Все лестницы ведут вниз (СИ) - Чернышев Олег. Страница 38

Лена зажмурила глаза и стиснула зубы. Хочется кричать и плакать, кричать и плакать.

— Да ну-у! — словно разочаровавшись, прикрикнула Котова. — Не интересно. Пусть ноги нам, сучка, целует и прощение просит. Да и за что ее потом таскать, за нос что-ли?

Ершова засмеялась; ее смех всегда раздавался с истеричной тональностью, будто бы в ее гортани скопился комок напряженных нервов.

— Я иногда поражаюсь тебе, — сказала она. — Не зря тебя Убогая живодеркой называет.

— Заткнись! — пискляво вскрикнула Настя.

— Она ее не потому так называет, — ухмыльнулась Танька.

— Заткнись! — повторилась она.

— Ну чо стоишь? Вали ее на землю, тогда, — сказала Машка.

Лена напрягла ноги, пытаясь их расставить, чтобы основательней упереться ими в асфальт. О предстоящем унижении и подумать было страшно.

— Перестаньте! Перестаньте! — крикнула она, не сдержавшись.

— Смотри, сопротивляется, — словно удивляясь произнесла Танька.

— Я сейчас, — как радуясь вскрикнула Котова и быстро побежала к газону.

— Все же странная она, — проговорила Машка. — Ну чо, давай! Бросай ее.

— Уперлась, тварь.

У Лены уже потекли слезы, сердце быстро постукивало, а дыхание стало частым, прерывистым — еще немного, и перейдет в стон. Чтобы Зорина не могла ее бросить на землю, Лена из всех сил напряглась и с каждой попыткой Таньки повалить ее, дабы не даться, сопротивляясь переставляла ноги. Машка ударила Лену кулаком в живот. Несчастная застонала поморщившись лицом, согнулась и ударилась коленями упав на асфальт.

— Так лучше? — со злостью сказала она. — Смотри, сопротивляться научилась.

— Совсем от рук отбилась, — продолжала Танька держать Лену. Правая рука ее крепко ухватились за волосы. Лена склонила голову и обмякнув, уже не сдерживая, дала волю слезам.

Подбежала развеселившаяся Настя. Встала и довольная протянула правую ногу.

— Котова! Ты и вправду ненормальная, — сказала Машка, взглянув на ее туфлю.

— Фу! — поморщилась Танька. — Ну ты и мерзкая… Где ты нашла?

— Ой, — обиделась она, — да так же интереснее. Феерично! — восторгалась она, и вертя стопой рассматривала туфлю, измазанную по бокам.

— Нет уж, тогда после нас, — сказала Машка. Танька брезгливо согласилась. — Ну чо замерла! Целуй, тварь, и прощение выпрашивай.

— С язычком, с язычком, — засмеялась Танька, за ней Машка. Котова чуть не запищала от показного восторга.

Приняв осанку, Ершова выставила ногу вперед перед Леной, подняла подбородок повыше, но так, чтобы иметь возможность наблюдать за жертвой, а руки сложила на боках. Все посмеялись ее напускному виду. Зорина, сначала злобно подергав за волосы из стороны в сторону совсем ослабившую от унижения Лену, принялась, плачущую, склонять к земле.

— Ну не надо! Ну перестаньте, — с дрожью и со скрипом сорвалось с несчастной Лены, но сопротивляться она уже не могла — все тело словно спущенные веревки.

— Давай-давай, не стесняйся, все свои, — переигрывая говорила Настя. — Я к тебе, к тому же, с конфеткой пришла.

Перед лицом Лены показалась черная, покрытая слоем серой пыли туфля Машки. Лена постаралась сделать рывок назад, но сопротивляться было уже поздно — Зорина всем своим весом давила на жертву; ее пальцы больно стянули волосы. Но метнувшись в бок, туфля резко пропала из виду, а затем послышался болезненный стон.

Когда Ершова осанисто и гордо стояла поглядывая за унижением Лены, Воскресенская к тому времени уже подобрала большой, во всю ее руку булыжник и разогнавшись, на бегу и с размахом руки, не жалея ударила ее в лопатку. Машка тут же скорчилась вдвое, разинула от сильной боли рот, словно рыба выброшенная на берег, а рукой безуспешно пыталась дотянуться до лопатки.

Удар был очень сильным, и попади Аня по позвонку, произошла бы трагедия.

Отпустив Лену, Танька отскочила назад. Двумя шагами, остерегаясь, попятилась и Котова.

— Ты совсем больная что-ли? — крикнула Танька. — Камнем по спине… Что ты лезешь?

— Я тебя в тот раз случайно не достала, — выставив руку с камнем в Ладоге, сказала Аня. Она держалась спокойно, лишь немного отдыхиваясь после короткой пробежки. — Будешь у меня хромоножкой ходить, как живодерка.

— Заткнись!

— Сейчас ты у меня заткнешься с камнем в глотке! — рявкнула Аня. Котова, потупив взгляд, промолчала.

Машка немного выпрямилась, но полностью разогнуться еще не могла. Сорвавшиеся две ее слезинки упали на сухой асфальт. Боль в спине на столько заняла, что, кажется, она ничего не слышала.

— Чтобы к ней больше не приближались, выродки.

— Да что ты лезешь, а? — повторилась Танька.

— Пошла на хер отсюда! — крикнула Аня. — А ты что встала, недоношенная? Пошла! — шагнула к Машке. — И живодерку свою заберите!

Пока Аня угрожала камнем обидчицам Лены со всей яростью личной неприязни, Светлова тихонько приподнялась с колен, не решаясь поднять глаза, но все смотрела — заплаканная — вниз. Она, как могла, отряхнула испачканные, местами до крови разбитые коленки, которые начинало щипать. С виду преспокойно, но на деле замкнуто и отчужденно, она поправила на себе юбку с блузкой, и немного расчесала пальцами перепутанные волосы. Казалось, она успокоилась, но слезы неожиданно брызнули из глаз. Лена закрыла лицо руками. Она поняла, что за нее заступилась Воскресенская — та самая, которой она больше всех сторонилась, ставила на один уровень со своими обидчицами и, как и их, воспринемала за человека совсем низкого; другими словами — испорченной во всех отношениях.

Опустив руки, Лена никого уже не видела. Только оглянувшись, она заметила в стороне, довольно далеко, покрытую рыжими прядями длинных волос спину уходящей Ани с кепкой камуфляжного цвета на голове. Не замечая боли в коленках, Лена мигом побежала за ней, чтобы поблагодарить Аню за все и много-много раз сказать ей «спасибо».

6

Все плохо! Сколько бы Аня не появлялась на этажке, прислушиваясь к ней, обходя ее вокруг даже более одного раза, или не обращая внимая на страх забегала внутрь, пробегая до самой крыши, заодно мечтательно посидев там с сигаретой или бутылкой недопитого портвейна, если таковой был прихвачен с собой — все до отчаяния безуспешно! В непоколебимой тишине стен этажки умолкали все чаяния Ани играть в этом мире активную роль, подражая своему же кровному непримиримому врагу — Судьбе.

А ведь так порой хочется станцевать, что ноги сами чуть не пускают Аню в пляс. Все так несправедливо, гадко и омерзительно в этой банке, что и нет никакого желания выводить эту застоялую коросту; эту цветом запекшейся крови ржавчину. От этого распирает злость, обволакивает гневом и невозможно не раздражаться всему вокруг. Приличные люди с маской пауков, блуждающие среди цветастых ширм и осыпающихся стен покрашенных дрянной краской!

Не надо мыться — пусть грязь остается, налипает, увеличивается. Все равно не смыть! В этом мире никого не может быть жалко. А самые лучше… Такие как Ленка, рассуждала Аня, только мучаются, медленно отравляясь этими «миазмами паучьего безразличия».

И все так навалилось разом! Надо успеть, а тут уже подружка — горячая, как на тарелке любимые бутерброды. Хоть сейчас бери ее и вешай за горло, но много ли смысла плясать с ее маленьким трупиком? Нужно еще парочку таких Лен, и тогда… Тогда что надо! Уложит Аня этих Ленок одну на другую, вскарабкается на их мертвые тела и поднимет голову верх, присматриваясь к бледно-красной полной Луне. Нет, она не скажет ей: «Смотри, как может твоя тварь». Аня молча станцует мореску: весело выкручивая в ладошках приподнятые ручки, выкидывая ножку вперед, оборачиваясь и кружась вокруг себя. Танец сам все расскажет. Раз-два-три…

***

Не было такого дня, когда Аня не появлялась в кофейне на Каменой до предела раздраженной, со свойственной ей какой-то диковатой злостью. Видом она была сурова до смешного — напоминала затравленного рыжего зверька с выпученными в обиде губами. Обязательно хлопала дверью, не смотря на то, что колокольчик всякий раз безжалостно резал ее нервный слух. Если она приходила, то после обеда, всякий раз с утра ничего не кушавшая, все это время травившая желудком никотином, от чего он начинал мучительно изнывать от судорожных болей. Иногда тяжело было стоять выпрямившись, но Аня мужественно не подавала виду, что мучается коликами, а точнее говоря — прикрывала боли всем своим недовольным видом насупленных глаз.