Я твоя тень (СИ) - Дэнс Натаэль. Страница 3

Я понял, что остановился только, когда Джемма сильно дёрнула меня за руку. К счастью, она смотрела вперёд и не могла понять, что привлекло моё внимание.

Мы вышли из парка, и Джемма стала говорить про общежитие (то ли моё, то ли её — я не понял). Я её не слушал, все мои мысли были заняты тобой. На этот раз я был уверен, что это не моя бурная фантазия нарисовала тебя там. Это было реально.

Я приехал в Нью-Йорк только ради тебя, поэтому просто не мог пройти мимо. Бросив Джемме что-то про забытое дело, я высвободился из её хватки и двинул назад. Через пару метров я понял, что не готов предстать перед тобой, поэтому свернул в кусты, мысленно радуясь, что они полны зелёных листьев и хорошо скрывают от посторонних глаз.

Слегка поплутав, и оставив на джемпере пару затяжек, я остановился в паре метров от твоего голоса.

Солнце припекало левый висок, за спиной грохотали автомобили, а по лицу скользили тени. Я и сам чувствовал себя тенью — незаметной и невесомой.

— Это пока всё, дальше будет проигрыш и, может, еще куплет. Пока не знаю, — произнёс кто-то из твоих друзей.

— Не сильно длинно, не?

Звук твоего голоса заставил меня вздрогнуть.

Что, если ты заметишь меня шпионящего в кустах? Смогу ли я достойно вынести очередное унижение?

Я успокоил себя мыслью, что ты занят своими друзьями, и тебе и в голову не может прийти выяснять, прячется ли кто-то в кустах.

— А сколько тебе надо, две с половиной минуты, как в попсе? — произнёс твой друг с раздражением.

Это звучало так странно. Я никогда не видел, чтоб кто-то говорил так с тобой.

— Да, блин, я просто спросил!

Ты не злился, нет. Наверное, это было вашей игрой — просто спорить.

— Ага, уже триста тридцать третий раз. Спросил он. Ну-ну.

— Остынь, Нильс! Я ничего не имею против твоих эпически длинных песен. Это так, шутка юмора, окей?

Я задумался, слышал ли я когда-нибудь, что бы ты говорил в такой примиряющей манере. Потом услышал голос третьего парня. Он о чём-то пошутил, и вы все дружно засмеялись в голос.

Первое впечатление о Россе, как о беззаботном и весёлом парне, сыплющем шутками направо и налево, закрепилось у меня с этого самого дня. Нильс же представился мне серьёзным и раздражительным. Позже я понял, что оказался не далёк от истины.

Вы болтали о разных вещах ещё долго, я особо не вслушивался в содержание и просто наслаждался реальностью твоего голоса.

Поверить только! Я, действительно, нашёл тебя! Я это сделал!

Вскоре стемнело окончательно, и ты с друзьями собрался уходить. Я хотел двинуться следом, сохранив расстояние, но понял, от долгого сидения в одной позе, моё тело перестало мне подчиняться. Пока я разгибался и разминал затёкшие мышцы, голоса уже стихли в глубине парка. И я потерял шанс проследить за тобой, чтобы узнать, где ты живёшь, и иметь шанс увидеть тебя снова.

Прямо сквозь густо растущую живую изгородь я продрался к скамейкам, где совсем недавно был ты. Сидения были ещё тёплыми. Я представил, что это не солнце их нагрело, а сохранилось тепло твоего тела. Так, к твоей внешности и голосу добавилось третье измерение — температура. Я собирал тебя, как мозаику.

Я сел на твоё место, принял твою позу, и представил, что это я говорю с Нильсом и Россом. Из головы тут же вылетели все остроумные фразы, которыми пользовался ты. Мне хотелось остаться в этом месте на всю ночь, но я вспомнил, что в общежитие существует комендантский час.

Я поднялся со скамейки и вдруг заметил на земле какой-то предмет. Я наклонился и осторожно положил его в ладонь. Это оказался кожаный браслет с болтавшейся на ней китайской монеткой. Я хотел нацепить его, но понял, что застёжка сломана.

Я решил, что это ты потерял его. И не ошибся. К твоему несчастью.

Глава 4

Больше двух недель я не мог найти тебя, а потом навалилась учёба, и я временно оставил эту идею. То, что я не узнал, где ты живёшь, вовсе не означало, что шансы увидеть тебя потеряны. Я на это надеялся.

Я мог бы зайти в культурный центр или посетить корпуса школы искусств Тиша или школы имени Штейндхадта, где по моему предположению должен был учиться ты, но так и не сделал этого. Сам не могу сказать, почему перестал искать тебя: то ли пришел к выводу, что больше шансов наткнуться на тебя случайно, то ли снова стал сомневаться, а не галлюцинации ли у меня. А, может, просто испугался. Ведь ты, может быть, и не обрадуешься мне вовсе.

С Джеммой я помирился, хотя и не сразу. Сначала мне хотелось свободного пространства, чтобы привести мысли о встрече с тобой в порядок, потом она сердилась, что я игнорирую её. И это было странно, потому что мы ведь были едва знакомы, значит, ничего друг другу не должны, разве нет? Но поскольку всё пришло в норму, я больше не задумывался над этим вопросом.

Солнечные дни стали появляться всё реже. Большую часть времени я проводил в гигантской университетской библиотеке, на занятиях или сидя с Джеммой и её подругами в забегаловке через перекресток от моего учебного корпуса. Короче, вся моя жизнь протекала вокруг восточной части парка Вашингтон-сквер. Лишь однажды мы съездили в Сохо, но это было так утомительно, что страшно вспомнить. Я представлял, что бы ты сделал на моём месте, если бы тебя потащили на всё воскресение в город смотреть, как девушки выбирают себе одежду в сотнях бутиках, и всё никак не могут выбрать. Кстати, Джемма так тогда ничего и не купила. Но ты, наверно, в такие ситуации никогда не попадал.

В другой раз мы сидели в съёмной квартире двух однокурсниц Джеммы и делали вид, что нам всем очень весело. В общем, выходные у меня были не самые захватывающие, но я всё равно был слишком занят, чтобы думать о тебе. Даже в один из моментов я решил, что вовсе и не хочу искать тебя.

Может быть, спустя четыре года на выпускном я вспомню, почему выбрал именно этот университет, но правда будет казаться такой невероятной и лишённой смысла, что я просто не поверю в неё.

Проблема только в том, что четыре года — это очень много, и вряд ли возможно, что за это время я ни разу не подумаю о тебе. Ведь я пять лет тебя искал. Ты стал моей привычкой.

Найденный браслет я оставил в брюках и с тех пор вспоминал о нём, лишь пару раз: когда носил вещи в прачечную. Я тогда сильно испугался, что потерял его. Браслет был довольно старый, потёртый, монетка на нём еле держалась. А потом она совсем отвалилась. Я бросил браслет в ящик стола, а монету переложил в маленький кармашек сумки, чтобы и на глаза всё время не попадалась, но в то же время была рядом.

Она выглядела как обычный китайский талисман удачи, с квадратной дырочкой в центре и иероглифами. У меня возникло множество сомнений, что браслет твой — не помню, что бы интересовался восточной культурой или был суеверным. Хотя, конечно, ты мог обзавестись за пять лет и новыми увлечениями. Раньше ты и одежду носил другую: никаких драных джинсов или чего-то подобного. Кроме школьной формы, я видел на тебе только спортивные костюмы и традиционный для подростка небрежный кэжуал.

В те годы мне казалось, что ты носишь скорее то, что есть, чем то, что хочешь. Это мои родители могли позволить покупать мне каждые полгода по дорогому костюму (я быстро рос тогда), а твои, очевидно, были беднее. Но, несмотря на этот факт, я никогда не чувствовал превосходства над тобой, хотя я хотел, и было в чём. Ты всегда выглядел, вёл себя, говорил так, словно тебе в голову сам гений вкладывает остроумные мысли. А я всегда был неуклюжим простачком, инопланетянином, спустившимся полчаса назад на Землю.

С тех пор прошло вполне достаточно времени, чтоб ты мог стать богаче и позволить купить себе одежду, ориентируясь на желания, а не на цену. Зато вот в моей жизни не особенно многое изменилось.

Я гадал, кем могли быть твои родители. Работягами, весь день отдающими душу на заводе, а вечерами посвящая себя пиву на убогом заднем дворике? А кем для них был ты? Единственным сыном, надеждой и опорой или же неудобным дополнением маленькой семьи? Тогда я ещё не знал, что из родителей у тебя был только отец.