Карта костей (ЛП) - Хейг Франческа. Страница 33

— С чего ты взяла, что машины испугают альф до такой степени, что они выступят с нами на одной стороне? Из всех мерзких последствий взрыва больше всего их ужасаем мы, — попытался вразумить меня Дудочник.

— Думаю, они выступят на стороне Инспектора, если он к ним обратится.

Вспомнилось, как он смело стоял перед Дудочником и Зои с их занесенными ножами. Инспектор привык к тому, что окружающие повинуются его приказам.

Как и Дудочник. Он вздернул бровь:

— Ты хочешь попросить о помощи человека, для которого основная проблема в программе резервуаров — использование машин? Он с радостью избавился бы от нас, если бы смог не привлекать технологии До. Инспектор нам не союзник.

— Нам нужна помощь, какая разница, откуда мы ее получим? — бросила я. — Или у тебя есть варианты получше? Да, мотивы Инспектора не совсем чисты, но не важно, чего хотим мы, важно, что нужно Сопротивлению. Не твои ли это слова? Инспектор может помочь нам избавить жителей Нью-Хобарта от баков.

— Может, но не станет, — перебил Дудочник. — Он не зайдет столь далеко. Он предлагал лишь обмениваться информацией, ничего более. Не стоит доверять ему до такой степени. Нельзя рисковать и рассказывать о нашей атаке на город.

Дудочник вернулся к картам и продолжил:

— Ударим в полночь через пять дней, в новолуние, чтобы максимально незаметно подобраться к городу.

Смежив веки, я увидела лишь клинки и кровь.

— Недостаточно, — твердил Саймон всякий раз, когда мы собирались в палатке и подсчитывали прибывших за день.

— В Нью-Хобарте к нам присоединятся тысячи жителей, — однажды возразила я. — Была бы только возможность их предупредить, чтобы они подготовились.

— Если у тебя есть блестящая идея, как донести это за стены Нью-Хобарта, говори, — предложила Зои.

— А как насчет тех, кто не за стенами? — сказала я, вспомнив о работниках, что каждый день выходили за ворота.

— Ты же видела, — отозвался Дудочник, — они весь день окружены конвоем. К ним близко не подойдешь.

Действительно. Двумя днями ранее мы наблюдали, как работники выходили из города. Большую часть урожая уже собрали, на полях подбирали остатки. Работники руками рыли мерзлую землю, что замедляло работу. Охрана выглядела расслабленной — солдаты жевали табак и переговаривались, пока патрулировали периметр участка, но моментально хватались за кнут, стоило кому-то из омег замешкаться, выкапывая картофель из земли.

— Поля охраняют только днем, — заметила я.

— И что? — поинтересовалась Салли.

— А если проникнуть на поле ночью и оставить сообщение с воззванием готовиться к борьбе?

— И чем ты предлагаешь им сражаться? — фыркнул Дудочник. — Синедрион уже давно отобрал у них оружие. Черт побери, им не дают даже серпы и мотыги для уборки урожая. И у нас нет лишнего оружия, даже имей мы возможность переправить его в город.

— Люди в состоянии помочь по-другому, если их предупредить. Они могут совершать диверсии, калечить солдатских лошадей, поджигать стену. Вооружатся дубинками, кухонными ножами — всем, что подвернется под руку. Они помогут, если оставить послание в поле.

— Каков шанс, что его найдут? Господи, Касс, многие из них даже читать не умеют! — скептически воскликнул Саймон.

— Да, это так. Но если они найдут сообщение, то найдут и способ показать тому, кто умеет.

— А если первым до него доберется солдат Синедриона, а не омега? — спросил Дудочник.

— Мы несколько дней наблюдали за ними — видел ли ты, чтобы они соизволили замарать руки землей? Если спрятать сообщение достаточно хорошо, никто, кроме работников, его не найдет.

— Неизвестно, что там за работники. А если они нас предадут? — Саймон покачал головой. — Достаточно одного, кто шепнул бы конвою, и все будет кончено. Всего лишь один, до смерти запуганный, или тот, кто сотрудничает с альфами.

— Я бы согласилась до того, как альфы забрали детей, — вставила Салли. — Но не сейчас. Касс права. Омеги видели, как схватили детей, и должны знать, в каком отчаянном положении оказались.

— Все равно рискованно, — произнес Дудочник.

Я посмотрела ему в глаза:

— Когда на твоей памяти мы не рисковали?

К ночи мы добрались до окраины обгоревшего леса. На равнине за городскими стенами оставались неубранными всего несколько полей. Ряды тыкв припорошило снегом.

Мы так медленно ползли по-пластунски по снегу, что холод казался опаснее часовых. Плотные облака скрывали ущербную луну. Раньше, наблюдая, мы не подходили так близко к городу. Пока я ползла, одежда промокла и стала натирать холодную кожу. Я уже отказалась от попыток подавить дрожь.

Мы еле двигались метр за метром и замерли, прижав лица к земле, когда с восточной стороны появился наряд, патрулирующий периметр. Стук копыт по мерзлой земле и звон оружия раздавались как будто совсем близко. Мы услышали приветственные выкрики со сторожевой башни, когда солдаты проезжали мимо восточных ворот.

Ко времени, когда мы доползли до поля с тыквами, мои руки так окоченели, что я дважды роняла нож, пока вырезала буквы.

Саймон раздобыл для нас бумагу и чернила, но мы опасались, что снег размоет слова, поэтому решили действовать более прямолинейно. И теперь сидели на корточках в темноте в сотне метров от часовых на стене, вырезая сообщение на нижних сторонах тыкв.

Текст мы обсудили заранее — в первую очередь требовалось коротко и ясно сформулировать послание. Каждый из нас вырезал свою строчку.

«Всех заберут, как детей» — Дудочник.

«В заточение, что хуже смерти» — Зои.

Мы отказались от попыток объяснить, что такое резервуары — и в лучшие времена попробуй, опиши, а что говорить о вырезанном в темноте послании на промерзшей тыкве?

«Мы нападем в полночь новолуния — приготовьтесь» — я.

Каждый из нас добавил букву омега, которой клеймили наши лбы и которая развевалась на стяге Острова перед бойней. Даже неграмотный омега не перепутает знак, выжженный на его собственной плоти.

Каждая буква была вымученной. Мой клинок скользил по изогнутой корке тыквы. Темнота, которая скрывала нас от часовых, также мешала видеть, что мы делаем, поэтому мы работали наощупь. На первой тыкве я начала слишком крупно, к концу предложения пришлось выцарапывать на корке совсем крошечные буквы. Вторая далась легче — я уже знала, под каким углом лучше вонзать нож, чтобы гладко вырезать на твердой поверхности. Слова складывались под дрожащими пальцами.

На третьей тыкве я откинула голову назад и плечи затряслись.

— Ты в порядке? — Дудочник огляделся, чтобы понять, что за звук до него дошел.

Я прижала ладонь ко рту, но из-под нее все еще вырывались вздохи-смешки.

— Насколько же все абсурдно. Использовать тыквы для призыва к восстанию. — Слеза теплой дорожкой скользнула из уголка глаза, щекоча замершее лицо. — Баллада Леонарда и Евы казалась странным оружием, но тыквы превзошли даже ее. Это революция тыкв. Тыквенное восстание.

Дудочник усмехнулся и прошептал:

— Про такое не сложишь легенду, да? Вряд ли по этому поводу сочинят песню. Даже Леонарду не под силу такое облагозвучить.

— Мы стараемся не для красоты, — отозвалась Зои. Однако она тоже улыбалась.

Мы трое стояли на коленях в грязи, а убывающая луна в небе отсчитывала часы до атаки.

До утра мы прятались в лесу и вернулись на рассвете, чтобы проследить за работниками, проходящими через ворота. За кочками на болоте к востоку от поля мы видели, что снегопад покрыл наши следы, оставленные ночью. Однако тыквы тоже припорошило снегом, спрятав наши сообщения под слоем белизны.