Именем Анны. Возврата не будет (СИ) - Губоний Татьяна. Страница 5

– Большое поле? – поинтересовался Лент. Происходящее нравилось ему всё меньше. Никакого поля в лесу не было. И лавандой там не пахло. Пахло псиной. – Отвези-ка меня обратно, Айа. К съезду на Срединку.

Ведьма удивилась, но спорить не стала, сразу кликнула своего Илюшу. Тот тоже не спорил – если нужно, отчего ж не отвезти? Только никакой Срединки в тех краях нет. С одной стороны – луг, с другой – посадка, она поле от ветров огораживает. И никаких съездов. Пусть Лаврентий Петрович не сомневается!

Илюша улыбался, а Лаврентий Петрович начинал медленно закипать. Это что же? Ему, столетнему ведьмаку, будут лапшу на уши вешать, а он будет молчать, кивать и соглашаться? Но выплеснуть гнев он не успел – его опередила Айа.

– Ах, нежить лесная! – воскликнула она. – Заморочили ведьму, не постеснялись! – и пошла прыгать и топать ногами, как какой-нибудь африканский шаман. Это настолько плохо сочеталось с её недавним соблазнительным образом – разве что волосы разметались и разлохматились к месту, – что сердиться Ленту расхотелось. Пусть пляшет, здесь она хозяйка и, что бы он себе ни вообразил, но Айа – всего лишь деревенская ведьма, а у каждой ведьмы, как известно, свои методы.

Айа не успокоилась, пока не оплевала своими «тьфу-тьфу» и «пропади-пропадом» все стены и углы. Илья испарился на первых же признаках концерта, а Ленту, как гостю (да и старшему по званию), убегать показалось неприличным, поэтому он приклеился к месту и пережидал, почти не дыша.

Отряхнув в последний раз руки, будто избавляясь от чего-то невидимого и, судя по выражению её лица, гадкого, Айа, казалось бы, вернулась в своё нормальное состояние, но молодой очаровательной прелестницы больше не было, перед Лентом стояла старая Айа, уверенная в себе, опытная ведьма с молниями в глазах: – Я Илюшу, как отъехали, сразу спросила: «А что это мы лаванды не набрали?». Он удивляется, я удивляюсь, а оно вон как, оказывается! Нас попросту водили!

Сказать было нечего. Может, и водили. А может, было и иначе. Лента тоже могли заморочить, хотя Айин вариант казался ему более правдоподобным. Своих резонов афишировать он не стал, но про себя отметил, что если бы не та остановка, его бы сейчас не на шутку тянуло в гальюн. Значит, из машины он выходил. И волк был. Была и Срединка. Он будет не он, если не разберётся, где этот чёртов съезд!

– Так-таки ничего и не почуяли, мастер? – переспросила Айа. – Уж не морок ли, тогда?

Морок или не морок, чёткого мнения по этому поводу Лент пока не составил, но прокомментировать рискнул: – Не думаю. До сих пор от запаха псины в носу свербит. Если и морок, то качественный. А в машину кто меня занёс? Не внутри же я сны смотрел? Тогда бы и вас не водили. Нет, Айа, здесь что-то другое. И именная руна Анны горела на призыв, а это, кроме прочего, обозначает опасность...

Айа не стала переспрашивать – прекрасно знала, кто эту руну заговаривал и как работает призыв. Если Анна за Чертой, то и призыв за Чертой. А не здесь, среди живых. Выходит, вчерашнее событие не только нарушило баланс, но и оставило в мембране некую брешь, через которую пробивается на тот свет магия призыва. М-да. Вот они и вернулись к отложенному разговору.

– Ничего, и не такие дыры латали, Айа, – он не преувеличивал. – Ты лучше расскажи мне всё по порядку. Всё что знаешь про лешего-ходока. Кто таков? Как зовут?

Та кивнула, сосредоточилась и выдохнула: – Анька.

Потом величаво присела на деревянный стул, как на трон, и застыла с суровым лицом и высоко поднятым подбородком. К даче показаний готова.

– Что Анька? – не понял Лент.

– Медсестра. Анной зовут. Татьяны и Егора дочка. Очень хорошая девочка. Светлая. В маму.

С каждым услышанным словом лицо Лента вытягивалось, и закончилось это отвисшей челюстью. Светлая? Анна?

– А Савила сказала, что леший… – получилось обиженно.

– Все верно, Лаврентий Петрович, так и есть. Егор, её отец, наш единственный коричневый на всю округу, до самой Костромы. А у леших как? Своих женщин нет, сами знаете – бобылями живут. Нигде подолгу не задерживаются. Пацанят раз в сто лет от зелёных ведьм приживают. Егор – исключение. Как нашу Татьяну увидел, так и остался. Родилась девочка. Он у нас участковый лесничий. За водоёмы тоже он отвечает. И растительность, и живность, всё к нему льнёт, всё его слушается. Одно слово – коричневый.

– Что замолчала?

– Так спрашивайте, мастер!

Всё. Теперь так и будет мастером звать всем на посмешище. «Спрашивайте, мастер!» Спросишь тут, когда всё с ног на голову перевернулось. Влюблённый леший – это ещё лучше, чем вторая светлая Анна. Да и родительское везение нереальное. Не поскупилась сила. Ленту даже пришлось себе напомнить, что завидовать некрасиво.

Дальнейшие расспросы прояснили весьма интересную картину. Светлую дочку лешего с рождения приучали к своей природе, а также к природе окружающей, среди которой она росла, одновременно близко и далеко от людей – на речном островке. Переплыть их прекрасную реку Которосль в том месте, где они поставили дом, по словам Айгуль, мог и ребёнок. Вот Аннушка и переплывала. И в том месте, и во многих остальных. В итоге плавала за сборную района. Оставила спорт только в медучилище.

Сначала хотела идти на ветеринара, но справедливо рассудила, что тут её уже мало кто чему научит, поэтому выучилась на медсестру и с тех пор работала в поликлинике в Ростове. Жила пока родителями, но всё чаще оставалась у жениха в Выхино, в этой самой маленькой деревеньке, где жила сама Айгуль и где сейчас находился Лент.

Айа ткнула пальцем в каком-то направлении «тут недалеко» и отвлеклась на душещипательную историю о том, как молодой художник приехал однажды из Питера «на этюды», отписал свои поля и пастбища, и остался на постоянное место жительства. Говорила она долго. Подробности показались Ленту ненужными, но одну деталь он про себя отметил – развивать в мужчинах оседлость женщины этого рода умеют.

Когда поток охов и ахов по поводу «прекрасной пары» наконец иссяк, разговор вернулся к насущному. Итак, светлая девочка Анна – невыносимое для Лента сочетание, – оказалась любознательной и на волю условностей не сдалась. Что значит «светлым не положено»? Что отец делает, то и ей надо! В итоге, росла она такой «оторвой», да простит мастер Айе такое грубое слово, что она иногда сомневалась, что ребёнок не убьётся. В болота и заводи лезла, как к себе домой, и всё больше ночами. Всех водяных местных за хвосты перетаскала. Мавок «построила» – трусятся, но из деревьев выходят по щелчку её пальцев. А уж живность всякая… – медведи и волки сюда не доходят, но кто поменьше, бобры, зайцы, эти все – её. Как и птицы, и земноводные. Тритоны, землянки, жабы…

Пришлось Айу прервать. Для портрета ходока перечисленного хватало. Даром что светлая, девчонка выросла настоящей лешей! А как, интересно, у них дамы называются?

– Не знаю, мастер, может, кикиморами, если из народного фольклора, но я среди коричневых женщин не встречала. Кроме Аньки.

Лент хмыкнул – если говорить вот так, не Анна, а Анька, то восприятие облегчается.

– Как ночью, в грязи перемазанная, ко мне на порог какую-нибудь выхухоль притарабанит: «Вылечи, Айечка», то вылитая кикимора!

Ясно. В принципе, дальше расспрашивать смысла не имело. Заигралась светлая, а вернее, доигралась. Об удивительных адаптационных способностях светлых ему было известно доподлинно. Им только задачу поставь. Алевтина, вон, рассказывала, что один такой по причине дел амурных научился оборачиваться волком, то есть де факто стал самым натуральным оборотнем.

– Ну, и зачем кикиморе за Черту понадобилось?! – Лент планировал прозвучать грозно, но получилось не очень, перед глазами так и стояла замызганная девчонка с крысой. Ведь выхухоль – это крыса, да?

На вопрос «зачем» Айа ответила лаконично: – Так, за тем же, Лаврентий Петрович! Тварь какую-то отпускать не захотела. Ночью нашла, к утру домой приволокла, ведь дом на уши поставила, а вылечить не смогла. Кто знает, может, той твари время пришло, но Аньке ж никто не указ! Достану, говорит. И прямо на глазах Татьяны и Егора исчезла. Правда, вернулась быстро, но без животного и сама не своя. Развернулась и ушла в лес. Егор за ней, а ему навстречу – бабай с мешком, дух ночной, домовой без домовухи, ну, шатун. И это после рассвета!