Отдел 15-К. Отзвуки времен - Васильев Андрей. Страница 5

А вот после как раз и случилось то, за что Ровнин распекал в своем кабинете провинившуюся парочку.

Георгий текучим и очень ловким движением достал из наплечной кобуры, обнаружившейся под его темной короткой курткой, блеснувшую воронением «беретту» и несколько раз выстрелил в спину своему несостоявшемуся контрагенту, спешно ковыляющему прочь. Еще бы десяток-другой секунд – и улизнул бы от смертушки этот негодяй, поддерживаемый Мезенцевой, скрылся бы от костлявой за ближайшей кучей непереработанного хлама, подвывая от боли и страха. Ну, по крайней мере, на какое-то время точно. Не факт, что надолго, разумеется, за торговлю столь неприглядным товаром хорошего ничего ему точно не светило, но эту ночь он точно пережил бы.

А так – нет. Три пули – три дырки в спине. И все они, как выяснилось чуть позже при беглом осмотре тела, относились к тем ранениям, которые несовместимы с жизнью.

Следующей мишенью Георгия, несомненно, должна была стать Мезенцева, но до этого, слава богу, не дошло. Точнее, за это следовало сказать спасибо Нифонтову, который, несмотря на то что его голова все еще гудела от сильнейшего удара, а глаза вылезали на лоб от недостатка кислорода, все же смог сохранить присутствие духа и принять единственно верное решение, а именно – ткнуть ствол своего пистолета в живот убийцы торговца контрафактом и несколько раз нажать на спусковой крючок.

Тело Георгия вздрогнуло, рука чуть ослабла, и Николай наконец-то со всхлипом втянул в себя воздух, пару минут назад казавшийся ему вонючим и нечистым, а теперь сладчайшим и свежайшим. Все относительно, прав был старик Эйнштейн.

Выстрел. Еще один. Это в действие вступила Мезенцева, она всаживала в одержимого юношу пулю за пулей, причем тот и не думал умирать, только знай дергался при каждом попадании. Мало того, на его лице появилась очень и очень недобрая улыбка, которая крайне не понравилась Николаю, безуспешно пытающемуся столкнуть с себя противника.

А после все кончилось. Георгий издал горловой звук, примерно такой, какой можно услышать в момент пробивания засора в раковине вантузом, затем его тело обмякло, и он мешком повалился на землю.

– Что за хрень?! – заорала Мезенцева, подбегая к Нифонтову. – А?

– Заткнись, – просипел тот, цапнул с земли фонарик, с трудом поднялся на ноги, развернулся и обвел светом мусорные кучи. – Она тут. Или он. Рядом. Не бывает по-другому. Кха!

Так и есть: на одной из высоченных груд бытовых отходов, окружавших площадку, обнаружилась темная фигура, стоящая на самом, назовем его так, гребне и смотревшая вниз, прямо на оперативников. Луч выхватил ее из мрака, только вот ничего это стоящим внизу людям не дало, капюшон мешковатой куртки надежно скрывал лицо неведомого наблюдателя. Как, впрочем, и фигуру, потому понять, мужчина это или женщина, тоже было сложновато.

Кукловод. Тот, кто захватил сознание Георгия и, по сути, стал причиной его гибели.

– Надо брать, – вытолкнул приказ из саднящего горла Николай. – Быстро! Вот это настоящий покупатель.

Но какой там! Оперативники не успели двинуться с места, как тот, кто подчинил себе сознание покойного Георгия, канул во тьму свалки, где найти его возможным никак не представлялось.

Вот так и вышло, что окончательным результатом незамысловатой вроде операции выступили два трупа и три банки с такими ингредиентами, которые даже темные колдуны или самые отвязные ведьмы, окончательно склонившиеся на сторону мрака, не рискнут пускать в ход. Да что там! Просто хранить. Потому что за такие штуки никакого суда и следствия со стороны отдела не последует, а только допрос и последующее воздаяние по заслугам. Причем скорость и безболезненность воздаяния напрямую зависит от личной коммуникабельности и готовности к диалогу на допросе.

По сути, кроме как провалом случившееся назвать было нельзя, по причине чего, собственно, Ровнин и распекал провинившуюся парочку в своем кабинете, причем в присутствии остальных сотрудников отдела. Нет-нет, никакой показательной порки, ничего подобного. Просто случившееся событие даже с учетом специфики работы отдела 15-К являлось из ряда вон выходящим, вот и совместил Олег Георгиевич головомойку с производственным совещанием.

– Правы они оба, – подал голос Михеев, а после потер щеки ладонями, сгоняя остатки сонливости. – Колька действовал полностью по ситуации. И Женька тоже ни при чем, она пыталась этого стервеца спасти, как ей было велено. Но кто мог предположить, что покупатель одержимым окажется? Мало того, что он еще и палить начнет?

– Последнее меня более всего смущает. – Ровнин уселся за стол. – Может, даже больше чем то, что на теневом рынке снова всплыла эта дрянь. Одержимость. Давненько в столице никто таким не баловался, по крайней мере так нагло, в открытую. Втихаря, уверен, случалось, зная нашу клиентуру, можно в том не сомневаться, но вот так, напоказ, с потенциальной готовностью на убийство, чуть ли не демонстративно? Это кто же такой смелый?

– Или глупый, – поправила его Тицина.

– Вот уж нет! – возразила ей тетя Паша. – Наш некто кто угодно, только не дурак. В первую очередь потому что дураку ни к чему тот товар, который выступал предметом сделки. Не по ранжиру он ему. Что там! Он не всякому умнику по плечу. Сколько я смогу назвать имен тех, кто горазд на волшбу или ритуалы такого уровня, при котором понадобятся такие ингредиенты? Десятка полтора максимум, кабы не меньше. Ну а в том, что его собирались пустить в ход максимально скоро, даже не сомневайтесь. Для стояния на полке подобное не приобретают, оно непременно должно пойти в ход. Товар скоропортящийся, месяц-другой, и можно выбрасывать.

– Сдается мне, что список имен, который ты имела в виду, смело можно мартирологом назвать, – заметил Пал Палыч. – Поскольку все его участники мертвы, причем давно.

– Ван Дорк точно жив, собака такая, все никак не окочурится. Он опять меня с Новым годом поздравил и коробку с бельгийским шоколадом передал, – поправила его уборщица. – Но кого-кого, а его точно в Москве нет. И пока меня костлявая не приберет, он сюда не сунется, таковы условия нашей сделки. Плюс еще двадцать лет после моей смерти.

– А если мы все же неправы? – предположила Вика. – Может, это не для себя покупалось, а для перепродажи? Тому же… Э-э-э… Ван… Как его, теть Паша?

– Дорку, – напомнила старушка. – Да нет, не думаю. Слишком сложно. Купи, храни, потом еще через границу переправь, и я сейчас не о доблестной таможенной службе речь веду. Это все время и риски. Очень большие риски. Чересчур уж многослойная схема.

– Зато и доход хорош.

– На Шлюндта намекаешь? – проницательно глянула на девушку тетя Паша. – Ну да, этот здесь обретается и по-прежнему за копейку удавиться готов. Но – нет. Чересчур скользкая тема, даже для него. Очень уж за гранью закона находится. Хотя закон для него, как всегда, вторичен. Главное – следы. Он никогда их не оставляет, а тут вон целый ворох. Да, пока они никуда не ведут, но есть же? Так что, нет, Шлюндт тут ни при чем.

– Что еще примечательно, – кивнув уборщице в знак того, что ее доводы приняты, продолжила Виктория. – А тара-то для хранения изменилась.

– Вроде та же, – глянул на нее Михеев. – Или я что-то упустил?

– Упустил, – подтвердила девушка. – Вот, клеймо появилось. Смотрите.

Она перевернула емкость вверх дном и продемонстрировала собравшимся небольшой кругляш, вдавленный в стекло, на котором были изображены раскрытая книга и меч, как бы рассекающий ее на две части.

– Почти знак качества, – фыркнула Тицина. – Однако!

– Не почти, а он и есть, – мрачно сообщила ей тетя Паша.

– Во наглый! – не выдержала Женька. – Это до какой степени надо быть уверенным в своей неприкасаемости?

– Или неуловимости, – поправила ее Тицина.

– А я думаю, что это как раз очень хорошо, – произнес Николай. – Наглых и самоуверенных ловить проще всего. Они чаще ошибки совершают.

– И да, и нет. – Ровнин достал из ящика стола трубку и пачку табаку. – Чаще, конечно, да, но… Плюс я не уверен, что это личное клеймо нашего фабриканта. Это может быть и цеховой знак, причем с изрядной такой историей, уходящей корнями, например, в Средневековье. Надо будет в базе покопаться, поискать совпадения. Если прав ты, Коля, то на этот раз нам, может, и повезет. Если я, то все не так радужно.