Право учить. Работа над ошибками - Иванова Вероника Евгеньевна. Страница 8

«Именно... Задержится, навсегда оставаясь не только в памяти, но и доступным в любое время, были бы желание и надобность...»

Восхитительно! Это же так удобно!

«Думаешь? Расспроси имеющегося под рукой свидетеля и выясни, много ли в её жизни удобств...» — ехидно посоветовала Мантия.

Расспросим. Благо других занятий, помогающих рассеять скуку, пока не предвидится:

— И часто ты так поступаешь?

— Когда необходимо.

— То есть тебе не нужно, скажем, учиться шить или драться, достаточно только увидеть, как это делают другие?

Хель молча кивнула.

— Ценное качество.

— О да, стоящее полновесного золота! Но я отдала бы все сокровища мира, лишь бы перестать быть лицедеем.

— Почему?

На миг её лицо скривилось, словно от невыносимой боли, но спокойствие привычно вернулось, хотя теперь я уже смог заметить, каких усилий это стоит женщине.

— Потому, что живя чужими жизнями, я теряю свою.

«Теперь понял?..»

Признаться, не совсем.

«Когда лицедею нужно показать чей-то образ, по слоям Кружева начинается обратное движение воспоминаний, но ведь они не могут выйти на свет, если место уже занято? Не могут. Поэтому истинная сущность вынуждена на это время отступать в сторону...»

Хочешь сказать, даже сейчас, когда Хель предлагала мне приятно провести время, она...

«В эти мгновения её изначальной не существовало...»

Забавно. Рядом со мной была другая женщина. Точнее, слепок, сделанный невесть с кого случайно или преднамеренно. Она доставила бы мне удовольствие, но сама при этом не испытала бы ничего, никаких чувств. И не запомнила бы ни единого момента, потому что... Воспоминания не способны запоминать. Оттиски не могут создавать новые гравюры.

Кошмарный дар, верно?

«Хорошего в нём мало, не спорю... Но и он может быть полезным...»

Полезным? Кому? Самому лицедею? Да, Хель смогла защитить свою жизнь, но лишь потому, что в её кладовой нашёлся подходящий обрывок памяти. А если бы не нашёлся?

— Сочувствую.

Она благодарно качнула головой:

— Не жалейте, не надо. Лицедеям хорошо платят за службу.

— И в чём заключается служба, позвольте узнать?

— Мы запоминаем человека до мельчайшей чёрточки, все его слова, жесты, вдохи и выдохи... И каждый знает: мы не можем изменить то, что запомнили. Когда понадобится, повторим всё точно таким же, как видели и слышали.

Не могут изменить? Разумеется, не могут! Если Кружево лицедея настроено только на просеивание, разложение образов на фрагменты и хранение полученных песчинок, в нём почти не остаётся свободных Нитей и Узлов для смешения струек получаемого опыта. Вернее, самый первый слой наверняка позволяет жить обычной жизнью, со всеми полагающимися потерями и обретениями, но необходимость часто пользоваться воспоминаниями отнимает время на собственную жизнь, следовательно... Да, завидовать нечему.

— И кому нужны ваши услуги?

— Многим. Огласить наследникам завещание главы семьи. Передать личное послание. Показать невесте жениха или наоборот. Сохранить в памяти важное событие.

— Постой! Ты можешь запоминать сразу нескольких участников, если уж упомянула о целом событии?

Хель кивнула:

— Да. Хотя это требует очень многих сил, но и ценится гораздо дороже.

— И ты можешь потом показать всё происходившее?

— По очереди. Поэтому для сохранения особенных событий всегда приглашают нескольких лицедеев.

И всё-таки восхитительный дар. При всей своей тяжести. Если смириться и принять судьбу, разумеется.

— Значит, платят хорошо?

Голубые глаза подтверждающе моргнули:

— Весьма.

— Но оплата не покрывает расходов?

Хель отвела взгляд, печально опуская подбородок, и тихо произнесла:

— Было бы нечестным только жаловаться на судьбу, и всё же... Я мечтала бы родиться заново, без своего умения. Наверное, ты не поймёшь... Мой отец был лицедеем.

Слово «отец» она выделила заметным нажимом, как будто именно в личности её родителя или в его деяниях и крылся корень всех бед. Но для меня прояснения не наступило, потому пришлось поступить чуточку жестоко, беспечно заявив:

— Иначе, наверное, и быть не могло, ведь при зачатии ребёнка без мужчины не обойтись.

— Мой отец! — Теперь слово выделилось и повышением тона голоса. — Не супруг моей матери, а отец!

Немаловажная деталь. И последняя из необходимых. Можно не продолжать расспросы, тем более уже вдоволь потоптался по незаживающей ране. Дальше расскажу сам:

— Ваша мать была из благородного рода, её против воли отдали замуж, или же за годы, прожитые вместе с супругом, она не смогла стерпеться с ним, а может, пришлец, с которым случайно пересёкся её путь, воспользовался своим даром убеждения... Женщина не устояла. Не захотела устоять. А он и не вспомнил о своём безрассудном поступке, исчезнув из вида, когда жалеть было уже поздно... Не нужно подтверждать или опровергать мои предположения, прошу тебя! — добавляю, видя, как губы Хель нетерпеливо и болезненно вздрогнули.

— Но так всё и было. До двенадцати лет я жила, даже не подозревая о своём наследстве.

— И была счастлива неведением, хотя страдала от множества детских бед, полагая их необоримыми. А потом, когда пришла пора взрослеть и вступать в права обладания Даром, чужие лица и голоса хлынули наружу, пугая родителей и слуг. И пугая тебя, потому что целые часы собственной жизни бесследно пропадали из твоей памяти... Может быть, нам не стоит продолжать этот разговор?

— Почему же? — Обращённый на меня взгляд стал совсем светлым. — Я первый раз встречаю человека, который понимает меня от начала и до конца. Наверное, наша встреча — прощальный подарок судьбы. Жаль, что у нас осталось совсем немного времени, но знаешь... Последние дни в моей груди словно набухал ком, от которого становилось всё труднее дышать, а сейчас он исчез. Полностью. Ты настоящий волшебник!

Понимаю до последней крохи? Да, это единственное, на что я способен. Понять. Кого угодно, только не себя самого. Наверное, такова истинная плата за любое могущество: ты можешь осчастливить своими действиями весь мир, но чтобы обрести немножко собственного счастья, нужно найти иголку в стоге сена, каплю в море, человека в толпе... Короче говоря, совершить невозможное. Чудо. Но если ты сам — чудотворец, тебе никогда не удастся сотворить чудо для себя, остаётся только покорно и терпеливо ждать, веря и надеясь. Но сидеть и ждать — скучно, не правда ли?

— Я просто дал тебе возможность выговориться.

— Но я же почти ничего не сказала!

Верно. Слов было произнесено немного. Хотя чтобы передать суть человека, предмета или события, не всегда нужно погружаться в дебри рассуждений. Достаточно главного — соответствия сказанного, подуманного и существующего в действительности. Достаточно собрать вместе три стороны зеркала; если указанное условие выполняется, хватит и нескольких слов.

— Ты не смогла бы сказать то, что по-настоящему необходимо было отпустить на свободу. Согласна?

Она помолчала, напряжённо размышляя, но не стала спорить:

— Да, я не призналась бы в грехах родителей.

— И совершенно зря, потому что их грехи — не твои. Тебе нечего стыдиться.

— Но когда люди узнают о моём происхождении...

— Начинают посмеиваться, шептаться за спиной или сокрушаться? Разумеется. Люди всегда так поступают.

— Но ты... Ты не сделал ни того, ни другого, ни третьего.

И опять сглупил. Стоит обратиться к самому себе с любимым вопросом Мантии: до каких же пор? Только бы женщина не продолжила плести цепочку логических выводов и не объявила меня не-человеком...

— Я нахожусь примерно в том же положении, что и ты. А стоя рядом на дне одной и той же ямы, глупо вести себя подобно заглядывающим в неё сверху.

Хель заинтересованно подалась вперёд:

— А что случилось с тобой? Ты же не лицедей.

— Но наши судьбы похожи. Я тоже родился нежеланным, а когда повзрослел, увидел в глазах родственников презрение и страх. И желание избавиться от меня, пока не стало слишком поздно.