Лунная дорога. Часть 2 (СИ) - Герцик Татьяна Ивановна. Страница 15

Вот как! Интересно, почему мама пользуется здесь таким пиететом? Потому что хороший врач или потому что у нее муж богатый? Возможно, это было несправедливым, но в последнее время я стала что-то очень подозрительной.

Кабинет у босса был просторным и светлым. Валерий Дмитриевич оказался очень даже немолодым человеком, по-американски поджарым и подтянутым, видимо, следил за собой, не пренебрегая спортзалом. В строгом черном костюме, с по-свойски расстегнутой верхней пуговицей белой рубашки и без галстука, он выглядел весьма импозантно.

Едва секретарша объявила о моем приходе, он поднялся из-за компьютера, на котором что-то бойко печатал, и пошел мне навстречу. Пригласил меня присесть в удобное кресло за журнальный столик. Сам сел напротив. Не успел открыть рот, как бойкая секретарша принесла какао для меня и кофе для босса. А так же несколько пирожных на выбор и пару бутербродов с копченой колбасой.

– Извини меня, Машенька, – глубоким басом пророкотал Валерий Дмитриевич, – но я ужасно проголодался. Не составишь компанию?

Поскольку я после учебы тоже изрядно проголодалась, то в ответ только кивнула, пододвигая поближе чашку с какао. И откуда секретарша узнала, что какао я люблю больше кофе? Большой жизненный опыт?

– Хорошо! – удовлетворенно пробасил Валерий Дмитриевич, сделав глоток. – В жизни человека единственное неизменное наслаждение – хорошая еда!

Я спорить не стала. Адвокату было уже прилично за шестьдесят, и в удовольствиях он разбирался куда больше меня. Дядька он был представительный, симпатичный, с внимательными карими глазами, в которых блистал задорный огонек, и в молодости, да и позже, явно весьма и весьма нравился женщинам.

И что осталось от этой его бурной жизни? Самое большое и постоянное удовольствие – еда?

– Но для этого нужно хорошенечко проголодаться, – глубокомысленно заметил он. – Так сказать, организм должен еду заслужить. Вот только тогда она станет настоящим удовольствием.

И он, сделав еще один глоток, блаженно сощурился.

Похоже, я имею дело с гедонистом. Что ж, это неплохо. Мне нравятся любящие жизнь и удовольствия люди.

Поев, Валерий Дмитриевич молча погипнотизировал дверь, и секретарша, какими-то неведомыми мне путями догадавшись об окончании трапезы, прибежала и использованную посуду унесла.

– Вот теперь можно и о деле поговорить, – Валерий Дмитриевич сложил ладони на животе и покрутил пальцами. – Ты хочешь папочку отфутболить?

Я удивилась. Откуда у него такие странные сведения?

– Нет, я хочу квартиру продать и отдать ему его четверть, по его требованию, кстати. Просто мне некогда этим заниматься, да и встречаться с новой женой отца мне вовсе не хочется.

Он посмотрел на меня с внезапно прорезавшимся уважением.

– А документы на квартиру у тебя с собой?

Я достала из сумки папку с бумагами. Отдала ее адвокату, он быстро их просмотрел.

– Так, отцу принадлежит четвертая часть. Половина тебе, еще четверть брату. Доверенность от брата вижу. Нужна теперь от тебя. Будь добра, нотариус в соседнем доме, забеги к нему и оформи поскорее. Встреча с адвокатом твоей мачехи уже завтра, не хочу идти к нему с пустыми руками. Я велю Аде позвонить и предупредить нотариуса о твоем приходе, чтоб приняли поскорее, а то у них обычно очередь.

Прикинув, хватит ли у меня денег, отправилась к нотариусу. Хорошо, что у него было несколько помощников. Меня приняли без очереди, как и обещал Валерий Дмитриевич. Сам нотариус, оказавшийся симпатичной немолодой дамой, был предельно деловит. Задав мне пару вопросов и мельком просмотрев уже подготовленную помощником доверенность с приложенными к ней моими документами, быстро подписала и поставила печать.

Вернулась в адвокатскую контору я уже с доверенностью. Заходить в кабинет Валерия Дмитриевича не стала, оставила ее у секретарши и со спокойной совестью отправилась домой.

Вечером следующего дня мне позвонил мой адвокат. Поздоровавшись, высказал мне впечатление от моей великолепной мачехи:

– Дамочка за свое удобство любому горло перегрызет. Для чего себе адвоката наняла, не понимаю. Она ему вообще рот открыть не дала. Да и мне пыталась указывать, что я должен, а что нет. Пришлось рявкнуть на нее и санкциями пригрозить. Санкций она испугалась и немного попритихла.

Какие можно санкции наложить на несдержанную бабенку, я не знала, и решила, что это блеф, что он и подтвердил:

– Конечно, это исключительно для острастки. Но если она еще меня примется жизни учить, я точно на нее в суд подам. За оскорбление. Ведь сомнение в моей профессиональной компетентности есть прямое оскорбление и умаление моей значимости как специалиста в своей области. Но ты правильно сделала, что не пошла. Эта дама решительно настроилась на войну, и твое решение продать квартиру ее здорово из намеченной колеи выбило. Но она считает, что ей должны отдать половину квартиры, а не четверть. Кстати, у вас ведь еще бабушка жила, куда ее доля-то делась?

– Бабушка в городской квартире никогда прописана не была. Ей принадлежал дом в садовом товариществе. Этот дом она перевела на меня еще при своей жизни.

– Понятно. Лилия Иннокентьевна хотела в суд на тебя подавать, чтоб имущество покойной свекрови к своим загребущим ручкам прибрать. Мы с ее адвокатом с трудом эту щучку убедили, что это будет напрасная трата времени и денег. Так что квартиру продавать можно. Сама этим займешься или моей конторе поручишь? Риелтор у нас есть.

Я поспешно согласилась. Понизив голос, будто не хотел, чтоб кто-то его услышал, Валерий Дмитриевич продолжил:

– Честно говоря, не очень-то хочется этим заниматься при такой конкурентке, как твоя мачеха, – он говорил это слово с такой неприязнью, что меня просто корежило, – но Ксюшу я уважаю, да и ты девочка симпатичная. Так что ладно, найдем приличного покупателя и отвяжешься от этой пиявочки. А отец-то твой об этой ее операции знает?

– Он же подписал доверенность, должен знать.

И почему от этого так больно? Мой добрый и заботливый папа давно уже в прошлом, а человек, в которого он превратился за последние годы, мне абсолютно чужой.

– Не скажи. Он мог подписать доверенность и не зная, что предпримет его сверхдеятельная супружница. Поговорить с ним не хочешь?

Я призадумалась. Как это будет выглядеть? Как донос на его жену? Некрасиво. К тому же пусть они между собой сами разбираются. Не мое это дело.

Услышав мое мнение, Валерий Дмитриевич хмыкнул.

– Ну как знаешь. Привет маме передавай, мне пора.

Он отключился, не дав мне даже попрощаться. Рассердился на то, что я отцу звонить не захотела? Мужская солидарность или что-то еще?

Хорошо, что замаялась сегодня, работы было много, а то от этих мыслей голова просто пухнет. И Красовский так не вовремя нарисовался. Хотя когда это у него получалось вовремя? Налетит, мозги вынесет, растревожит и снова исчезнет.

Несмотря на сильную усталость, он стоял у меня перед глазами, как живой. И спать я легла с одной только мыслью – не думать о нем. Не думать – и все!

Не думать получилось, а вот со снами вышла проблема – он мне опять снился. На этот раз мы просто болтали. И это было так хорошо, душевно даже, что проснулась я с ощущением чего-то очень доброго.

Покупатели на квартиру нашлись довольно быстро, дом у нас хороший, да и район тоже, и уже через пару недель я подписала договор о купле-продаже. За отца по доверенности подпись поставила пышущая недовольством Лилия.

Она пыталась выбить из меня большую долю, чем четверть, но Валерий Дмитриевич ее решительно осадил.

– Вам, мадам Кондратова, муж еще заработает. Если вы его раньше времени в могилу не упихнете.

Она взвилась, отвратительно завизжав:

– Что вы себе позволяете! Да я все делаю для того, чтоб ему жилось лучше!

– Это как при Сталине: «жить стало лучше, жить стало веселее»? – саркастично уточнил мой адвокат. – Знаю я вас, заботливых. Сначала всю кровушку у мужа выпьют, а потом у гроба плачутся, понять не могут, и с чего это он, так плотно их заботой охваченный, прежде времени-топомер?