Чудовище для проклятой (СИ) - Вельская Мария. Страница 11

“69. 63. 23. 2”.

Дни. Часы. Минуты. Секунды.

Столько времени у меня осталось, чтобы найти шанс выжить.

Лоб покрылся липким потом. Нет уж!

Обтерлась полотенцем, накинула свежее платье — ещё более страшное, чем предыдущее. Хорошенького, положим, понемножку. Пора и честь знать. Теперь ятем более не останусь здесь, в сытой мнимой безопасности покровительства чужака, и не сдамся.

Выйти удалось на удивление легко — вчерашнего оборотня не было, а приветливая молодая женщина, вполне человеческого вида, только кивнула в знак приветствия и не приставала с расспросами. Следить не должны, раннее вставание явно не входило в число добродетелей здешних дэсс и нэсс, но… Береженого и Творец бережет.

Попетляю. Главное, самой по-настоящему не заблудиться.

Странно — пережив одну смерть, от перспективы вскоре умереть снова я не пришла в ужас. Сознание оставалось ясным, хотя легкий страх и присутствовал.

Все же Каарра дэль Гиррес умерла не просто так — не выдержала ужаса ожидания. На девочке висело проклятье, а бездновы часы указывали время. Отмеренное ей время. Изящная издевка. Кто его наложил? Я не помнила. Память молчала. Почему это случилось и где? Родители Каары вместе не жили — поссорились и разъехались по разным домам. Семейство было достаточно знатным и не бедным, но в столичные города не лезло. Их город находился на плато, что парило на северо-востоке от столицы.

Старые сапожки тихо скрипели от натуги. На улице было совсем не жарко. Сначала — в банк. Я помнила, что они работают круглосуточно. По крайней мере, в больших городах.

Сзади раздался громкий возглас и стук копыт, заставивший шарахнуться в сторону. Мимо промчалась упряжка ларгов — особой породы копытных, которые заменяли лошадей, но могли развивать куда большие скорости.

— Пош-шшлииии! С дороги! — громкий возглас.

Я еле успела прижаться к стене, чтобы не попасть под копыта.

И хорошо, что не стала сразу возвращаться назад на дорогу — хотя места для пешеходов здесь явно не хватало. Мчался второй экипаж — на этот раз — безмолвно.

А в этот самый момент дорогу перебегал мальчишка. Мелкий, худенький — лет десять на вид. Одежда бедная, латаная, но чистая. Куда-то спешил с самым отчаянным видом — вот и не смотрел по сторонам.

Уже подаваясь вперед, понимала — его вытолкну, сама уйти не успею.

Я не думала о смерти. Только о том, что этот мелкий вихрастый глупыш не должен так страшно и глупо погибнуть. Мы были не на поле боя. Я не была героиней. Я тоже очень сильно хотела улыбаться солнцу и небу. Но иногда второго решения не существует. И шагаешь вперед, разделяя все на до — и после.

Мир утратил краски и звуки. Только раскрылся в беззвучном вопле рот мальчишки, которого успела с силой оттолкнуть прочь. Только мелькнули совсем близко остро наточенные копыта ларнов, колыхнулся сюртук возницы.

Я даже глаза зажмурить не успела.

Мир остановился. А между мной и мчащейся каретой встала высокая темная фигура. Как-то странно скрестила пальцы — и махнула рукой наискосок, словно молнию расчерчивала.

И карета… замерла. Просто застыла буквально в шаге от нас. Замерли ларны, роняя пену с морд, замер кучер, чье лицо исказилось в гримасе ужаса. Застыла коробкой карета — из черного дерева, без гербов, но явно не дешевая.

Мужчина — а что передо мной стоит именно мужчина — и точно не человек — ясно определенно — опустил ладонь. Буднично, спокойно, отряхнул чуть запылившийся темно-синий плащ. И медленно развернулся.

И на мой мир обрушились звуки. Они противными настойчивыми дятлами били по голове и сердцу, заставляя пошатнуться. Руки тряслись, но из горла ни всхлипа не вырвалось. Паршивая особенность. В душе могу хоть навзрыд рыдать, а в реальности — ни слезинки. Только руки трясутся.

Чужие ладони придержали за плечи. Перед глазами все плясало, но постепенно мозаика начала складываться.

— Такая храбрая девочка… но глупая. Ты хоть понимаешь, что могло случиться?

Голос у незнакомца… странный. Чуть приглушенный, вроде бы совсем не громкий. Как шелестящая трава. Но вслушиваешься в каждую ноту звучания — и лед в груди начинает таять. Даже ежиные иголки присмирели. Не иначе от страха.

Посмотрел снова, куда более задумчиво, и с неожиданным изумлением заметил:

— А ведь действительно понимаешь… изумительно!

Мои маленькие худые ладошки утонули в чужих. Не изнеженных, с мозолями от оружия, но аристократически-утонченных. На указательном пальце — перстень. Массивный, с квадратным темным камнем. Почему мозг циклится на таких мелочах?

Кажется, даже зубы стучат.

В голове — вихрь мыслей.

— А как вы это сделали? Остановили время? — собственный голос звучит тихо, слабенько. Приходится откашляться.

И осмотреться — заново.

Спаситель явно с дороги — плащ, хоть и из дорогой плотной ткани — запылен. Под ним, судя по всему, простой темный камзол и брюки. Но куда более примечательно другое.

Например, красивое породистое лицо. И волосы цвета пепла, которые спадают до самых лопаток. А ещё глаза. Один — самый обычный, хоть и собрал в себе все оттенки синевы. А вот второй… ртутное серебро, что заполняет весь белок, лишенный зрачка. От этих глаз по коже бегут мурашки. Снова, предатели?!

Таких глаз не бывает у людей. Да и у нелюдей тоже. Они манят, дурманят голову, вызывая безотчетное желание выболтать все свои тайны.

Меня осторожно придерживают, продолжая обнимать за плечи. Мальчишка уже куда-то слинял.

— В некотором роде. Бросил на них стазис, — шуршит змеей прохладный голос.

Стазис — заморозка. Действительно, чего здесь непонятного?

— Спасибо. Вы спасли мне жизнь, — вырывается нервный смешок, — хотя одного спасибо за такое мало.

Я осторожно высвободилась, мотнула головой и украдкой смахнула с глаз пару несуществующих слезинок. Все в порядке. Я осталась в живых — снова. Где-то наверху кто-то явно ухватил мою смерть за капюшон.

Да что ж я такая косноязычная! Раньше язык был подвешен, что надо! А теперь… смущение. Испуг. Тепло, которое затапливает до кончиков пальцев. Я ещё не успела осознать, как много он для меня сделал, этот незнакомец.

— Ты куда бежишь в такую рань, девочка? И как тебя зовут? — спокойно уточняет спаситель, словно не обращая внимания на предыдущую реплику. По тону чувствуется — молчания не потерпит.

Это отрезвляет — но пока ещё не сильно. Все тело ватное.

— М… мара, господин, — шепчет, опуская взгляд, — я на рынок шла — а потом жилье присмотреть и на работу устроиться, — про банк говорить тем более не хотелось, — недавно в город прибыла. А на постоялом дворе жить столько времени дорого выходит.

Почему соврала? Трудно сказать. Не хотелось лишний раз следить, даже если мое нынешнее имя и не редкость.

— Хорошо… Мара, — кажется, что в голосе незнакомца звучит насмешка? Как будто он точно знает, что никакая я не Мара, — я тебя понял. Что же касается твоей благодарности…

Дыхание к дыханию. Проклятье, искорки в синем глазу становятся только ярче. И сам он — слишком близко.

Длинный палец, заканчивающийся острым, чуть загнутым когтем, пёрышком скользит по щеке и сползает на шею. Я замерла. Окаменела. Где только смелость и нахальство? Почти ласковые касания вызывали вовсе не трепет — первобытный ужас где-то в самой глубине души. Как будто она, эта душа, знала больше, чем я, нынешняя Кара.

Пальцы другой руки коснулись заплетённых в две короткие косички волос. Перебрали выбившиеся пряди. Крылья носа дрогнули, впитывая что-то ведомое ему одному.

Бледно-розовые губы оказались совсем рядом с ухом. Теплый воздух от его дыхания щекотал кожу.

— Все просто, маленькая самоотверженная чаэварре…

Сердце сжалось. Он знает?! Как он понял? Никто же не разобрался…

Глаза анорра — едва ли мужчина мог быть кем-то иным — сощурились.

— Успокой меня.

Что?!

Я не успела ничего сделать. Ни отшатнуться, ни возмутиться, ни сбросить пелену страха.