Разведка боем (СИ) - Щепетнев Василий Павлович. Страница 19

— Но получилась ничья, — вздохнул простой человек Женя.

— Ничья, — согласился я. — Десятая в этом матче.

Если до матча надеялись, что я не проиграю разгромно, как Тайманов, то сейчас моя победа с перевесом в два очка уже кажется скромной. Вот кабы я выиграл не две партии, а четыре… шесть… все двенадцать! Аппетит приходит во время игры. Особенно аппетит болельщиков.

А я ничейному результату в последней партии радовался. И потому что ничья, и потому что последняя. Устал я. Утомился. Вторую половину матча играл на морально-волевых, причем волевых с каждой партией было всё меньше. Но мораль была на высоте. Монастырская, да.

Как бы то ни было, я удержался. Устоял. И победил. С помощью команды. Один бы, может, и не справился. А так — справился.

На обратном пути задержались в Нью-Йорке на два дня. Поездили по городу, заходили в разные места — но в памяти осталось мало. Помню только человека из нашего посольства, который убеждал перевести призовые деньги из BoNY в советский банк. И пожертвовать американской компартии столько, сколько мне подскажет комсомольская совесть.

Я поблагодарил его за дельный совет, но сказал, что торопиться не буду. Спешки нет никакой, напротив. Нужно подумать. Поразмыслить. Почему, собственно, только американской компартии, а не гондурасской?

Он обиделся. Специально, говорит, приехал из Вашингтона, а я, неблагодарный, его не услышал.

Но мне было всё равно. Мне и сейчас всё равно.

По прилёте в Москву я даже в Спорткомитет не зашёл. Пообедал с маменькой и Галиной в «Москве», они меня поздравили, поохали над моим видом, и я поспешил на поезд, где уже команда расселась в купе.

Мой вид? Ну, загорел. Ну, похудел. Сильно похудел, не скроешь.

Двадцать восьмого сентября я, наконец, вернулся домой. Мы все вернулись.

А тридцатого, в понедельник, обследовался на кафедре физической культуры. Шестьдесят два килограмма. А было шестьдесят восемь пятьсот. Шесть с половиной килограммов съел матч. Минус десять процентов массы за три недели.

Так-то показатели в норме. Гемоглобин хороший, лейкоцитов довольно, формула крови нормальная. А килограммы потерял, то это понятно. Напряжение, климат, экзотическая еда.

Положим, еда была обыкновенная. Почти. Не считать же экзотикой яичницу с помидорами или чили кон карне. И потом, ведь это всё позади — и напряжение, и климат. И еда самая разлюбезная, щи со сметаной да пожарские котлеты.

Но бодрость ко мне возвращаться не спешила. Я скверно спал, мало ел, двигался ещё меньше, жадно читал газеты, а за роялем играл Шнитке. В общем, хандрил. То ли ресинхроноз — к нормальному, своему времени тоже нужно привыкать. То ли синдром достигнутой цели.

Фишер побеждён, чего же боле, что я ещё могу совершить в этой жизни? Закончить институт и стать участковым врачом? Да хоть и курортным? А смысл? Прописывать терренкур, доломитный нарзан и стол номер пять во всех отношениях достойное занятие, но это ли мне нужно? А что мне вообще нужно?

Ну, если человек задается подобными вопросами, ему нужно встряхнуться, решили девочки. И устроили пикник на опушке леса. Собрали всю группу, мол, так и так, Чижик в печали, Чижик худеет, Чижика нужно спасать.

Группа откликнулась. Вся.

И вот мы на опушке. Колдуем вокруг мангала, бегаем, пинаем футбольный мяч, ищем поздние грузди.

Развлекаемся.

Меня расспрашивают о матче. Иначе было бы и неестественно.

Я стал знаменитым. Гордость советских людей, уязвленная потерей шахматной короны, воссияла пуще прежнего. Наш Чижик заклевал Фишера! Фишер повержен!

То, что матч наш был, говоря языком футбола, товарищеским, во внимание не принималось. Многие на такую мелочь внимания и не обращали. Чижик победил, значит, он настоящий чемпион и есть. Газеты, радио и телевидение прояснять картину не торопились. Давали обзоры матча, фотографии, просто рассуждения известных шахматистов об очередном закономерном торжестве советской шахматной школы. Из-за этого в тени оказался матч Карпова и Корчного, который в эти дни играется в Москве. Я за матчем поглядываю, но без особого внимания. Кто бы не победил, это будет наш, советский гроссмейстер. Хотя болею, пусть и немножко, за Карпова.

— И что ты теперь будешь делать? — не отставал Игнат.

— Именно сейчас? Постою на воротах. Пошли, постучим мячик.

— Нет, в шахматном смысле.

— В декабре чемпионат Союза. А там видно будет.

Действительно, планов у меня не было. Зарубежные турниры? Может быть, но сильно потом. Хочется заняться чем-нибудь другим, сделать шахматную передышку. В чемпионате, конечно, сыграю, звание чемпиона страны нужно сохранить и приумножить.

И мы пошли гонять мячик. Девушек хлебом не корми — дай ударить по воротам! Может, в институте женскую футбольную команду создать? Ага, как же. Запрещено! Футбол — травмоопасный вид спорта. Асфальт укладывать не запрещено, трактористками быть не запрещено, самолеты пилотировать не запрещено, с парашютом прыгать не запрещено, а футбол — нельзя!

Били девушки по воротам от души, начисто переигрывая ребят. А я старался, ловил мяч.

Иногда получалось.

Потом шашлыки, песни, пляски, а к вечеру коротенький караван из трех автомобилей — две «троечки» и «ЗИМ» — вернулся сначала в город, а потом в Сосновку. Завтра начинается новый учебный год. Третий курс. Уже не новички, а вполне себе солидные студенты.

Теоретически мы учимся с первого сентября. Только я с командой в сентябре был в Лас-Вегасе, остальные либо на сельхозработах, либо отдыхали после летнего сельхозотряда. Или другого стройотряда. И теперь за два с половиной месяца мы должны изучить то, что планируется изучать в четыре. Ну да, ну да, в банки на литр и полтора налить четыре литра знаний. Третий год стараемся, и, не исключаю, подобное будет и впредь. Да что не исключаю, уверен. Должен же кто-то собирать урожай.

Урожай своей картошки я собрал аккурат перед отъездом на матч в США. Выкопал, собрал, просушил и отправил в хранилище. Получилось изрядно: сортовой картофель, уход, полив. На колхозных полях собирают вполовину меньше, и это ещё хорошо, если вполовину. А уж сколько её, картошки, пропадает потом… Пока вывезут, пока поместят в хранилища… А хранилища… Неважные хранилища. Мы её, эту картошку, в феврале перебирать ходили. Эстафетный субботник. Что субботник, не беда, беда — сколько той картошки сгнило зазря. И получается, зазря пахали землю, зазря сажали картошку, зазря её пололи, зазря её убирали — вот мы, например. Сколько зряшной работы… Зачем?

Вот у меня картошка не пропадает. Почти. С полведра из убранного, не больше. Этой весной излишки я в детдом отвёз — любо-дорого глядеть, какая картошка. Гладкая, тугая, будто с выставки. Ну да, сорт хороший, лари специальные, температурный режим… Кто мешает сделать нормальные хранилища и закладывать туда нормально выращенную и нормально собранную картошку?

— О чем задумался, Чижик?

— Картошки, что ли, пожарить? С салом, с луком, укропчиком посыпать и с маринованным огурчиком?

Девочки, конечно, за. Тоже малость отощали в Америке. Не так, как я. По килограммчику потеряли, не больше. Но стараются возместить. Масса тела в силовых единоборствах — фактор столь же важный, как, например, знание дебютов в шахматах. А у девочек в январе соревнования. Мечтают о победах. О первом разряде. Кимоно новые шьют, парадные. Не для соревнований, а так, для демонстраций. На занятиях физкультуры.

Пока они чистили картошку, а я резал сало, наступил вечер. Вечером есть вредно, но ведь в Лас-Вегасе утро. И организм пока не разобрался, где он сейчас. Так что немножко — можно.

А много и не было. Граммов по двести на человека. Умеренность, монастырская умеренность.

И ещё треть сковородки я оставил про запас. Подумалось: а оставлю-ка я треть на всякий случай.

И он пришел, всякий случай. В лице Андрея Николаевича Стельбова, первого секретаря чернозёмского обкома КПСС, члена Центрального Комитета той же партии. И отца Пантеры.