пока у меня есть время. Сам ты себе растирания делать не будешь, по глазам вижу, а мне нужно заняться сбором трав… И вообще: если будешь капризничать, я попрошу Борга провести эту процедуру…

Наверное, на моем лице отразился нечеловеческий ужас, потому что Гизариус злорадно хмыкнул и велел:

– Ложись на живот!

Не успел я занять горизонтальное положение, как мои щиколотки и запястья оказались накрепко притянуты к раме кровати.

– Может быть, не нужно привязывать… – робко предположил я, но доктор только хихикнул:

– Еще спасибо мне скажешь!

Я действительно сказал ему «спасибо». Но несколько позже, потому что на протяжении следующей четверти часа орал благим матом от боли. А потом орал еще примерно столько же времени, потому что Гизариус перевернул меня на спину и продолжил пытку, которую он сам совершенно искренне полагал полезной лечебной процедурой. Нет, я не хочу произнести – даже мысленно – по его адресу ни одного худого слова: он опытный и весьма умелый лекарь, у него чуткие пальцы, а мазь, которой он пользовался, приятно холодила синяки, но… Сами сначала попробуйте, каково это, когда воспаленные желваки опухших мышц мнут и выкручивают, как мокрое белье!