Несознательный 2 (СИ) - Каталкин Василий. Страница 23

— Нет, — мотаю головой, — не приходит в голову ничего такого. И с женой тоже не припомню, чтобы хоть намек на что-то был. Профессия, знаете ли, отпечаток накладывает.

— Какой отпечаток? — Слегка усмехается он. — Неужели вы с женой совсем о своей работе не говорите.

— Вот уж о чем я с ней никогда не говорю, так это о работе, — пожимаю плечами, — вдруг где-нибудь по простоте душевной поделится секретами со своими подругами.

— Тогда о чем же вы с ней можете говорить? — Удивляется он.

— Как о чем? — Тоже отвечаю удивлением. — Разве мало о чем можно говорить со своей женой. Например, о музыке, она на пианино играть может, или о живописи, не зря художником на авиамоторном заводе работала.

— А о своем отце она говорила? — Щурит он глаза.

Хм. Вот откуда ветер дует, вспомнили кто у нее отец. Но не думаю, что это имеет значение, иначе бы сначала ее мать арестовали, скорее всего, это идет довеском, да и не попал ее отец под репрессии, успел вывести свою семью из под подозрения. Хотя факт неприятный, что-то следаку об этом известно, но не думаю, что много, так что с этой стороны ничего такого быть не должно.

— Нет, не говорила, — кривлюсь я, — вроде бы несчастный случай с ним приключился, но подробности не спрашивал, зачем лишний раз воспоминаниями душу бередить. А что там такого страшного?

— Так застрелился он, — следователь смотрит на меня с укором, вроде как супруг, а ничего про родственников жены не знаешь. На самом деле, это он так мою реакцию отслеживает.

— Да? — Поджимаю губы. — Так это как-то связано с ее отцом?

— Пока не известно, — опускает он голову, и я вижу, что разочарован моей реакцией.

— И все-таки, даже не представляю, в чем она может быть виновата. — Продолжаю рассуждать. — Может, ошибся кто, напраслину на нее возвел.

Ну что, вытащит он донос в качестве доказательства? Нет, видно, что поморщился, но вытаскивать раньше времени письмо не стал. Опытный следак, не выбросил свой козырь, это означает, что планирует разыгрывать в «долгую», и это очень плохо, в этом случае следствие может длиться месяцами. Что же такого на Катю написали? И главное кто? Хоть бы какую зацепку.

Дальше шли разговоры «по душам» — следак пытался нащупать хоть что-нибудь связанное с этим делом, а я благополучно уходил из расставленных им ловушек. Вот было бы мне действительно двадцать лет, наверняка вспылил бы и наговорил ему гадостей, а так помнил — худой мир лучше доброй ссоры, даже со следователем НКВД, ведь они тоже люди и умеют обижаться. В конце допроса попросил встречи со своей супругой, уж слишком неожиданно все произошло. Но, как и предполагал, ничего не получилось, представитель органов только головой покачал, буркнув что-то о моей наивности.

Отпустили меня только под вечер, и я быстро рванул на вокзал через новый ангарский мост, первая нитка трамвая в Иркутске появится только в июле 1945 году. Так что ножками, ножками, всего-то три с половиной километра до вокзала, и надо поторапливаться, местный поезд до поселка ждать не будет, потом только с железнодорожной бригадой добраться можно будет, и то уже ночью. А вообще задумался, неужели мой статус главного конструктора заводского КБ ничего не дает? Надо бы через наше местное НКВД надавить, вдруг получится, а то тут такие дела творятся, а они не в курсе. Решено, завтра же заявление напишу, пусть тоже подключаются.

На следующий день в кабинет следователя заглянул Ковалев, который в данный момент находился на оперативной работе в НКВД.

— Ну что, как с заводскими дела продвигаются, — спросил он у Круглова.

— А, — махнул тот рукой, и при этом скривился, — не получается ничего. Факты, изложенные в письме, не подтвердились. И на кой черт нас торопили, обрадовались, что дело верное?

— Ну, всех раскладов там, — при этом оперативник ткнул пальцем вверх, — мы не знаем, наше дело приказы выполнять. И насколько я понял письмо здесь только довеском идет, главное заводских раскрутить.

— Да чего там крутить? — Круглов в раздражении стал вытирать перо ручки, которое опять забилось ворсинкой. — Работники лаборатории в один голос твердят, что ничего такого за ними не водилось, и даже разговоров на интересующую нас тему не велось. Не знаю, чего от меня ждет начальство, но здесь нарыть ничего не получится, все они были постоянно на виду.

— Так может поднажать и признаются, — посоветовал оперативник.

— А с «поднажать» сложности, — тяжело вздохнул следователь, — муж у одной не просто летчик, он Герой, да еще при должности — главный конструктор КБ авиамоторного завода.

— Да иди ты, — удивился Ковалев, — при такой должности мужа жена еще и работает?

— Угу, работает, — кивнул следователь, — и неплохо работает, числится на хорошем счету, награждена грамотой от завода, изобретения за ней числятся.

— И что с того? — Пожал плечами собеседник. — Мало ли у нас здесь заслуженных перебывало, все одно на чем-то зацепить можно. С ней не получится, со стороны мужа можно начать копать.

— Вот в этом и дело, — хмыкнул Круглов, — он по отдельному списку проходит, его только по разрешению Москвы в разработку брать можно. Так что сильно не надавишь. Вообще непонятно от чего вдруг у начальства к заводским такой интерес.

— Слушай, а может быть потому и интерес, что кое-кто по отдельному списку проходит? — Задумался Ковалев.

— Считаешь, хотят что-нибудь на жену этого летчика найти, чтобы к сотрудничеству склонить?

— А что, нормальный расклад, — пожал плечами сослуживец, — муж у нее при должности, надо же за ним как-то присматривать.

— Хм, может быть, может быть, — пробормотал в задумчивости Круглов, — тогда действительно становится понятно, почему так начальство возбудилось. Но вряд ли это с ней получится.

— Не получится с ней, получится с другими, или с тем, кто письмо писал, — пожал плечами оперативник, — все равно без своих ушей не останемся.

— А в этом тоже сложности теперь возникнут, — поднял глаза на своего сослуживца следователь, — кто-то же должен быть виноват в аресте, а органы не ошибаются.

— Э, ты так рьяно не гони, — насторожился Ковалев, — согласен, что с мужем этой работницы накладка вышла, но если мы так будем на сигналы реагировать, то никто больше писать нам не станет.

— А делать-то чего? Если не удастся чего-нибудь значимого на заводских найти, то придется сдавать.

В щель был виден только кусочек поля, Андрей терпеливо ждал команды, прикидывая, как выжмет сцепление и включит первую передачу. Почему думал об этом, а не о чем-то другом, так в этом и есть проблема, переключение передачи требовало больших усилий. Сначала надо было вывести рычаг в нужное положение, а потом начинать его тянуть с большим усилием и этого усилия не всегда хватает, передача подрожит какое-то время и только потом включается. Говорят, при марше столько раз этот рычаг потягаешь, что руки перестают слушаться, сам самокрутку скрутить не сможешь. Вроде бы у поставляемых по ленд-лизу американских Валентайнов гораздо коробка передач с синхронизатором, поэтому там легче с переключением передач справиться, но это уже другое училище. Да и к черту этот Валентайн, Шерман гораздо лучше, у него и броня толще и пушка лучше, правда в экипаже пять человек, тоже как сельди в бочке. Но водителю скученность по боку, у него места относительно много, это вон заряжающий и командир танка вдвоем в башне ютятся, как они там размещаются в такой тесноте? А уж когда выстрел, так пороховые газы даже до водителя достают, а им каково. Всех лучше стрелок радист устроился, ему-то что, настроил рацию и поплевывай себе, а если понадобится стрелять из пулемета, то лупит в белый свет как в копеечку. А все потому, что прицелится он может только через маленькое отверстие в двадцать миллиметров в диаметре, куда там попадешь, только пугать кого.

Ага есть команда, небольшая борьба с коробкой переключения скоростей и тронулись вперед. Вообще в танковом бою много от механика-водителя зависит, тут ведь важно не только двигаться зигзагом, но и правильно место для прохода выбрать. Правда иногда из-за кустов не разберешь, куда можно, а куда нельзя, тогда командир сверху пинками рулить начинает. Вот и сейчас придавил левое плечо, значит надо взять левее.