Моя и только моя (СИ) - Уотсон Эмма. Страница 38

Может, еще можно что-то изменить? Может…

— Глупо! На что ты надеешься?

Удар швыряет в сторону от двери. Артем подхватывает меня, земля уплывает, и тут же чувствуется под ногами.

— Слушай. Этот коридор ведет наружу, в лес. Поселок окружен, но ты сможешь пробиться. Пробьешся — беги в город. Не получится — затаись. Спрячься. Где угодно. Они не должны тебя найти раньше, чем тут все… закончится.

— Я тебя не брошу!

— Аня, так надо.

— Он может пострадать. Из-за тебя!

— Прости, — шепчу, прижимаясь к нему, и убегаю внутрь коридора.

Дверь захлопывается, оставляя один на один с темнотой неизвестности… Она спасет? Или погубит? Шаг за шагом преодолеваю расстояние до слабых лучиков света, которые в этой черноте кажутся путеводными звездами.

Мне все же удается выбраться наружу. Хоть и был соблазн остаться внутри. Почему-то там казалось безопаснее.

Всю жизнь боялась темноты, а теперь в каком-то сыром подземелье чувствую себя более защищенно, нежели снаружи!

— Беги в город. Затаись. Спрячься.

Так, а я вообще где? Обратно бы не припереться! Пф, представляю, Зверь там рвет и мечет, и тут я такая: «Здрасьте, а, ой, не сюда, извините, до свиданья».

Н-да, чувство юмора обострилось — доказательство того, что адреналин превысил отметку «критически».

Стараясь особо не хрустеть ветками, не шуршать, не чихать, не кашлять, не истерить, желательно… короче, вообще не издавать никаких звуков, я потихоньку продвигаюсь… думаю, к городу.

Сумерки постепенно сгущаются, вскоре я уже иду в полной темноте, вздрагивая от каждого шороха и шелеста. В прямом смысле на ощупь,

Голоса. Где-то близко. Очень близко!

Речь на незнакомом языке, затем подходит кто-то еще — и все трое говорят уже на русском. До меня доносятся лишь обрывки, но даже по ним можно понять, что я конкретно влипла:

— Еще раз запоминаем лицо этой мелкой мрази, из-за которой мы сейчас здесь.

В темноте вспыхивает огонек зажигалки. И я до синяков закусываю кулак, пытаясь сдержать вопль ужаса: они стоят метрах в десяти, если не ближе!

— Первый и девятый уже прочесывают лес. Скоро должны найти, далеко она деваться не могла.

Сколько их? ДЕВЯТЬ?! И это еще не факт, что все!

Дыхание сбивается, мысли путаются, сливаются, из них выделяется только одна:

— Они рядом. ОНИ! РЯДОМ!

— Скорей бы. Мне не очень-то охота торчать здесь из-за какой-то фигни малолетней.

— Тебе неплохо платят, чтоб ты тут торчал из-за этой фигни малолетней, — обрывают его.

— Собственно, благодаря таким фигням малолетним тебе и платят, — отшучивается третий.

— Придушил бы собственными руками!

— Не она, так другая — разница?

— Никакой.

Дальше тишина. Жуткая. Как затишье перед бурей. Только гулкий грохот моего сердца слышен, кажется, за километр.

Издевательская. Она как будто смеется надо мной, дает надышаться в последний раз. И это ожидание выматывает еще больше.

На миг проскальзывает безумная мысль выйти, крикнуть, сделать хоть что-то, лишь бы это все закончилось! Но Тьма более проворна — огромная ладонь накрывает сзади.

Разворот, стена, вспышка — я смотрю в глаза своей погибели. Рука, которой все так же зажимает мой рот, а глаза пристально ощупывают лицо, ища совпадения с девчонкой на карточке.

Тут же сбегаются товарищи.

— Она?

«Гибель» молчит. Сомнения так и витают в воздухе.

— У той еще след от ножевого в районе левого плеча. И на правом тоже.

Кто-то бесцеремонно сдергивает шлейку. Затем вторую. Попытка оттолкнуть ни к чему не приводит, только выдаю себя.

До хруста сжав мою ладонь, он победным видом взирает на то, что сохранило мое тело в память о тех ужасных днях — уродливые следы безжалостного лезвия.

Остальные ухмыляются, переглядываясь друг с другом.

— Попалась, — зверски ухмыляясь, размещает руку на моем лице, но я изворачиваюсь и вгрызаюсь зубами в палец.

Всплеск отборной ругани на всех языках мира наждачкой царапает уши. Кто-то перехватывает замахнувшуюся руку:

— Остынь. Тронешь ее — шеф с тебя живого шкуру сдерет.

— Сволочь малолетняя, — шипит, продолжая извергать потоки брани.

— Дай мне.

«Гибель» отступает на шаг. Кто-то дергает за руки, затаскивая в темноту, и перекидывает через плечо.

Хочу взвизгнуть, запищать, ЗАОРАТЬ, в конце концов!! Воздух застревает в груди — крик глушит знакомый щелчок, погружая в проклятую черноту.

Глава 49

Голова ужасно гудит, перед глазами все плывет. Кое-как получается сесть.

— Как себя чувствуешь? — слышу знакомый голос. Тот, который я безошибочно узнаю из тысячи других и одновременно не хочу узнавать.

— Что тебе от меня нужно? — спрашиваю твердо.

— Думаю, ты прекрасно знаешь, что мне от тебя нужно, — издевательски ухмыляется.

Присаживается рядом. Обхватывает подбородок, поворачивая лицо в свою сторону. Резко. Грубо. Совсем не так, как Артем… С какой бани я их вообще сравниваю?!

— Я ведь могу дать больше, намного больше, чем он… Зачем ты за него держишься? Чего хочешь?

— Чего хочу?! — истерический смешок срывается против воли. — Нормального, человеческого отношения! А не… Зверского!

— Любопытно… Предал тебя твой Артем, кстати, — произносит нарочито скучающим тоном с оттенком фальшивого сочувствия. — Как думаешь, откуда мои люди узнали, где ты? Он сказал мне, где тебя искать. Более того…

— Ложь!

— М-м. Чистая правда. Более того, пожелал удачи…

— Не путай его с собой! — шиплю сквозь зубы, не желая дослушивать этот бред.

— А ты с характером, — ехидный смешок. — Но пора заняться кое-чем более интересным, — мгновенно приближается, впечатываясь в губы жадным поцелуем. Как два года назад… Только теперь я изо всей силы впиваюсь зубами в губу. Надо учиться на ошибках.

Отпускает.

— Мерзавец! — выплевываю, пытаясь вырваться. Но он опять толкает в угол, нависая сверху.

Сзади, слева — стены, справа — слишком мало места, чтобы вывернуться, спереди — ОН. Мой ходячий ужас.

— Маленькая заноза. Беспомощный котенок умеет выпускать коготки? — усмехается, прижимая пальцы к едва кровоточащей ранке.

Стягивает резинку, зарывшись пальцами в волосы. Слабым рывком задирает подбородок, заставляя посмотреть себе в глаза. И это все равно что заглянуть прямо в ад сквозь два бездонных омута.

— Незачем упрямиться, — заправляет прядь рассыпавшегося водопада за ухо. — Ты моя. И теперь НИКТО не помешает…

— Разве что в твоих фантазиях! — замахиваюсь коленом, которое прилетает точно в цель. Едва заметно корчится, шипя что-то неразборчивое. Пользуясь замешательством, проскакиваю к двери.

Дергаю раз, два…

Закрыто.

Быстро поправляю растрепавшиеся волосы.

— Интересная попытка. Я оценил, — разворачивается, неумолимо сокращая расстояние. Словно хищник, загоняет в угол жертву.

Резкий выпад впечатывает в стену. Затылок больно ударяется о бетон.

Сжимает плечи, сверля жгучим взглядом. Взглядом, от которого веет могильным холодом, из-за которого вообще забываешь про существование внешнего мира. Страшным. Жестоким. Как ледяной каток, который неумолимо движется на тебя и вот-вот раздавит…

Швыряет на пол. Я не успеваю отползти. Зверь дергает за запястья, сцепляет их вместе, лишая самообороны. Ледяной металл обжигает колено.

— Ты прекрасно знаешь, что я могу с тобой сделать. Или напомнить? — знакомый щелчок говорит о том, что пистолет снят с предохранителя. — Боль адская. Сдохнуть не сможешь, на всю жизнь останешься калекой.

— Старые штучки? — усмехаюсь, вздергивая подбородок. — Ты, кажется, знаешь, что они на меня не действуют, — говорю ему в тон, хотя нога начинает подрагивать.

Бандит меняется в лице. В одно мгновенье оказывается позади, заламывает руки за спину, приставляя взведенный пистолет к виску.

— Не дергайся, если жить не надоело! — на ухо.

— Трус!

Я лучше умру, чем получу продолжение развернувшейся сцены!