За кулисами (СИ) - Лётная Марина. Страница 41

Я тяжко сглотнул: конечно, она заслуживала их. И даже большего. Она заслуживала того, что я никогда бы не смог ей дать, а поэтому я практически сник, пытаясь перебороть свой жгучий необъятный страх. Крэг был прав ― мне нужно было извиниться и попытаться преподнести ей хоть какие-то объяснения своему поведению, ведь от этого зависело и наше моральное равновесие, и дальнейшая совместная работа. Отмолчаться было нельзя, как бы мне этого не хотелось. И сейчас я готов был сказать то, что от меня хотел услышать Макарти, хотя я по-прежнему с трудом верил в эту единственно правильную мысль.

― Я поговорю с ней, ― в подтверждение своих слов я посмотрел прямо в глаза наставнику, увидев в них капельку блеснувшего одобрения. Над нами нависла неловкая пауза, позволяя расслышать посторонние звуки в репетиционной и за окном, и даже тяжёлое дыхание Крэга. Его лицо плавно исказило неприкрытое печальное сожаление, пока я не распознал в нём переживания по поводу главной части нашего разговора…

― Я рад, что смог хоть немного облегчить твой выбор, Брэндон. И к конфликтам я отношусь спокойно, вряд ли бы стоило ожидать чего-то другого от такой скандальной личности, какую ты себе создал на публике. Но пойми меня правильно… Игнорирование репетиции… Это слишком серьёзное прегрешение, никакие конфликты с ним не сравнятся… Я знаю, что хотел видеть тебя только в комплекте с Грэхем, и её присутствие без тебя также подвергалось бы сомнению…

От его прерывистой речи у меня похолодели пальцы. Я ловил каждое слово Макарти, пытаясь не раскиснуть прежде, чем он огласит свой обдуманный вердикт. Весь наш разговор, что мы посвятили танцовщице, я и думать забыл о том, что моё место в театре под угрозой, а теперь наставник был близок к тому, зачем меня всё-таки позвал.

― Но я не могу так рисковать постановкой, Брэндон. У меня нет никаких гарантий, что ты не поступишь также в день самой премьеры. Понимаешь? ― мужчина обезоруженно обхватил длинными пальцами лоб, пытаясь продолжать вопреки моей неконтролируемой тревоге. Его опасения были более, чем справедливы; однажды я так поступил с Джастином, прославившись на всю Америку. ― Мне очень и очень жаль, но я вынужден с тобой попрощаться, ― в нетерпении я подскочил со стула, с недоверием к прозвучавшим словам осматривая подавленного Крэга: за плечами половина пройденного пути, я лишь раз оступился, но моя репутация была красноречивее любых тщетных попыток исправиться.

От осознания того, что всё кончено, я недоумённо остолбенел, едва чувствуя под ногами пол. В один момент я стал лишён смысла своей никчёмной жизни, оставшись без работы, привычно ранних утренних подъемов и многочасовых репетиций. Никаких больше танцев и актёрской игры, где я представал в роли важного правителя, никаких сделок с внутренне не унимающимся недовольством по поводу нелепости многих поступков моего персонажа. И всё же, лишившись этого образа от рук его беспристрастного создателя, я ощутил себя безысходно одиноким и ненужным теперь. Прямо сейчас я даже не мог вспомнить, как проводил своё свободное время до работы в труппе, не понимая, каким образом я буду жить после увольнения. Это значило также, что у меня больше не было объективных поводов для встреч с Мишель. Как было бы странно появиться в её жизни после всех бесчисленных оплошностей без привычного камуфляжа ― ведь только работа помогала мне сокрыть мои настоящие намерения. Но теперь-то я точно остался ни с чем…

― В любом случае, я был рад поработать с тобой, ― Макарти медленно поднялся со стула, поравнявшись со мной взглядом, и вытянул ладонь, но грустное снисхождение в мой адрес по-прежнему ни чуть не уступало его привычно весёлому выражению лица. С досадой я протянул руку в ответ для рукопожатия. ― Я люблю расходиться с артистами по-хорошему. Такая возможность сейчас есть… ― я не совсем понял, что он имел в виду. ― Поэтому я не претендую на неустойку и даже выплачу тебе зарплату за последний всё-таки честно отработанный тобой месяц. Я оценил твои старания. Но с завтрашнего дня ты больше не в команде…

Такой отказ слышать было больнее всего. Ещё вчера я был частью чего-то грандиозного и сумасшедшего, жизнь била ключом: я был в первых рядах, но спустя считанные часы оказался за чертой доверия Крэга Макарти ― известного режиссера и хореографа, одного из немногих, с чьим мнением я считался. И этот человек прямо в лицо напомнил мне о том, какой на самом деле перед ним оказался провальный и безответственный танцор.

Не выдерживая потрясения, я тут же впал в щемящую грудь тоску. Забрал деньги, попрощался с наставником и покинул странное место бесследно.

Внизу меня ждала порядком остывшая машина. Внутри салона слабо клубился пар от сбитого дыхания, лобовое стекло чуть засыпало снегом. Не находя физических и душевных сил, чтобы завестись, я прислонился разгоряченным лбом к холодной коже руля, и прищурился, привыкая к вечернему мраку вокруг зажёгшегося освещения. Снег мельтешил в фонарных лучах, где-то поотдаль раздавались раздражённые воющие сигналы машин: жизнь для меня остановилась. Я с силой зажмурился.

Ломота пронзила все конечности и сердце ― дома ждал квардак и совершенно неуютное чувство никчёмности. Раньше я посвящал себя репетициям, и возвращался в постель только, чтобы отдохнуть хоть немного от бешеного темпа, но когда кровать становилась мне доступна регулярно, я начинал таскать в квартиру всякий мусор типа алкоголя и продажных потаскух. От такого я хоть и отвык и даже не скучал по тем временам, но раздирающее беспросветное разочарование в самом себе так и подзуживало забыться… Признание Мишель и потеря работы продолжали вытряхивать из меня последние крупицы самообладания.

Я старательно равнодушно поднял голову, наблюдая за тем, как снег яростно пытается застелить мне взор. Хрупкое полотно блестело на стёклах, когда сквозь них я заметил на крыльце, где недавно побывал с визитом сам, слишком знакомую женскую фигуру. Она просочилась между дверью в одной лишь спортивной одежде, торопливо закурив сигарету, а я удивлённо распахнул глаза, припав к окну, чтобы убедиться в чёткости своего зрения.

2.6

Странный ход времени преследовал меня со вчерашнего вечера ― до последней встречи с Мишель я мог лишь замечать, как стремительно сменилась осень на зимние пейзажи. Репетиции с ней проходили молниеносно, без неё ― под эгидой слегка беспокойного ожидания. Но последние сутки оказались непреодолимо тягучими, вмещая в себя столько неожиданных и болезненных событий, что меня даже не заботило, насколько слабым я предстаю во время череды поражений перед окружающими. За стеклом у порога дома, спрятавшись под козырёк от метели, стояла Изабель. Девушка торопливо прикурила и вздрогнула от пробирающего холода, пытаясь сильнее вжаться в капюшон. Она встала боком, лицо её оказалось спрятано, но я безошибочно знал, кому принадлежат длинные худые пальцы и привычно заплетённые в косу чёрные, как сажа, волосы. Особенно после её признания накануне, ведь я сторонился танцовщицу, как прокаженную, будто одним молчаливым присутствием она могла навредить.

Настолько спешное увольнение и слишком подозрительное присутствие Изабель в этих стенах оказались двумя логичными, взаимно вытекаемыми составляющими. Она так желала избавиться от меня, всё стремилась выставить скандалистом в глазах Крэга, что сегодня он подытожил: два конфликта для такого проблемного парня ― непозволительная роскошь. И если режиссёр был знаком с отсутствием моих манер изначально, разве стоило ждать от меня чего-то иного… Если только каким-то любопытным образом он не был заодно с танцовщицей. Ведь Крэг более, чем легко оправдал стремления Изабель устроить со мной разборки. Неужели парочка сопливых и лживых признаний в любви могли бы растопить сердце такого продуманного психолога? Ему ли не знать, на сколько бывают расчётливы работники сферы шоу-бизнеса? Я чуть было не выскочил из машины, чтобы наброситься на Изабель с необдуманными нелепыми обвинениями. Ладонь занеслась над разблокированной дверной ручкой, пока злоба вспыхнула, оглушая мои роящиеся эмоции. Тоска по упущенным репетициям с Мишель и жалость к себе, страх остаться без дела, уныние ― всё смешалось. Я затаил дыхание, прислушиваясь к стуку сердца в груди и горле, пытаясь подобрать хотя бы вступление к своей многострадальной речи, исполненной упреками, что вот-вот обрушится на интригантку. Это был второй фатальный выпад против меня, что увенчался её успехом. Стоило приблизиться к желанному месту в академии или театральной труппе ― поворотным событиям в жизни ― как появлялась она, и выставляла меня за черту доверия.