Очень страшная история - Алексин Анатолий Георгиевич. Страница 7

— Ты-то, я знал, что нет… — сказал Глеб. — Ты Детектив! А другие?..

— Другим — ни слова! — сказал я. Потом Глеб сообщил мне другую новость, и она повергла меня во временное смятение: Нинель Федоровна заболела.

— Ясно: нервное потрясение, — сказал я. — Довели!

— Не-ет, — стал объяснять Глеб. — Ей комнату в новом доме… Переезжала…

И вот! Простуда…

Мы разговаривали в школьной канцелярии, где все члены литературного кружка договорились собраться.

— С остальными я поеду за город в другой раз: зимою, на лыжах, — пообещала накануне Нинель. — Всем сразу на дачу являться неловко: все-таки там не музей. Там же люди живут…

Я пришел минут за тридцать до срока: мне не терпелось. А Глеб еще раньше.

— Дежурная передала… Еще вчера вечером… Я заходил… — пояснил Глеб. — Нинель Федоровна ей… По телефону…

— А почему ты вчера же не сообщил нам? Или хотя бы мне одному?

— Боялся, что вы того… Не поедете… Может, мы сами? Без нее? А?.. Как ты считаешь? Или нет?.. Там можно дорасследовать… Раскрыть… Понимаешь? Ты ведь у нас Детектив!

Я погрузился в раздумье. И в этом состоянии находился довольно долго. До тех пор, пока не показались Наташа Кулагина, Принц Датский с Покойником и Миронова.

Принц Датский прямо с порога сообщил:

— Сегодня утром пришли на ум кое-какие строчки. Может, вам будет приятно?

Он протянул тетрадный лист Покойнику. Принц никогда не читал своих стихов сам: он стеснялся. Покойник громко, нараспев, подражая настоящим поэтам, продекламировал:

Этот день для нас так много значит:

Мы давно стремились к старой даче! И хотя закрыли тучи небо, Едем мы под руководством Глеба! Сквозь дождя и ветра кутерьму Он везет нас к деду своему!..

Добрый Принц учел, что уже давно никто не просил Глеба вспоминать истории из жизни его дедушки, читать письма. Давно уже никто не разглядывал фотографии из семейного архива Бородаевых.

Прослушав стихи, Глеб как-то приосанился, лицо его просветлело. Опытный глаз мог почти безошибочно определить, что Глеб вспомнил о тех днях, когда им интересовалась вся школа.

Добрый Принц призвал его руководить нами, и Глеб сразу заговорил громче и уверенней, чем обычно.

— Неизвестно, поедем ли мы, — сказал он. — Нинель Федоровна заболела.

— Чем? — спросила Наташа Кулагина.

— Переезжала в новый дом… И вот… Простудилась, — пояснил Глеб.

— Может быть, надо помочь?

— «Где эта улица? Где этот дом?..» — лениво пропел Покойник.

— Адрес?.. Его, наверное, никто… — сказал Глеб. И твердо добавил: -…не знает!

Он старался дотягивать фразы до конца: ведь Принц назвал его нашим руководителем.

— Поедем на дачу сами! — твердо сказал я, обращаясь сразу ко всем.

Пока не было Наташи Кулагиной, меня полчаса терзали сомнения. Но как только она появилась, решимость немедленно овладела мною: "Не ехать нельзя! Когда я еще смогу быть целый день рядом с нею? Сама судьба буквально подсовывает мне этот счастливый случай! Смею ли я отказаться? А вдруг я в ее присутствии и правда что-нибудь дорасследую, распутаю что-нибудь такое, чего не дораспутали следователи и родственники?

Она поймет, что я ношу свое прозвище не из-за синего мешка с галошами, а по более серьезным причинам. И наконец-то оценит…" — Люблю грозу в начале мая! — сказал Покойник. — Но в двадцатых числах сентября…

Вялым жестом он указал на окно.

— И еще неизвестно, как Нинель Федоровна отнесется, — сказала Миронова. — Она хотела сама лично погулять с нами по лесу. Подышать!

— Нас там очень… Я вчера вечером по телефону, по междугородному… — сказал Глеб. И решительно дотянул; -…предупредил, что мы сегодня приедем.

— Да-а, ехать или не ехать — вот в чем вопрос! — воскликнул Принц Датский.

Тут раздался телефонный звонок.

Глеб все еще чувствовал себя нашим руководителем и поэтому схватил трубку.

— Да! Кто? Это вы, Нинель Федоровна?.. — Нежная, бархатная кожа его лица покрылась румянцем. — Да… Мы все… Вот не знаем, ехать ли… — И он решительно дотянул: -…или без вас не ездить?

Внезапно глаза Глеба вспыхнули немыслимой радостью. Острая наблюдательность подсказала мне, что Нинель говорит ему что-то приятное.

— Ага, понимаю… Хорошо, мы поедем. Раз вы разрешаете… Передать трубку Алику?

Я выхватил трубку. Она была слегка сыроватой — так Глеб волновался.

— Слушаю вас, Нинель Федоровна! Ах, ангина? Ладно, я помогу Глебу. Обещаю вам! Спасибо, что доверяете!

Мне хотелось, чтобы Наташа Кулагина по ответам моим поняла: Нинель Федоровна именно меня попросила помочь Глебу, именно мне сказала, что доверяет. Чувство законной гордости переполнило мое сердце.

— Какая у вас температура? — крикнул я весело: у меня было отличное настроение. Но сразу же спохватился и с тревогой добавил: — Надеюсь, что невысокая?

— Тридцать восемь и пять, — сказала она. И повесила трубку.

— Мы должны оправдать доверие, — сказал Глеб четко и громко.

— Да? Ты считаешь? — промямлил Покойник.

— Теперь уже надо ехать, — сказала Миронова. — Раз она сама позвонила!..

— Слушайте все внимательно! — скомандовал Глеб. — Электричка уходит в девять пятнадцать. Все за мной, чтобы не потеряться. Не отставайте! Куда я, туда вы!..

— Ты сказала как-то, что слава излечивает от робости и застенчивости, — прошептал я Наташе уже в вестибюле. — Верная мысль! Глеб опять излечился!..

— Очень жалко, — сказала Наташа.

Мы вышли на улицу.

А природа между тем жила своей особой, но прекрасной жизнью…

Погода была отличная! Лил дождь, ветер хлестал в лицо, земля размокла и хлюпала под ногами… «Это создаст нужное настроение, — думал я. — Ведь мы едем не развлекаться, а на место таинственного преступления!» — Пушкин любил осень, — сказал промокший Покойник. — Спрашивается: за что?..

ГЛАВА V,

которая подводит нас буквально к самому порогу страшной истории Пока мы ехали на электричке, погода испортилась. Выглянуло солнце. Природа явно заигрывала с нами: она кокетничала осенними лучами, забиралась к нам под пальто прохладным ветерком, махала нам обнаженными ветками… Разве можно в такую погоду как следует настроиться на мысль о преступлении?!

Но я все же настроился… Накануне я услышал по радио, что, оказывается, когда композитор Бородин умер, его друзья закончили за него оперу «Князь Игорь».

Это было для меня абсолютным открытием! Оно натолкнуло меня на идею. И даже на несколько идей сразу… Может быть, мне удастся закончить повесть Гл.

Бородаева? Вдруг я сумею разгадать тайну, куда девался тот человек? И напишу вторую часть «Старой дачи». Я прочту ее на литературном кружке. И Наташа Кулагина запишет в свою тетрадку какую-нибудь замечательную новую мысль. «Конечно, его нельзя сравнить ни с Покойником, — напишет она, — ни даже с Принцем. И вообще ни с кем!..» Я не знал, не мог даже предположить, что в тот день, в то самое обычное воскресенье… Но не буду забегать вперед, хотя мне очень хочется забежать.

Бледный Покойник ожил под солнечными лучами и произнес:

— «Да здравствует солнце!» — сказал как-то Пушкин. И в этом я с ним согласен.

Когда мы сошли с поезда на дощатую платформу маленькой дачной станции, Наташа стала оглядываться.

— Кого ты ищешь? — спросил я с тревогой.

— Вон расписание… Я должна вернуться к шести или семи часам. Не позднее!

Чтобы мама не волновалась.

— Она все еще не встает?

— Нет, — сказала Наташа. — Сердце…

Я бросился к расписанию. Мне казалось, что кто-то хочет меня обогнать. Так всегда бывает, всегда: если какое-нибудь существо становится небезразличным, думаешь, что оно нравится всем вокруг и все испытывают же чувства, что ты. Эта мысль не дает покоя!

— Есть электричка в семнадцать ноль-ноль! — доложил я. — А потом в двадцать десять.

— Нам надо в семнадцать! Мы успеем?

«Нам… мы…» Я готов был слушать эти слова бесконечно!