Моя и только моя (СИ) - Уотсон Эмма. Страница 12

Выглядываю в окно. В пределах видимости действительно никого нет. Ни машин, ни подозрительных лиц. Это хорошо. Возможно, он их пришлет позже, поэтому чем быстрее удеру, тем лучше.

Даже осознавая ужас дефицита времени, я понимаю, что на этот раз не смогу уехать просто так — должна проведать маму.

Почему не подумала об этом в первый раз? Не знаю. Наверно, потому что очень испугалась. Мною руководил лишь животный ужас, который толкал только на одно — бежать! Но сейчас я должна съездить к мамочке.

Достаю кошелек, перекладываю его в карман куртки. Больше мне ничего не понадобится.

Спешно покидаю квартиру, на ходу кидая лишь короткое: «Я погулять» и выскакиваю на улицу.

Знакомое дзиньканье колокольчика раздается над ухом, и цветочный аромат эфирным облаком окутывает с головы до ног.

— Добрый день, — приветствует милая продавщица.

— Здравствуйте. Четыре… нет, шесть бордовых роз.

Девушка кивает и через полминуты уже протягивает мне упакованный в прозрачную оберточную бумагу букет.

— Сто рублей.

— Сто двадцать, — поправляю ее.

Мне б промолчать, но как-то вот… не промолчала.

Ответом служит грустный взгляд.

— Сто, — мотает головой.

— Хорошо, — достаю карту, но, подумав, расплачиваюсь наличкой — не хочу быть «под колпаком», потому что уверена — Артем уже и до моих платежей добрался. — Спасибо.

Цветочница кивает, и я выхожу, направляясь «в гости». По уже названной причине — пешком, а не на автобусе.

— Привет, мамуль, — останавливаюсь напротив, вглядываясь в дорогие черты.

Терзающее душу опустошение накрывает, смешиваясь с нитями воспоминаний. Внутренняя боль… которая уже никак не проявляется снаружи. Остается за оболочкой тела, кислотой выжигая то немногое, что уцелело.

— Это тебе, — кладу цветы к подножию памятника. — Твои любимые.

Нас разделяют какие-то два метра… и одновременно огромная пропасть длиною в жизнь.

Присаживаюсь на корточки. Гладя поверхность камня, пытаюсь представить под своей рукой не шершавый гранит, а мягкие мамины волосы.

— Я скучаю по тебе, мамуль. Новости… какие новости? Ах, да. Меня тут продали, — чувствую, как противная горечь снова заполняет все внутри, а слезы подступают к глазам, спеша вырваться наружу. — Отчим проиграл папину фабрику, за долги отдал меня. Покупатель нашелся быстро. Но ты не переживай, я себя в обиду не дам, — улыбаюсь сквозь набежавшую пелену. — Я от него убегу, — перехожу на шепот, как будто кто-то посторонний может меня услышать. — Ну, не получилось в первый раз, да. Но я все равно сбегу от него!

Сворачиваюсь калачиком, обнимая небольшой холмик. Мамин образ глядит с памятника. Контраст белых и жгуче-черных тонов бьет в глаза, жестоко напоминая о том, что… это не мама. Всего лишь фотография, высеченная на камне. А моей родной, любимой мамочки больше нет…

Легкий ветерок щекочет щеку. С трудом разлепляю глаза, не без удивления замечая почерневшее ночное небо. Хотя сейчас мне бы хотелось остаться в таком же положении. Навсегда…

Сажусь на колени перед памятником, снова устремляя взгляд на портрет. Почти как живая. Почти…

— Мам, забери меня к себе, пожалуйста. Тебе ведь это ничего не стоит, а я не хочу с ним быть, не бу… ду… — слова прерывают всхлипы. — Я… не смогу сама прийти. В память о тебе.

— Что за мысли?! После всего, что ты пережила и ВЫЖИЛА, просто возьмешь и сдашься перед каким-то там Артемом?

А вот правда. Сдаться? Перед ним?! Ага, щас, разбежалась! Да назло ему!..

Шелест за спиной прерывает мысли. В идеально отполированной поверхности гранита, словно в зеркале, вижу чей-то силуэт. Кому приспичило залезть на кладбище? Ночью. Прямо сюда…

Внутренне готовясь к самому худшему, разворачиваюсь к незваному гостью и вскрикиваю, пятясь назад.

Мне б высказать свое возмущение, но воздух застрял от шока. В голове с бешеной скоростью вертится всего один вопрос: КАК?!

Артем переводит взгляд с моего лица на памятник. И снова на меня.

— Ты очень похожа на мать, — тянет задумчиво.

Отлично, добавляется еще один вопрос: откуда он знает, кто это?

Словно отмерев, делает шаг навстречу, протягивая руку:

— Пойдем, я…

— Не подходи! — взвизгиваю, отползая еще дальше.

Он лишь тяжело вздыхает, опускаясь на корточки там же, где стоял.

— Послушай, я не хочу причинять тебе вреда…

— Не хочешь, так захочешь! — тут же проносится в голове.

— …не буду тебя унижать, избивать, принуждать к чему-то или что там еще наговорил твой братец на пару со своим папашей, — с пренебрежением выделяет последние слова.

Тогда зачем ему было покупать меня, если он терпеть их не может?

Да что ж такое, с каждым его словом вопросов только больше становится!

— Насилие, в любой его форме: моральной, физической или… гхм… — запинается, кашлянув в кулак, а я цепенею от ужаса разгулявшихся в голове картинок.

Он справился с четырьмя уродами, пусть и пьяными, двое убежали «без боя». Один! На четверых! Мое сопротивление ему даже не комариный писк…

— …ну, в общем, ты поняла… применяться к тебе не будет.

— Чего ты хочешь от меня? — шепчу, а слезы обжигают щеки.

Так, надо взять себя в руки, это никуда не годиться. Еще не хватало ему показывать свои слабости!

— Я всего лишь подвезу тебя до дома.

— То есть ты хочешь сказать, что просто проезжал мимо?

— Почти, — отвечает уклончиво.

Ага, как же! Да весь город перелопатил, как только узнал, что я ушла!

— Решил поиграть в джентльмена? — не удерживаюсь от язвости, которую он пропускает мимо ушей.

— Ань, уже холодно, ты легко одета: можешь простыть.

— Шел бы ты со своими советами! — думаю про себя, но вслух говорю другое.

— Что ты имеешь в виду под словом «дом»?

Слегка изгибает бровь:

— «Волну».

— Дом — это место, где тебя ждут, где тебе рады. «Волна» под данное определение как-то не подходит.

Звучит, как лекция по философии, однако я вовсе не собиралась читать ему нотации. Просто мысли вслух.

— В моем доме тебя ждут и тебе рады, — говорит осторожно.

Он издевается?!

— И еще дом — это место, куда тебе хочется вернуться, — зло бросаю в ответ, растирая припухшие от слез веки.

Молчит. Конечно, я ведь практически прямым текстом обозвала своих родственничков, поставив Артема с ними в один ряд.

— Я всего лишь предлагаю помощь.

— А я всего лишь ее не просила! Знаешь, есть такая замечательная вещь, как автобус, простые смертные ею часто пользуются!

— Уже слишком поздно, — от этой фразы я невольно вздрагиваю. — Последняя маршрутка ушла час назад.

О, Господи, он всего лишь это имел в виду…

— Значит, вызову такси. За свои деньги.

На самом деле, я не собиралась тратить лишние купюры на такую роскошь, но раз уж на то пошло… Можно и приврать.

— Считай, что оно к тебе уже приехало.

— Пф, в таком случае я лучше пешком пройдусь.

— Не смей! — шиплю, когда он тянется к холмику. Рука замирает в полуметре от земли.

— Я готов прямо здесь сказать, что не желаю тебе ничего плохого, — говорит тихо.

— Ах ты… — слова встают поперек горла, заставляя захлебнуться от горечи и вощмущения. — Ты знаешь, насколько важна для меня будет такая клятва, но для тебя она не значит ровным счетом ни-че-го! Для тебя здесь ничего ценного: просто земля, могила, цветы… Тем не менее ты прекрасно понимаешь, насколько ценно это для меня и специально давишь на больное место! Как… гнусно!

— Ань…

— Хорошо, предположим, я тебе поверила, — перебиваю. — Но если я откажусь? Ты ведь применишь силу.

— Я сказал, ты не буду это делать. С одной оговоркой: если ничего не грозит твоей жизни и здоровью.

Хмыкаю.

— Это единственное «но»?

— Да.

— Надеюсь, — цежу сквозь зубы, вставая.

Он прав, уже действительно пора «домой». Насчет маршрутки — не думаю, что соврал. А идти ночью одной по мало освещенным улицам как-то… не очень. Уже прогулялась пару раз, покорнейше благодарю! Мне просто противопоказано выходить на улицу после заката: обязательно вляпаюсь во что-то.