Свобода уйти, свобода остаться - Иванова Вероника Евгеньевна. Страница 66

— Что-то ещё?

— Вы сказали, мне нужно узнать две вещи, но пока познакомили только с одной. Какова же вторая?

— Не надо мне врать.

— Врать?

Он немного растерялся.

— Ну да. При некотором усилии я могу отличить ложь от правды, но предпочитаю пользоваться этим способом как можно реже, и потому очень не люблю, когда мне пытаются нагло лгать. Понятно?

— Но я вовсе не пытался...

— Конечно. И знаки внимания моей супруге вы оказывали просто так, по доброте душевной, а не имея в виду намерение поближе познакомиться со мной?

— Э...

— Ладно, это меня больше позабавило, чем обидело. Но впредь прошу: не надо. Если желаете доверительных отношений, будьте честны.

Антреа, квартал Линт, Королевский Приют Немощных Духом,

дневная вахта

— Ну что, не удалось побездельничать?

Вот-вот. Герой вернулся из похода, а ему сразу в лоб. Или по лбу. Нет, чтобы приветствовать со слезами радости и умиления на веснушчатой роже!

— Я тоже рад тебя видеть.

Олден насупился:

— Я, между прочим, волновался.

— По поводу?

Откидываю крышку сундука и роюсь в ворохе тряпья поношенных камзолов и штанов, переданных добрыми жителями Антреи в безвозмездное пользование обитателям Приюта. Если учесть, что оных обитателей — два калеки с половиной (к моему превеликому счастью), то можно сказать, добро пропадает зазря. А я, как хозяин рачительный, не могу этого допустить. Совершенно. Поэтому и сам время от времени пользуюсь щедростью горожан, только не всегда рискую появиться в таком виде на улице в разгар дня: вдруг кто признает свой старенький костюмчик? Мне, положим, стыдно не будет, а дарителю — вполне может стать. И будет на мою голову одним неприятелем больше...

Вот эта пара весьма и весьма подходит. Аромат, разумеется, затхлый, но пахнет не старой грязью, а временем, стенками сундука и средством, которое, по разумению Олли, способно отвадить от одежды всяких жуков, гусениц и мотыльков, обожающих грызть меха и ткани.

— У тебя раны ещё не зажили полностью. И вообще...

— Вот именно. «Вааще». Признайся лучше, что тебе было попросту страшно одному болтаться в Приюте. Страшно ведь было?

Олден вздохнул:

— Мне было страшно, когда ты попёрся искать эту дурку.

— Почему? Я же обещал вернуться вовремя.

— Обещал... Только сам уверен не был.

Любопытно. Кажется, осведомлённость Олли превысила свои обычные пределы.

— С чего взял?

— Нет, это ты сначала ответь, почему скрыл, что девка умеет заговаривать?

— Я не скрывал.

— Ты молчал!

— Ты не спрашивал.

Маг гневно раздул ноздри:

— Можно подумать, если бы спросил, то получил бы ответ!

— Если бы, да кабы... Забудь. В то время я и сам до конца не разобрался, что происходит.

— А сейчас?

— И сейчас толком не знаю. С телом всё в порядке?

Со стороны угрюмо насупившегося Олдена доносится ворчливое:

— В порядке. Думал бы лучше о живых, а не о мёртвых.

— Я подумаю. Обязательно. Вода уже нагрелась?

— Наверное.

— Тогда пойду умоюсь.

Умыться мне, и правда, не мешало: память о пребывании в мало приспособленном для жизни месте надо было поскорее уничтожить. Хотя бы внешнюю, осевшую на коже грязью и потом.

Деревянная бадья, предназначенная для омовений, уже дожидалась меня в кухне, весело паря воздух. Я скинул одежду и блаженно разлёгся в горячей воде.

— Хорошо...

Олден присел на край стола.

— Как ты себя чувствуешь?

— Как всегда.

— Точно?

— Не нуди! Дай насладиться заслуженным удовольствием!

Чтобы не видеть занудливую физиономию рыжика, прикрываю глаза. Но он не сдаётся:

— Что будешь делать со «змейками»?

— Что-что... Тебе сдам. Вот прямо сейчас и сдам!

Провожу ладонью по животу, стряхивая одного зверика, второй сам сползает с плеча и медленно погружается на дно бадьи. Уснули, бедолаги. Значит, самое время вернуть их в Источник — озерцо, возникшее там, где на поверхность пробивается ручей, снабжающий питьём обитателей Приюта.

Шарю в воде, выуживаю «змеек» и протягиваю Олдену:

— На, займись!

Тот морщится, но забирает серебристые нити, безвольно обмякшие в пальцах.

— А сам что будешь делать?

— Наведаюсь к усопшей.

— Будешь описывать?

Вздыхаю, оставляя вопрос без ответа. Буду, конечно, куда денусь? Положено, для порядка.

В кладовой было холоднее обычного: Олли постарался, сберегая в целости и сохранности мёртвое тело безумной убийцы. Но холод не причинит мне неудобств, зря я, что ли, утеплялся, выбирая самую плотную одёжку из имеющихся под рукой?

Приветствую, сладкая моя. Как тебе спится?

Разумеется, она не отвечает. И не сможет ответить так, как это требуется мне. Обидно, но придётся смириться с действительностью: я могу прочитать только недавние воспоминания, задержавшиеся в жидкостях её тела, а то, что происходило давно, останется тайной. Стоит ли воскрешать доступные воспоминания? Нет, не стоит. Что я увижу? Ещё раз переживу отчаяние и ярость? Испытаю страх приближения смерти? Пройду через агонию? Очень надо. Нет, моя сладкая, я не оскверню твой покой домогательствами. Я просто посмотрю на тебя, но внимательнее, чем прежде.

Откидываю покрывало, обнажая застывшее в неподвижности тело.

Теперь понятно, почему протокол не дался мне с первого раза и почему я писал то «отрок», то «подросток». Девица вышла из детского возраста достаточно давно. Возможно, ей было около восемнадцати или чуть-чуть меньше, но не ребёнок, отнюдь. Если бы я сразу почувствовал «возраст»... Но она очень вовремя пустила заговор. Наверное, и сама не понимала, что творит, до конца не понимала, но попытка избежать моего внимания удалась. Слишком сильный был фон... Ах да, чему я удивляюсь: вместе со мной в комнате находилось ещё три человека, которые подверглись заговору. Пусть в меньшей степени, потому что атака была направлена на меня, но получили свою порцию, и их ощущения, преломлённые и отражённые в мою сторону, положение не улучшили. Недаром же по правилам полагается, чтобы я производил досмотр один на один! Мудры были предки, ой мудры...

Так, оставим зарубку на память: только глаза в глаза, без посторонних. Желательно, чтобы рядом вообще не было живых душ. Тогда шанс обнаружить опасность если и не увеличивается, то хотя бы очищается от ненужных примесей.

Строение тела, что с ним? Тонкая кость, очень тонкая, но, судя по всему, крепкая. Связки, похоже, растянуты до предела. Мышцы длинные, сухие, без характерного для половозрелых женщин жирка. Да, это ещё одна причина, по которой я принял её за ребёнка... Впредь буду критичнее.

Фигурка так себе, не впечатляет. Возможно, со временем и обрела бы привлекательность, но сейчас выглядит просто мальчишеской, и если бы не пропорции скелета, девица вполне могла бы притворяться парнем.

Лицо... Довольно миленькое, но не более. Да, горящий ненавистью взгляд очень её украшал. Наверное, и любовь преобразила бы. Если бы пришла. Черты мелкие, слегка заострённые. Птичка, она и есть птичка. Так и запишем в отчёте. А что у нас с тыла?

Переворачиваю тело со спины на живот.

Милее не стала: лопатки торчат, ягодицы плоские. Поясница...

Стоп. Где-то я уже видел похожий рисунок.

Не может быть...

Письмо из глубины веков. Наброски неизвестного рисовальщика, приходившегося моему предку близким другом. Та же самая россыпь родинок!

Теперь я ещё больше запутался.

Как эта девица связана с той, канувшей в безвестность? Родственными узами, определённо! Но одно только родство не может быть причиной появления в городе и совершения преступления. К тому же... Да, несомненно, она и сожгла портрет: не хотела быть опознанной, как дальняя родственница. Но почему? Боялась? Самый подходящий ответ. Вот только, чего боялась?

Впрочем, если способность говорить с водой была унаследована, то... Ххаг подери! После одной говорящей может появиться другая. О чём твердила Привидение?