Все лестницы ведут вниз (СИ) - Чернышев Олег. Страница 51

— Олег! Слышь? Ты где? — прокричала Аня и пробубнила себе под нос: — Придурок!

Аня подняла свечу над головой, чтобы лучше разглядеть комнату. Вот он! Стоит как черная тень и смотрит на нее. Шутки у него иногда совсем не смешные — идиотские и очень пугают.

— Что смотришь, дурак? — попрекала она его. — Я уже испугалась! И зачем ты меня заставил водку твою пить?.. У меня теперь башка раскалывается… Тошнит ужасно… — подходила она к нему.

Наконец свеча осветила Наумова. Чуть бледное, еще не окоченевшие лицо его покосилось на бок, припухший язык пролазил между зубов, а неживые глаза чуть приоткрыты и будто смотрели себе под ноги. Все его конечности свисали словно продолжение веревки, которая сдавила его сильную шею. От ног и до пола было все лишь сантиметров двадцать, а справа от него было разбросано три кирпича. Он висел будто бы сгорбившись. Казалось, на Наумова и в смерти наложили какой-то груз, от которого он не смог избавиться.

В темноте, в слабом освещении маленького фитилька Аня не сразу поняла что перед ней. Слабо соображая, она спросила труп:

— Ты чего? — но тут же ее рот, раскрывшись, застыл, как и округлившиеся глаза. Дыхание сперло — воздух стал густым. Аня не могла сделать вдох. Она начала сжиматься, будто сползать к полу, словно и на нее бросили незримую ношу. Из разинутого рта послышался тугой мучительный стон.

Но стон, сорвавшись, перешел в крик — истошный, протяжный, высокой, писклявой тональности крик. Выдохнув, и сделав глоток загустевшего воздуха, Аня закричала вновь — еще протяжнее и истошнее. В вопле слилось все разом — одним звуком: отчаяние смерти, ужас увиденного, страх неожиданности, испуг. Все смешалось в застывшей, не могучей и шагу сделать бедной Ани. Ей оставалась только кричать. Пальцы руки от напряжения смяли свечу как мягкий пластилин, а левая рука побелела и задрожала, трясясь в холодном сумраке.

Но к счастью, Аня нашла в себе силы сдвинуться с места. Сделав первый шаг, она рванула к выходу: через проход, по коридору и на лестницу, по первому этажу на улицу. Выбежала она все под тот же, стеной падающий дождь, с перекошенным, бледным от ужаса лицом. Огонек погас, но Аня продолжала бежать по пустой улице со смятой свечой перед собой.

2

Проснувшись среди ночи, она чувствовала себя вполне выспавшейся и даже бодрой. Лежала Аня на спине и разглядывала на потолке косую — желтого оттенка — линию фонарного света, который пробивался с улицы через окно комнаты. Временами со стороны запустелой в ночи дороги доносились быстро затихаемые звуки проезжего автомобиля. Приятно было лежать и смотреть в освещенный потолок, слушать как не останавливаясь проезжают автомобили; прислушиваться к беспорядочному лаю собак где-то вдалеке — возможно за чертой города. Так бы и лежала без сна, закинув руки за голову. Под одеялом тепло и уютно, ничего не раздражает — у Ани все хорошо: спокойно и беззаботно. Завтра она никуда не пойдет. Ну эту школу! Надоело! И гулять не охота. Аня устроит себе приятный день и никто ей не помешает. Будет сидеть дома, курить на балконе, смотреть телевизор, слушать музыку, читать и есть конфеты. Так объесться ими, что затошнит. Лучше и не придумаешь! Аня улыбнулась, повернулась на бок и тут же заснула как маленький ребенок. Казалось, на спящем лице ее виднеется чуть заметная улыбка.

Время уже подходило к обеду, и Аня, выспавшаяся, довольная, помнящая вчерашнее обещание данное самой себе, только открыла глаза. Потянулась, напрягла мышцы, извиваясь промычала от приятных усилий и вскочила с кровати. Но просовывая босую ногу в тапочек, нахмурилась — вспомнила, что сегодня вторник и выругалась. Никакого телевизора с конфетами! Гадство!

Через два часа с лишним, Аня, недовольная и насупленная, уже пролазила через забор. У дверного проема, не входя внутрь бетонного черепа она достала из кармана свой серебряного цвета ножик и на всякий случай проверяя щелкнула лезвием. Как положено — выстреливает пулей.

— Ну и дура же ты, — сказала себе Аня и погрузилась во тьму перешагнув порог этажки.

Будто ничего не изменилось. Рослый сидел у окна. На нем все та же клетчатая красная рубашка и черные брюки; волосы зачесаны — как и было, а взгляд не поменялся, правда, зрачки теперь не застилала туманно-красная пелена.

Совсем не веря, что Аня придет — ведь тогда девчонка выбежала не мало напуганная, — рослый приятно удивился, заметив ее стоящей в проходе. Аня шла не торопясь, очень тихо, как крадучись, и появилась она совсем неожиданно — без единого звука. Рослый постарался натянуть доброжелательную улыбку, которая у него, за неимением вообще добрых чувств к Ане, совсем не вышла. Припухшее лицо его расправилось в лукавой ухмылке вытянувшихся глаз.

Аня стояла молча — смотрела. Руки в карманах.

— Здравствуй, девочка Агни, — обратился он к ней.

Услышав такое обращение, правый краешек рта Ани дернулся в сторону. Она вспомнила, что в тот день рослый назвал ее Агнией. Никогда Аня не называлась этим именем, хотя оно ей очень нравилось, точно также, как любила она свое настоящее — данное при рождении. Пожалуй, это единственное, что она в себе любила. Ею чувствовалось родство этого имени и Аня была бы не против, если ее иногда называли бы Агнией, но произносимое рослым, оно будто искажалось, теряло свой первоначальный чистый смысл.

Этот человек ей противен; она не могла не смотреть на него с высока, будто на мерзкого слизняка, иссыхающего под осуждающе-напористым ее взглядом, как под лучами горячего солнца. Сама она очень боялась — больше, чем тогда. Но не смотря на то, что ее сердечко тревожно стучало, отдаваясь в ушах пульсирующей кровью, а ножки подрагивали, Аня держалась стойко, умело скрывая свой страх.

— Достал?

— А как же! Ты же теперь мой амулетик, а за амулетиком нужен уход. Подарочки там всякие. Да, мой рыженький бесенок? Да ты подойди! Чего встала то там? — Аня не двигалась. Ее все больше настораживала манера рослого, его тон. — А-а, так ты об этом подумала? Да ты что! Как я могу тебя обидеть! — засмеялся он. — Ты же никакая была. Я только посмотрел как ты… Пульс проверил.

— Дышал в лицо тоже проверяя? — сурово проговорила Аня.

— Девочка Агни! Судьба моя! Ты же как иконка, а иконки беречь надо. С ними обращение особенное, ласковое, понимаешь?

Аня поморщилась, с отвращением поведя лицо в сторону.

— Фу, — не выдержала она, хотя думала промолчать. — А все гадаю, с чего лицо зудит! — вырвалось у нее.

— Обидно, девочка Агни, — произнес спокойно, без выкриков, будто унял эмоции. — Обидно ты говоришь. Прав я был. В таких амулетиках бесята табунами ходят. Верно, загадочная девочка Анги? Прав? Я же любя, а ты… Взяла и растоптала мои чувства. Эх, — выдохнул он и как бы мечтательно посмотрел в окно.

— О ком ты тогда говорила? — помолчав спросил рослый. — Спасать то кого хочешь?

— Никого я спасать не хочу, — сурово сказала Аня. — Гори все огнем!

— О! — вскрикнул он в восторге. — Огнем, говоришь? Да! — вздрагивал он. — Я представляю твой огонь. Твой цвет огня! Подойди, подойди! — но Аня стояла не двигаясь. — Я хочу потрогать этот цвет. Ты знаешь, что рыжее пламя самое жуткое, оно самое мучительное? Оно медленно, потихоньку пожирает. Как издеваясь, понимаешь хмуринькая девочка Агни? — ухмылялся рослый, но потом засмеялся и опрокинув голову назад, сказал будто мечтая. — Девочка Агни — не ангелочек, не бесенок. Кто же она такая, эта наша девочка Агни?..

— Все сказал? — оборвала Аня.

— О тебе я могу говорить долго, — смотря вверх произнес он. — Пламя, а в ней девочка Агни. О! Это… Только представить… Не описать. Я стих о тебе напишу, славная девочка Агни. Стих! Амулетик, а в нем злой бесенок — это наша девочка Агни! — Он встрепенулся, будто опомнившись. — А-а! Так ты про это? — достал он из кармана рубашки две марки. — Так бери. Это все твое, судьба моя. Только для тебя! Мой тебе подарочек, иконка.

Аня никак не могла решить — сделать шаг вперед и подойти, или назад и побежать отсюда — прочь от уже не скрытой, явной опасности; от беды, в которой она — очевидно — погрязла. А убежит ли?