Право учить. Повторение пройденного - Иванова Вероника Евгеньевна. Страница 61

«Не жаль беднягу?..» — звучит в моей голове уже знакомый вопрос. Во второй раз или всё ещё длится тот, первый миг? Впрочем, это не имеет значения.

Нисколько. Он заслужил свою смерть. Но я вовсе не собираюсь причинять ему лишние страдания... Скажи, раз уж Кружево Разума определяет реакцию тела, если его оборвать, человек не будет чувствовать боль?

«О да... Он вообще ничего не будет чувствовать...»

Замечательно! Мне давно следовало изучить свойства живой ткани, а сейчас выдался удобный случай.

«Тогда не будем терять время зря... Сосредоточься, а я буду помогать по мере сил...» — наставническим тоном поторопила Мантия.

— Ты не мог понять, почему Рогар выбрал меня? Считал, что во мне нет ничего замечательного? — Обратился я к убийце. — Я покажу тебе. Но это будет последним, что ты сможешь увидеть...

— Он... умер? — Спросил Хок, когда я вернулся в комнату.

— Да.

— А что с телом?

— Я обо всём позаботился.

— Ты так спокойно об этом говоришь...

Я посмотрел на бледное лицо рыжика, отмечая чуть запавшие и лихорадочно блестящие глаза.

— Произошло то, что должно было произойти. Убийца понёс заслуженное наказание.

— Но ты ведь жив!

— И что? Я остался в живых по чистой случайности, которую этот парень не мог предусмотреть. Нанесённые удары были смертельными, можешь мне поверить. И ни ты, ни Мэтт ничем бы не помогли: я должен был умереть в течение получаса после покушения.

Отчаянный возглас:

— Но не умер же!

Спор, конечно, беспредметный, но его нельзя прерывать, иначе Хок останется в плену фантазий.

— Для него я умер ещё задолго до того, как нож воткнулся в мой живот. Я умер в его мыслях. Причём, уверен, умер неоднократно: парень наверняка во всех красках представлял себе мою смерть и последовавшее за ней горе Мастера. Он желал причинить боль, а из-за чего? Из-за нелепой обиды. Из-за того, что оказался недостаточно хорош для других. Понимаешь, в чём состояла его ошибка? Он не хотел видеть себя чужими глазами. Не хотел посмотреть в зеркало.

— И за это ты его убил?

— Не только и не столько. Отпусти мы его восвояси или сдай Страже, он остался бы жив. Но в таком случае мысль о мести не покинула бы его, разгораясь всё жарче и жарче. Не вышло со мной? Но ведь есть ещё и вы. А я не собираюсь оплакивать ваши трупы, если в моих силах устранить угрозу до её появления.

— Но... Ты просто взял и убил его... Не давая оказать сопротивление...

— Не нужно тратить лишние силы на то, чего можно достигнуть более лёгким и простым путём. В любом случае, эта смерть ложится на меня, а не на вас: незачем напрасно переживать. Ложись спать и постарайся выкинуть глупые мысли из головы.

Он кивнул, но упрямая складка губ свидетельствовала: не выкинет. Будет перекладывать с места на место, мять, тискать, мусолить, но не решится выпустить из рук. Что ж, пусть. Я не могу вложить в его разум то, что пережил и понял сам. Буду стараться хоть частично уберечь от опрометчивых шагов, это да. И представляю, как буду ненавидим за свои благие намерения.

В самом деле, несмотря на всю видимую жуть произошедшего, невозможно было поступить иначе. Мне требовались знания. Убийца должен был понести заслуженное наказание. Все возможности будущих несчастий должны были быть уничтожены до своего зарождения. Просто? Да. Но смешавшиеся в одном котле безобидные настои превратились в смертельно ядовитое зелье.

Троица ни за что в жизни не поверила бы, что несостоявшийся душегуб не чувствовал боли. А он не чувствовал, могу поклясться, чем угодно! Телесной боли. Да и душевную тоже вряд ли: когда я поставил все необходимые блоки, его сознание оказалось совершенно оторвано от ощущений, следовательно, могло питаться лишь фантазиями. Правда, полагаю, оных фантазий было предостаточно...

А крови не было. И малейшего расчленения — тоже. Мне не нужны стальные лезвия, чтобы проникать в суть вещей, потому что у меня есть иное орудие познания, приносящее много неприятностей и весьма утомительное, но куда более действенное. Бэр и Хок не увидели бы ничего, а вот Мэтт... Его нельзя было допускать до лицезрения ни в коем случае. Пусть меня лучше считают извергом и палачом, но не сталкиваются с тем, что стоит за моей спиной. Если бы они были чуточку взрослее! Не телом, а умом, конечно же: вот тогда можно было рискнуть и приоткрыть занавеску. Но не сейчас, не перед теми, кто пока толком не умеет ни дарить, ни отдавать.

Я рассеянно опустил ладони на каменный парапет набережной и тут же с недовольным возгласом отдёрнул руки. Фрэлл! Горячо!

В Вэлэссе царило лето в разгар весны. Жара душила лёгкие, выступая липким потом по всему телу, а в синеве неба, сколько хватало взгляда, не было намёка даже на самое завалящее облачко. Рубашка давно промокла насквозь, но снимать её было немного боязно: во-первых, я нигде не видел оголённых по пояс людей, следовательно, мой поступок может быть сочтён за оскорбление местных нравов, и во-вторых, пребывание на солнце неминуемо вылилось бы в сгоревшие плечи, грудь и спину, а этого допускать также не хотелось. К тому же, выходило, что изнывать от несвоевременно наступившего лета мне придётся не один день. То есть, нам придётся.

В означенной гостинице (название, местоположение, маршрут, имя курьера и корабль, на котором он должен был прибыть, я узнал из предусмотрительно вложенной Ксарроном в книгу записки) меня встретили недоумённо-сочувствующими взглядами, сообщив, что нужный человек ещё не появлялся, и посоветовав справиться о нём в порту. Пренебрегать разумными советами глупо, поэтому дорога привела меня к причалам, у которых сиротливо скучали корабли с спущенными парусами. Здесь и стала известна причина, по которой надлежало задержаться в Вэлэссе. Штиль. Полный и беспросветный, совпавший с установлением жары. В море выходили разве что рыбацкие лодки на вёслах, а все остальные суда вынуждены были ждать, когда погода смилостивится и одарит их ветром.

Впрочем, не так уж и плохо провести на побережье несколько дней. Полюбоваться бирюзой спокойной морской глади, раскинувшейся под сочно-синим небом, только ближе к горизонту тускнеющим из-за белесой дымки испаряющейся с поверхности воды. Красиво...

— Первый раз на море?

Спросили хрипло и не слишком чётко, но вполне дружелюбно, а рядом со мной на парапет легла тень.

— Нет, но всё равно, как в первый.

— Нравится? — Продолжил беседу жилистый мужчина с тёмными то ли от грязи, то ли от пота волосами, заплетёнными в косу, достающую почти до пояса — широкой кожаной ленты, украшенной массивной пряжкой с изображением осьминога.

Причёска, детали одежды, а также расстёгнутая на груди рубашка, позволяющая увидеть татуировку, повествующую о славных корабельных баталиях (наверное, очень нравится женщинам и, если правильно предполагаю, самую занимательную свою часть таит несколько ниже) позволяли заключить, что я разговариваю с моряком. А мирным или нет, на суше не так уж и важно.

— Очень.

— А сам под парусом ходишь?

— Нет, особой тяги не испытываю.

— Что так?

— Не люблю качку.

И это было совершеннейшей правдой, но несколько, скажем так, устаревшей: последний раз на палубу корабля моя нога ступала лет пять назад, а в то время я ещё не понимал, как путешествовать в Потоке, будучи его частью, и потому страдал от не особо приятных ощущений в желудке.

Брюнет шумно выдохнул, погружая меня в облако перегара.

— Если так, в море дорога заказана.

— Я не в обиде: на земле дорог не меньше.

— Это верно! Да только ни одна из них не сравнится с той, что проходит по холмам волн!

Однако. Угораздило нарваться на романтическую натуру... Или не совсем романтическую: моряк протянул мне фляжку и предложил:

— Выпьешь?

Я принюхался.

— Это же не вода?

— Не вода, — кивнули мне. — Да только ром сейчас дешевле выходит.

— Почему? Какие-то трудности? Я видел много открытых колодцев в городе.