Ушастый призрак (СИ) - Матуш Татьяна. Страница 20

И, если такие умные, то не засекли ли самого духа? Ведьма могла. И не просто отогнать, могла и развеять. Впервые с начала погони черандаку стало не по себе. Окончательная смерть с развоплощением в его ближайшие планы не входила.

Вот только отстать от джипа он не мог. Упустить ведьму — подвергнуть опасности забавную маленькую "хозяйку", растрепанную блондинку с задорно блестящими глазами и грубоватым, но приятным голосом. Не уберечь. Черандак творил волю пославшего его и противится ей не мог, хоть небо гори.

Наконец, внедорожник влетел под шлагбаум, отсекающий от остального мира небольшую колонию новопостроенных девятиэтажек и затормозил на парковке. Приехали? Или снова обманка?

Приехали. Ведьма вышла и, постукивая каблучками, направилась к подъезду. Сейчас, среди этих декорация, она выглядела гораздо уместнее, чем в деревне Большие Рогавки. Черандак посомневался, имеет ли смысл пытаться просочиться в подъезд, но не рискнул, ведьма выглядела опасно-настороженной.

Впрочем, был и другой путь. Он чуял и слышал гораздо лучше чем человек, пожалуй, даже лучше, чем средняя собака. Может, какой-нибудь призовой сеттер и опередил бы его, но деревенский кабысдох — точно нет. Дух отчетливо слышал, как в предутренней тишине поднимается кабина лифта — очень быстро, гораздо быстрее, чем он ожидал... Но взлететь по стене дома параллельно с ней оказалось вполне возможно. А вспыхнувший в квартире свет вывел на цель не хуже, чем маяк к берегу.

Но вот окна — подвели. Ни единой щели, чтобы всосаться. Черандак уже успел представить себя птицей, бессильно бьющейся о стекло и испаряющейся с первыми лучами солнца. А что — запросто, малиновый шар уже вынырнул из-за горизонта и висел над рекой. Здесь его, конечно, застили многоэтажки, но что с того? Дух чуял. Еще немного, и сидение на стекле станет не просто опасным. Оно станет последним, что он сделает в жизни.

К счастью, ведьма решила, что в доме душно. Подойдя к окну она некоторое время бездумно вглядывалась в медленно розовеющее небо и черный провал двора-колодца, а потом что-то сделала со странным окном и оно — нет, не распахнулось на всю створку, как ожидал дух а слегка упало и так повисло, образовав тонкую щель.

В нее черандак и втянулся.

Дом был тесным, но богатым. Как это понимать, дух не ведал. Есть у тебя деньги, так отчего же не жить на широкую ногу, в нормальном большом доме, где не нужно себя ограничивать и ютиться на крохотной софе вместо нормальной, человеческих размеров, кровати. И стулья могли быть побольше и посолиднее. На эти — что, только ноги положить.

Ковра не было, голый деревянный пол, голые стены, ни гобелена, ни картины, ни лепнины под потолком. Гардеробная оказалась не комнатой, а просто какой-то кладовкой в стене... Черандак счел бы ведьму нищей, если б не одно обстоятельство — комнату просто заливал свет. Он был таким ярким, что дух еле нашел щель, чтобы затаиться.

И вот тоже хитрость — свет был, а жара, духоты и характерного запаха от множества горящих ламп не было. И самих ламп дух не увидел — свет брался словно из ниоткуда.

Значит все же богатая, только... что ж она завалящего ковра-то не велела положить? Ладно, сейчас лето, а зимой? Надо думать, ноги-то отмерзнут. Или высоко — так и ничего? И, вот еще странность — переменив платье на шелковые штаны и рубаху, по виду мужские, а по цвету — явно дамские, ведьма не позвала прислугу, а принялась сама готовить себе чай.

Черандак наблюдал, пытаясь увязать то новое, что увидел с прошлым опытом. Не вязалось. И собачьи воспоминания помогали плохо, можно сказать — никак. Собака — хороший зверь, умный и верный, но мир видит иначе. Псом он воспринимал окружающее мутным, мерцающим, в одном цвете — либо желтом, либо голубом и, в основном, через нос. Но с запахами произошла какая-то беда, они стали все сплошь резиновые: резина с яблоком, резина с колбасой, резина с потом, резина с кровью... точнее, кровь с резиной.

Черандак заново знакомился с миром. И так увлекся, что едва не упустил момент, когда ведьма заговорила. Странно — никакого гостя в доме не было, но, поразмыслив, дух сообразил, что беседует ведьма с плоской мерцающей штукой на красивых коленях, обтянутых резиной с запахом ног и другой резины.

— Ответь! Ответь же мне, — повелительный голос сорвался на тихий шепот, наполненный тревогой и нешуточным отчаянием. — Ответь, я знаю, что ты дома, а этого... нет!

Слово "этого" ведьма почти выплюнула, так выплевывают ругательства.

Наконец штука пискнула и черандак отчетливо расслышал женский голос: молодой, сонный, недовольный:

— Какого черта, а? Я едва уснула в пять утра!

— Соня, пожалуйста, послушай... выслушай меня, — выдохнула ведьма, — не отключайся, прошу. Последний раз, клянусь, больше не побеспокою, чтоб мне душу потерять.

— Хлебать мой суп!, — раздалось из артефакта неизвестной природы но понятного назначения, — сколько у тебя еще симок, а? Еще немного, и у меня черный список пополам треснет. Ты достала меня, ты в курсе? Хочешь, чтобы я заявила, что меня преследуют?

— Родную бабушку под суд подведешь? — неуверенно улыбнулась ведьма.

— Двоюродную. И то гадательно. Документального свидетельства я так и не видела.

— Ты же мне сама не позволила...

— Я похожа на идиотку? — Голос неведомой Сони прозвучал возмущенно и обижено, но острый слух черандака без труда различил: и то, и другое наиграно. Женщина была раздосадована, но не зла. И не напугана — уж страх то дух узнал бы под любой маской. — Кто же ведьме свою кровь даст?

— Я предлагала клятву.

— А то я не знаю, что есть десяток способов ее обойти.

— Сонюшка! — как-то по-бабьи, по-деревенски всхлипнула лощеная ведьма, — ну не нужно мне ничего давать, просто вместе съездим.

— Вернется муж, может быть и съездим. Если я не передумаю.

— Да ведь поздно же будет! — не сдержалась Алена. — Пойми, глупая, каждый день на счету.

— Послушай, счетовод-любитель, — голос из артефакта похолодел до зимней вьюги. — Не знаю, что тебе от меня понадобилось через столько лет, но что бы это ни было, у меня оно уже есть и в лучшем исполнении. Так что... свалила бы ты с радаров, бабушка. Двоюродная.

— Соня, ты должна это знать, прежде чем примешь решение, — ведьма зажмурилась, словно собиралась нырнуть в холодную воду, — этот ребенок... он тебя убьет. Как Нину. Ты же... не готова умереть просто для того, чтобы выполнить, прости Господи, биологическую программу.

Молодая женщина хмыкнула:

— Уверена?

— Более чем! Это глупо. Людей и так уже семь миллиардов. Этому виду млекопитающих вымирание не грозит. И ты... Соня, ты ведь не сделаешь эту глупость?

— А ты меня испытай, бабушка, — артефакт издал короткую трель и погас.

— Вот же идиотка упертая, — пожаловалась ведьма, глядя прямо перед собой, в стену. Ее взгляд, странно-пристальный, вгрызся в переплетения геометрических фигур, такие затейливые, что духа затошнило.

Артефакт съехал по шелковой ткани на короткий диванчик и остался лежать, распространяя вокруг себя колебания, которые будоражили духа и влекли не хуже, чем маленького ребенка витрина кондитерской. Что-то в нем было такое, что черандак проиграл битву любопытству на первых же секундах.

...Не делай этого, не делай. Подожди хотя бы, пока ведьма уснет.

Куда там! Голос, как смутно подсказывала еще не до конца восстановившаяся память, можно было переслать по проводам за много верст. А можно и без проводов. Но тут был не просто голос, Алена смотрела в глаза своей собеседнице.

Ведьма, расстроенная и злая заходила по комнате кругами, поворачиваясь на пятках так резко, лежал бы ковер — непременно протерла. В большом зеркале отразилась не молодая дама-одуванчик, а настоящая, честная старуха, измученная и некрасивая.

Алена мельком глянула туда и отвернулась. Зеркала лгали, зеркала говорили правду, зеркала путали — чтобы держать их в узде, надо было держать в узде себя, а с этим у ведьмы в последнее время было вообще невесело.