Ушастый призрак (СИ) - Матуш Татьяна. Страница 54

— Павловна, — торопливо закивал Евсеев.

— Вы не являетесь представителями класса эксплуататоров. Напротив, вы — угнетенные крестьяне. Возможно, даже работа найдется, прямо здесь, в усадьбе. Паек дадут. И с документами что-нибудь решится. Думаю, документы Лизаветы Павловны сгорели при пожаре... Денег я не возьму.

— Иначе никак не получится?

— Это все, что я могу сделать.

— Благодарствую, — тихо кивнул Евсеев. И встал из-за стола, заняв, разом, пол комнаты. Петр тоже поднялся, повернулся к двери.

Удара здоровенным кованым подсвечником по затылку он не ждал. Уж больно мирно вел себя Евсеев и неподдельно боялся. Но, выходит, за своего детеныша и заяц озвереет. Деревянный, давно не метеный пол оказался совсем рядом, руки завернули за спину. Петр попытался дернуться, но Евсеев навалился сверху и с очередной вспышкой боли сознание погасло.

Последнее, что успел подумать Петр — решится ли боец Ильин нарушить приказ. Был он парнем шебутным, с командиром часто спорил. Может, и не все еще?..

Второй раз что-то вроде сознания вернулось к нему, когда Петр почувствовал, что едет. Кто-то (Евсеев, кому больше? Не барышне же Лизавете) тащил его за ноги по длинному коридору и тихонько приговаривал:

"Вот и ладно будет... А то — придумал тоже. Уполномоченного, да работу. А то я не знаю, что за работа будет у одинокой, беззащитной барышни! Хорошо, если с одним уполномоченным заставит, а если со всеми подряд? Нет уж, нечего и думать".

— Куда тянешь-то? — Прохрипел Петр, — скажи, может, сам пойду.

— Сам не пойдешь, — неожиданно серьезно отозвался Евсеев, — туда никто сам не идет.

Заскрипела дверь. Упала на глаза темнота — комната была без окон. Евсеев, судя по звукам, достал огниво и вскоре на сквозняке заплясали огоньки свечей. Петр попытался извернуться и оглядеться, но лежа носом вниз получилось это не очень. Увидел лишь широкую каменную плиту без украшений и надписей и воткнутый в пол здоровенный нож.

— Убивать будешь? — Страха не было. Была обида — попасться так глупо и нелепо. И как раз тогда, когда революция уже победила, осталось только защитить ее и построить тот самый новый мир, о котором он мечтал.

Вдвойне обидно, что убьет его не пуля матерого, убежденного врага, а какая-то дурацкая, нелепая пародия на колдовской обряд. Мракобесие чистой воды.

— Убивать не буду, — неожиданно мирно возразил Евсеев, — Толку с тебя, мертвого. А Лизавете защитник нужен. Вот я из тебя защитника и сделаю. Будешь ее беречь, как родную — потому что на кровь ее обряд завяжу. Поможешь через ваши кордоны пройти — к Варшаве.

— А ну как не помогу? — Попробовал Петр.

— А не поможешь, по злобе ли, по глупости, из мести или еще из каких соображений... сто лет тебе туманом летать над болотами. Ну-кось, дай-кось... — Петр почувствовал, как его берут подмышки и переворачивают на спину, затаскивают на камень — он обжег холодом, но как-то быстро нагрелся до температуры тела.

Угасающее сознание уловило вроде как внизу голоса. Один был точно женский. Второй — как будто бойца Ильина. Все-таки ослушался?! Молодец. Выберемся...

Додумать эту мысль Петр не успел. Случились сразу две вещи: рукоять нож опустилась ему на лоб, а внизу прогремел одинокий выстрел.

Я посмотрела на Хукку. Видел ли он то же самое? И, если да — то что это было?

— Тебе же прямым текстом сказали... Хранителя из него сделали. Для девушки. На камне обряд провели, с кровью связали — а потом притопили. Чтобы поднялся и служил.

Пес шумно и презрительно фыркнул.

— Что-то пошло не так? — Догадалась я.

— Понятное дело. — Шаман тоже положил руку на холку пса, поверх моей. — Это же солдат революции, какой из него слуга? Такого и смерть не согнет, даже через обряд. Думать нужно, прежде чем шаманить, да еще на крови.

— И что будем делать? — Спросила я.

Хукку вздохнул.

— Исправлять чужие косяки. Как всегда. Пошли знакомиться, Рани. Времени мало, но — постараемся уложиться.

Через эту ограду я уже лазала, это было не сложно. Но Хукку сложил руки в замок и предложил "подкинуть", словно сажал на высокого коня. Я невольно улыбнулась — это было неожиданно и приятно.

— Идешь со мной. Дальше, чем на три шага не отходишь. Ни у кого, кроме меня, никакой еды-питья из рук не берешь. Имени не говоришь. Назад не оглядываешься. Ритуалов не творишь, молитв не читаешь. И, главное, никаких обещаний не даешь.

Вперед!

ГЛАВА 38

...Так вот каким этот сад — парк был тогда. Уютным, красивым. Немного асимметричным, но, приглядевшись, я поняла, в чем тут фишка. Разбивали его так, чтобы вид, приятный глазу, открывался из каждого "господского" окна.

Запустение уже коснулось его: никто уже давно, год — так точно, не подстригал кусты. Давно никто не мел и не выравнивал дорожки, посыпанные крупной речной галькой и сквозь них вовсю пробивалась трава.

Но замысел садовника был ясен, как теорема Пифагора.

Сто лет спустя от него не останется и следа — свободные пространства затянет серебристый неприхотливый ивняк, а под покосившейся беседкой будут жить лисы.

Призрак бежал впереди, помахивая хвостом, похожим на висящее полено и тревожно принюхиваясь. Хукку шел за ним, иногда отводя рукой ветки, опустившиеся слишком низко. Я брела последняя, стараясь попасть в след. Не то, чтобы это было важно... просто на тропах времени не стоит оставлять лишнего.

С каждым шагом тень дома словно обретала плоть, становясь... живой и настоящей. К моменту, когда мы подошли к лестнице, ступени выглядели уже вполне себе каменными.

— Рискнем? — Спросил Хукку.

— А нам что-то всерьез грозит?

— Ничего... кроме самой Глубины. Но время еще есть. Сутки только начались.

Призрак опередил нас, взлетев по лестнице и толкнул тяжелые двери лапами. Ничего у него, конечно, не вышло — не фанерка, чтобы пес вот так смог войти.

— Хорошо, — что-то про себя решил Хукку, — пойдем и мы. Постучим.

— А если не откроют?

— А мы настойчиво постучим...

Опасения оказались напрасными. Двери открылись.

Я во все глаза смотрела на здоровенного, как шкаф, человечища и понимала, что ничего не понимаю. Это был он. Тот, кого Лизавета называла Павлом Егоровичем.

Тот, который мне снился.

Ведьмин сон? Или еще проще — память крови?

Громадный мужик словно не видел нас, поднимающихся по ступенькам. Он смотрел только на Призрака и был не на шутку рассержен.

— Явился — не провалился! Ста лет не прошло, — гулким, низким басом выдал он.

Призрак, без малейших следов раскаяния, сунулся между ним и дверью, в холл.

— Да нет, как раз прошло... — заметил Хукку и наклонил голову в быстром приветствии, — Доброго дня, уважаемый. Мы не представлены, но придется это как-то пережить.

— Вы... кто? — Вскинулся хозяин. — Отворотка слетела?

Хукку хотел ответить, но тут из глубины дома раздался горестный вой черандака, и мы все, толпой, поспешили узнать, что так расстроило проводника. Едва в дверях не столкнулись.

Призрак скорбной тенью стоял над... мертвым телом. Парень, молодой, одетый в кожанку и буро-зеленые штаны лежал навзничь, словно споткнулся. Серая полотняная кепка валялась рядом.

Черандак повернул голову и уставился на мужика требовательным взглядом.

— Не успел прибрать, — повинился тот. За само убийство, что характерно, он никакой вины не испытывал, только за бардак в холле.

— Что случилось-то? — Мирно спросил шаман. — Не так же просто вы его.

— Нечего было руки распускать! — Звонкий гневный голос немедленно заполнил пустой холл до краев, отразился от стен и пошел гулять по пустым анфиладам. — Решил, что раз власть теперь его, так может с наследницей Мызникова как с доступной женщиной...

— Обидел он Лизоньку, — обстоятельно пояснил мужик, — схватил. По... — кхе... Лизавета Андреевна, шли бы вы отсюда. Вот, хоть чайку бы согрели.