Солнечная сеть (СИ) - Харченко Александр Владимирович. Страница 12

— Нет, — призналась Кинтия, — это я сама. Моя мама — инопланетянка. Точнее, обитательница других миров — едва ли её можно отнести к планетарным видам!

Юсуф Куруш пробормотал в микрофон что-то неразборчивое.

— Что, что? — переспросил «профессор без кафедры».

— Я говорю — жаль, что наша гостья не сможет посетить нас на станции.

— А мне вот ни чуточки не жаль! У нас не прибрано, в кофейнике я вчера нашёл плесень, а про твой вчерашний свитер я обещал молчать вечно, поэтому не буду осквернять его описаниями эфир…

— Я всё прибрал, — ответил Юсуф. — Но, в любом случае, разговаривать по радио не так удобно, как лично.

— Не беспокойтесь об этом, — заметила Кинтия, — я вполне умею принимать человеческий облик. И не надо пугать меня грязными свитерами и заплесневелыми кофейниками. У меня есть родной брат, я привыкла и не к такому.

— Это убеждает, — сказал Фейнман.

— Принимать… человеческий облик? — Юсуф Куруш казался поражённым. — Я не ослышался?!

— А что вас так удивляет, инженер? — Руководитель станции явно усмехнулся, произнося это. — Мы с вами сами не раз говорили, что в наших условиях подобное инженерное решение может оказаться единственным, что приведёт человека к звёздам без существенных гуманитарных потерь. Кто-то другой, как выяснилось, уже успешно реализовал его; значит, наше дело — научиться, адаптировать, усовершенствовать, а затем пойти ещё дальше, на следующие шаги…

— По крайней мере, теперь мы знаем, что мы на верном пути, — согласился Юсуф.

— Если бы нам ещё удалось кого-нибудь в этом убедить… — проворчал Фейнман. — В любом случае, добро пожаловать на станцию. А кофейник я вымыл, и термосы для чая сейчас тоже помою. Вы пьёте чай, товарищ Астер?

— Я его никогда не пробовала, я только слышала об этом напитке и видела в кинофильмах, как настоящие земные люди пьют чай. Но вообще, я пью любые жидкости на основе воды и вполне различаю их на вкус. Поэтому я с удовольствием попробую чаю, конечно же. Правда, я должна предупредить вас, что совершенно не умею правильно вести себя за столом.

— Юсуф тоже не умеет, — сказал профессор Фейнман. — Вот что: возвращайтесь-ка на базу, Юсуф. И сопроводите нашу гостью по станции. А я оформлю отчёт и снижу уровень тревоги, чтобы там не волновались лишнего. Писать на Землю я пока что ничего не буду — они там скажут: совсем рехнулся, старый хрен! А вот в отчёты эту ситуацию внести надо.

На базе было сыро. В маленькой душевой, примыкавшей к шлюзовой камере главного входа, от стен отслаивалась бесформенными пузырями тухлая, пропахшая ржавчиной и машинным маслом вода. Кинтия распаковала единственный доступный ей «выходной наряд», состоявший из найденной в закромах «Кристофера Эккерта» серебристой упаковочной ленты, завязывавшейся вокруг тела наподобие сари. Достала заодно и остальной свой нехитрый багаж: огромного чёрного пса Дика и несколько хромодиновых лент, на которых записана была вся сколь-нибудь важная информация о Крае. Юсуф Куруш дожидался Кинтию у выхода из душевой. У него были оливковые большие глаза, оливковая смуглая кожа, и пахло от него тоже почему-то оливками. Это был приятный запах, гораздо более приятный, чем технологические ароматы душевой. Кинтия поймала себя на том, что принюхиваться к мужчине неприлично, и позволила Юсуфу взять себя за руку, стараясь не шевелить носом лишний раз.

— Как вас зовут, дочь Джорджа Астера? — спросил Юсуф Куруш.

— Кинтия. Хотя брат и дядюшка Кит называют меня Кеи, это моё домашнее имя. Если хотите, называйте меня Кеи, товарищ Куруш. Главное — не говорите «Синди», дядюшка Кит очень переживает, что меня рано или поздно начнут так звать. Он — принципиальный противник английского произношения!

— Дядюшка Кит — кто это? Ваш родственник по материнской линии?

— Скорее уж, по отцовской, — смеясь, сказала Кинтия. — Это бывший искусственный интеллект отцовского корабля, «Кристофера Эккерта». Он вырастил нас, да и сам, если так можно выразиться, немного вырос. Сейчас он манерами, пожалуй, чем-то несколько напоминает вашего шефа.

— Надо непременно обрадовать патрона, — согласился Юсуф, — тем фактом, что манерами он становится похож на ненормально развившийся электронный мозг. Это должно его мотивировать двигаться и дальше в выбранном направлении.

— А в каком? — полюбопытствовала Кинтия.

— Видите ли, Фейнман вбил себе в голову, что современные компьютерные системы позволяют использовать различные компоненты вычислительных схем для сохранения каждой индивидуальной личности. Не встроить в компьютер сознание напрямую, а как бы запустить на нём виртуальную машину, имитатор тела, взаимодействующий с любыми формами и инструментами. Это у него, если угодно, идефикс: сделать человека бессмертным. На первый взгляд, задачка вполне практическая, если, например, принять во внимание, что отправленная к Летящей звёздная экспедиция достигла цели только через двадцать семь лет. Но вот вопросы теории… Он обошёл один за другим все известные парадоксы, связанные с копированием личности на внешний носитель, и вот именно за это его невзлюбили. Бессмертные копии людей, а ещё лучше — их навыков, умений и памяти, — оказались человечеству нужны, а вот бессмертные люди — нет, не нужны совершенно. Так и сказали: знаете, профессор, вы занимаетесь идеализмом и фэнтези, а люди должны умирать. Так что патрона вытеснили из института, отобрали кафедру, а под конец загнали сюда, на Уран, где как раз необходима была экспериментальная обкатка таких вот хромосхем с отнятыми у живых людей трудовыми навыками… Это позволило Астрофлоту освободить систему Урана от человеческого присутствия почти полностью. Вот профессор и сидит тут, как сыч в дупле, начиная постепенно ненавидеть весь мир и мечтая самому упаковаться напоследок в бронированную солонку на гравитационной тяге. Хотя своих попыток осчастливить человечество бессмертием профессор, разумеется, отнюдь не оставил. Так и сидим тут с ним!

— А вы тут что делаете? — спросила Кинтия.

— Как это — «что»?! Ему помогаю, разумеется. Такие сумрачные умы, как он, просто нуждаются в состоящем подле них тёмном лейтенанте, способном терпеть все их дьявольские капризы. Впрочем, у меня тоже есть свой адский секрет. Фейнман считает меня своим доктором Ватсоном, а на самом деле я его Арчи Гудвин… Идёмте пить чай!

Чай оказался весьма интересным напитком, не оказавшим, впрочем, на Кинтию никакого физиологического воздействия. Зато за чаем выяснилось немало любопытных фактов. Так, Кинтия узнала, что провела в космическом путешествии примерно семь лет по независимым земным часам. В свою очередь, Фейнман узнал, что Кинтия может копировать на себя почти любые инструменты, которыми ей доводится пользоваться, если только эти инструменты имеют хоть какое-то отношение к троичной логике и электронике, а Юсуф Куруш выяснил, что Дик — не столько собака, сколько робот, и в качестве питания удовлетворится индукционным ковриком, на котором в обычное время подзаряжаются роботизированные пылесосы. Кинтия рассказывала про Джорджа Астера и про Маму, про дядюшку Кита, про брата и младшую сестру, про свою жизнь на планете Край и про удивительные свойства своей гибридной биологии. Фейнман и Юсуф качали головами, удивлялись, спорили; Кинтию поразило, что они испытывали не столько удивление перед открывшимися фактами, сколько чисто профессиональный восторг. «Вот это — нормальный подход нормальной цивилизации к решению космических проблем в нормальном объёме и с нормальной относительной скоростью!» — так резюмировал Фейнман своё мнение о возможностях Кинтии и её брата. Конечно же, дочь Джорджа Астера не могла не пообещать самую серьёзную и значимую помощь во всех исследованиях, которые только можно было предпринять, чтобы разделить её неоспоримое могущество со всем человечеством Земли.

После чаю она отправилась переодеться; в гардеробной на станции хранился запас свитеров, плавок, мягких эластичных брюк и туфель, похожих на гимнастические. Высокий рост и относительно большой размер стопы, в сочетании с эластичностью одежды, позволили Кинтии подобрать хорошо сидевшую на ней униформу из чисто «мужских» арсеналов станции, так что некоторое недовольство мог вызвать разве что свитер, слишком широкий в плечах. Покрутившись как следует перед зеркалом, Кинтия тихо вернулась в гостиную станции (астролётчики вовсе не считали себя наследниками морской романтики, и оттого старательно избегали в быту словечек вроде «кают-компания»), где, к своему удивлению, застала обрывок разговора, явно не предназначенного для её ушей.