Николай I. Освободитель (СИ) - Савинков Андрей Николаевич. Страница 4

Более-менее разнообразной моя практически растительная до того жизнь начала становиться где-то в полгода, когда мышцы и позвоночник маленького тела окрепли достаточно, чтобы я смог уверенно сидеть. Маленькая победа маленького человека. До этого же вся физкультура, которую я мог себе позволить заключалась в разработке мелкой моторики рук, простейшими предназначенными для этого упражнениями.

Вообще ощущения от младенческого тела были крайне странными. То есть я отлично чувствовал свои руки и ноги, а вот нормально управлять ими не мог. Больше всего это напоминало ощущения, когда отсидишь ногу и не можешь нормально сделать шаг, только без неприятного покалывания.

Так вот после того, как я научился сидеть, жизнь стала куда более веселой.

В это же время я потихоньку начал задумываться о своем будущем. Очевидно, что имея знания о прошлом воплощении и вообще жизненный багаж пятидесятилетнего мужчины, притворяться обычным ребенком у меня не получится. Да просто не смогу я себя заставить делать то, что делают обычные дети: копаться в песочке там, ломать игрушки, носиться везде и кричать по поводу и без, играть с другими детьми моего возраста. Все это как бы элементы познания окружающего мира, а для меня-то этот этап уже давно пройден, поэтому нужно было как-то заранее продумать цельный образ, в рамках которого я и буду отыгрывать свою роль. Банально, чтобы не нарваться на проблемы, с которыми не получится справиться. Вряд ли меня отдадут церковникам для изгнания вселившегося в тело ребенка дьявола, — все-таки времена уже немного не те — однако признать сумасшедшим и законопатить куда-нибудь в дорогое заведение для скорбных разумом — легко.

Все это подводило меня к тому, что необычному ребенку с душой старика нужно создать хорошую легенду. К сожалению, хорошая легенда в эти времена невозможна без привлечения высших — вероятнее всего связанных так или иначе с православием — сил, что мне как убежденному атеисту было не слишком приятно. С другой стороны, мог ли я после всего, что со мной произошло называть себя атеистом — вопрос из вопросов. В отличие от всех остальных людей на земле, которые либо верили в то, что где-то там есть некий высший разум, либо не верили в него, я теперь точно знал. А все-таки знание и вера — немного разные вещи.

Вчерне, мной была продумана стратегия максимального отличия от всех остальных детей. Если не можешь затесаться в толпе, вести себя как все остальные, нужно развернуть ситуацию на сто восемьдесят градусов и наоборот настолько выделяться, чтобы отдельные мелкие ляпы, на которые окружающие могли бы обратить внимание, просто терялись в общем потоке.

На практике началось все с книг. Вернее, если говорить о самом начале, то это была даже не книга, а что-то типа газеты. С.-Петербургскія Вѣдомости.

— «Ну да, дореформенная орфография», — первое, что подумал я, дотянувшись своими маленькими загребущими ручонками до не слишком чистого листа отвратительно качества бумаги Бог знает какими путями попавшего в покои ребенка. — «Первое, что сделаю — это отменю долбанные «еры» с «ятями».

То ли кто-то из сиделок пока я спал приобщался к общественно-политической жизни, то ли для каких-то бытовых нужд ее принесли, однако отобрать ее у меня уже не вышло. Дальше были книги сначала бульварного характера — да, дамские романы и прочий ширпотреб существовал и в это время — и уже позже я смог добраться до более серьезной и интересной литературы.

Взрослые сначала умилялись тому, как неразумный ребенок «подражает старшим», делая вид что читает, однако спустя какое-то время всем стало очевидно, что проводящий часы за перелистыванием печатной продукции малыш, не просто играется, а действительно читает. Новость эта произвела настоящий фурор среди августейшей семьи и ко мне началось самое настоящее паломничество. Если раньше мамА — спустя некоторое время я разобрался к калейдоскопе похожих напудренных лиц, кто из них императрица — навещала меня раз в день, проводя у моего манежа по пятнадцать-двадцать минут, а сам Павел и того реже, то теперь, казалось, все допущенные к телу желали посмотреть на неожиданную диковинку.

А я же просто получал удовольствие от чтения, не слишком обращая внимание на хоровод вокруг, благо малый возраст это позволял. Информационный голод первых месяцев, когда я буквально не мог делать ничего — примерно представляю теперь, как себя чувствуют парализованные больные — немного отступил.

Еще одним значительным с какой стороны не посмотри событием для меня в этот период стало прививание оспой. О том, что это такое я понял сильно не сразу, поскольку медицинские процедуры в будущем выглядели совершенно по-другому. Мало того что ни о какой протирке кожи и инструментов спиртом речи даже не шло, так и руки этот, с позволения сказать доктор, мыл последний раз неизвестно когда. Понятно дело, что мои попытки протестовать, взрослые списали на обычную детскую боязнь всего нового, а учитывая, что говорить у меня тогда еще не получалось, отстоять свою без сомнения разумную позицию у меня не вышло. Ну и физические силы тоже были не сравнимы.

После прививки — как я понял в последствии, прививали нам с сестрой Анной не коровью оспу, а что ни на есть смертельно опасную черную или натуральную — я несколько дней болел. Все тело прилично обсыпало и чесалось, так же была высокая температура, но, к счастью, в итоге ни к каким негативным последствиям это не привело. Молодой сильный организм успешно переварил заразу, а я сделал себе зарубку в памяти на будущее насчет прививок. Не секрет, что оспа каждый год забирает сотни и тысячи жизней и внедрение обязательной вакцинации, стало бы серьезным шагом к повышению общего здоровья страны. Впрочем, думать об этом было еще сильно рано, вряд ли мне кто-то даст принимать такие решения до того, как я надену на голову императорский венец.

Второй же ситуацией, которая привела к тому, что вскоре буквально весь Петербург — приближенная ко двору его часть естественно — обсуждал необычного ребенка императора стала игра в шахматы. В то время я только учился ходить — как бы это смешно не звучало, учитывая мой внутренний возраст. Для этого была выделена целая комната в Зимнем дворце, стены которой на высоту около полуметра были обтянуты шерстяными подушками зеленого цвета, так чтобы ребенок — сначала я, а потом и родившийся через некоторое время мой брат Михаил — учились ходить с меньшими для себя рисками. Все-таки в жизни императорского сына были свои преимущества, вряд ли так много детей в это время имели подобные условия.

Так вот, получив возможность передвигаться на своих двоих, я обнаружил на верхней полке в своей комнате подозрительно знакомый предмет. Чего мне стоило добиться от взрослых чтобы этот шахматный набор определили в мое личное владение, не буду даже рассказывать, однако на следующий день пришедшего навестить сына Павла ждало приглашение подвигать фигуры за доской.

Сказать, что император удивился — сильно приуменьшить тот шок, который испытал венценосец, когда понял, что я собираюсь не просто переставлять фигурки, а действительно сыграть партию по всем правилам. Не знаю, какой был реальный уровень игры Павла — я сам на самом деле тот еще игрок, второй разряд был получен совершенно случайно сорок лет назад или двести с копейками вперед — однако он был настолько обескуражен, что проиграл буквально в пятнадцать ходов.

Вторую партию, а император был не тем человеком, который так просто проиграет годовалому ребенку в шахматы и примет это как должное, я выиграл уже в упорной борьбе, проведя ферзя в легкофигурном эндшпиле.

Третью партию Павел, играя белыми свел в ничью, постаравшись как можно быстрее разменять все фигуры и выхолостить позицию. Я против этого ничего не имел, перфоманс и так удался на славу, а сводить окончательно «отца» с ума у меня намерений не было. Ему еще этой головой скоро табакерку ловить, тем более что, как показала история, на что-то большее Павел был мало способен.