Моя (не) на одну ночь. Бесконтрактная любовь (СИ) - Тоцка Тала. Страница 46

— Мне было хорошо с ним, комфортно, — Аверина передернуло, но Оля решила сделать вид, что не заметила, — я считала, что мне любить не обязательно. Его чувств вполне хватит. Но не хватило, Богдан предпочел решить проблему на стороне.

— Значит не любил, — Аверин не сводил с Оли горящего взгляда. — Что это за бред, Оля? Когда любишь женщину, сделаешь для нее все. Все, чтобы она была счастлива. Ты хочешь ребенка, и ты будешь самой лучшей мамой на свете, только это сделает тебя счастливой. И как я раньше… Разве он этого не знал?

— Я не виню Богдана. Он просто устал бороться. Это на самом деле нелегко, все эти обследования… — попыталась оправдать Оля бывшего мужа.

— Нелегко! — фыркнул Аверин. — Его что, пытали? Выкручивали руки, подвешивали над костром за яйца?

— Ты неправ, Костя! На это не каждый пойдет. Ты бы согласился? — она просто так спросила, безо всякого умысла. Но глаза сидевшего рядом мужчины яростно сверкнули.

— Я бы на что угодно согласился, если бы знал, что в глазах женщины, которая мне дорога, снова зажгутся звезды.

Она передвинулась ближе, села напротив и внимательно вгляделась в его лицо, чтобы проверить, не смеется ли он над ней. Но Костя казался предельно серьезным.

— Тогда, — во рту вдруг пересохло, она облизнула губы, — тогда я предлагаю тебе встречный контракт, Аверин. Если твое предложение остается в силе, конечно.

— Остается, — он даже дыхание затаил.

— Я соглашаюсь на твои условия, а по истечении контракта ты проходишь со мной все эти процедуры.

Аверин не сводил с нее немигающего взгляда.

— Ты подумай, — продолжила Оля, приставив указательный палец к широкой, обтянутой рубашечной тканью, груди, — хорошенько подумай. Тебе придется воздерживаться по несколько дней, от трех до пяти. Потом ехать со мной в клинику, идти с баночкой в комнату с материалами эротического содержания…

— Оля, — перебил он ее, — я знаю это лучше тебя. Большинство мужчин хотя бы раз в жизни сдают спермограмму. Дальше! Это все?

— Это может быть не раз и не два, Костя. Потому что могут возникнуть разные ситуации, и ты должен быть готов…

— Я тебя спрашиваю, это все? — он схватил ее за плечи и чуть тряхнул. Она моргнула и кивнула. И тогда он выдохнул. — Я согласен.

— Детали обсудим потом, — деловым тоном сообщил Аверин, вставая с пледа, — а пока давай спать.

Оля огляделась. За камином в нишу был утоплен деревянный топчан, на котором лежали свернутые в рулон и упакованные в чехлы спальные мешки.

Костя достал один мешок, развернул, а она подошла и присела на топчан.

— Тут холоднее, — заметила, кутаясь в аверинский пиджак. Ее вряд ли спасет спальный мешок, но не говорить же об этом Аверину!

Костя озадаченно посмотрел на топчан, на ковер перед камином, потом на Олю.

— Думаешь? По-моему, здесь достаточно тепло от печки.

Она скептически хмыкнула и поежилась.

— Ты сам как та печка, Аверин, вот тебе и тепло.

На языке так и вертелся вопрос, где он собирается лечь. Тем временем Костя еще раз окинул придирчивым взглядом Олин прикид: вечернее платье, сверху пиджак, на ногах теплые вязаные носки. Мужские, больше похожие на валенки.

— Да, я не слишком теплолюбив, — рассеянно кивнул он. — И у меня хороший метаболизм.

— Любишь ты хвастаться, Аверин, — буркнула Оля, на что стоящий рядом мужчина только приподнял бровь.

Она подобрала ноги, и от него это не укрылось. А ее в жар бросило, когда сообразила, что сморозила. Он и правда был горячий, очень горячий, когда они вот так же сидели вдвоем у камина.

Тогда не валил за окном снег, обстановка была в разы роскошнее. Между ними еще не наворотился огромный ком непонимания. И он любил ее — резко, жадно и горячо.

А сейчас вертит в руках спальный мешок и поглядывает на Олю как на недоразумение…

— Значит, ляжем у камина, — кивнул головой, как будто завершил неведомый диалог. Сам с собой.

«Это… как? Что значит ляжем?»

Но Аверин уже доставал второй мешок, расстегивал молнии по всему периметру, разворачивал мешки и складывал их на ковре один на другой, как матрасы. Свернул валиком свое пальто, затем Олину шубку, положил вместо подушек, а она лишь молча наблюдала. Взял плед и указал ей на место под камином.

— Ложись, я тебя укрою.

— А ты? — она нерешительно поднялась с топчана.

— А я лягу с этой стороны, чтобы тебе было теплее. Ну что ты стоишь, Оля, — он потянул ее за руку, укутал пледом и силой уложил на импровизированную кровать на ковре.

Оля опустила голову на шубу и постаралась не дышать, когда Костя улегся рядом.

Совсем рядом. В нескольких сантиметрах. Если протянуть руку, можно коснуться его лица, волос. Погладить упрямо сжатый рот, пробежаться по скулам, поласкать колючую щетину на щеках и подбородке. Запустить руку в волосы и помассировать, цепляя ноготками кожу…

Она даже руку высунула из-под пледа, правда, вовремя опомнилась. В полумраке разглядывала профиль лежащего возле себя мужчины и щипала себя за запястье.

Это сон. Это не может быть явью. Она спит, и ей приснились погоня, вертолет, заснеженный лес с сугробами. Этот домик тоже приснился. Аверин со стеклянным взглядом и чужим голосом, говоривший о любви всей своей жизни.

В этом перемешанном с реальностью сне она предложила Костя контракт — сумасшедшая! Он и сейчас ей снится — веки плотно сомкнуты, глубокое дыхание сипло вырывается из высоко вздымающейся грудной клетки. Разве спящие так дышат? Они дышат ровно и размеренно.

— Ты почему не спишь? — его рука нашла под пледом ее подрагивающие пальцы и накрыла, сплетаясь.

— Не могу уснуть, — прошептала в ответ сухими губами. Вдруг стало жарко, а ведь она только что мерзла…

Костя повернул голову, подложил под нее локоть и уставился на Олю.

— У тебя такие холодные пальчики, ты все еще мерзнешь?

Он придвинулся ближе и ей почудилось на выдохе: «Видит Бог, я пытался…» Да нет, послышалось, скорее всего.

Костя уложил ее себе на грудь и накрыл своим пледом.

От его тела исходило тепло, которое вмиг окутало от кончиков пальцев ног до макушки. Оля вдруг поняла, что ей некуда девать руки. Осторожно положила руку ему на грудь и замерла, ощутив, как гулко стучит сердце прямо ей в ладонь.

— Это я виноват, столько жути нагнал… — Аверин говорил с закрытыми глазами, но его расслабленность казалась обманчивой. — Что тебя так впечатлило, Оленька?

— Я никогда не могла подумать, что ты однолюб, Костя, — призналась она, — я думала, ты просто бабник.

Он растянул губы в улыбке, и Оля приподняла голову.

— Да, Костя, да, самый обыкновенный бабник. А ты, оказывается, всю жизнь любил одну женщину, — она лукавила даже перед собой, и конечно ей хотелось услышать совсем другое.

— Я тоже думал, что однолюб, — кивнул с закрытыми глазами Костя, и надежды с грохотом обвалились, как мартовские сосульки с крыши. — Но однажды… Однажды меня привезли в больницу с большой дырой в груди. И когда я лежал на каталке перед операционной, увидел девушку. У нее были большие глаза, очень красивые и грустные. Они так поразили меня, что я не заметил, как девушка вытащила мое сердце, а дыру заштопала. Очень аккуратно заштопала.

Оля слушала, затаив дыхание, а Костя сильнее прижимал ее к груди и гладил спутанные волосы. Его движения становились все резче и напряженнее.

— Я не знаю, зачем оно ей понадобилось. У меня не самая удачная модификация, да и само оно не в лучшем виде. Изношенное, потрепанное, с рубцами и шрамами, такое… непривлекательное. Но оно мое, и оно живое. Не знаю, где она держит его. Только где бы я ни был, меня тянет туда, где бьется мое сердце. К ней.

— Костя… — прошептала она в полном смятении, но он прервал ее, вжав голову себе в плечо.

— Так где же ты держишь его, милая? Ты ведь его не выбросила?

— Нет… — прошептала она, как зачарованная.

— Знаю, иначе меня давно бы уже не было на свете. Может, ты носишь его в сумочке? Или положила в коробку и затолкала на самую дальнюю полку, как ненужный хлам? Признавайся.