Именем Анны (СИ) - Губоний Татьяна. Страница 4

И тут он понял, почему они не ушли.

Лент родился в смешанной семье, его мать была жёлтой. Жёлтый клан – самый слабый по силе – сам по себе давно растворился бы в прочих цветах спектра, но на стороне его членов всегда стояла красота и умение ею пользоваться. Воплощая в жизнь Елен и Василис Прекрасных, они не только выжили, но и по-своему правили миром. Правильно выбирая пары.

Мать Лента умерла в тысяча девятьсот девятнадцатом. Якобы от «испанки». Ему остались от неё киноафиши, множество афиш – жёлтые покоряют не единицами, а толпами и народами. И жёлтым не нужны «для работы» заклинания на феромонах.

Того, кто прятался в шкафу, Лент не видел, но чувствовал – что в его случае равнялось слову «знал». Это был тот, кто забрал его мать. Или не тот, но такой же. Разумный и злой, высший Демон из-за Черты, которому нечего делать в этом мире. И не ушёл он никуда потому, что Демоны не уходят.

Оценив запасы своей энергии, а они были невысоки, Лент совершенно чётко осознал, насколько это не имело сейчас значения – никто из живущих не справится с чёрным в одиночку. Много веков тому назад, захлебнувшись собственной силой, чёрный клан вывернулся наизнанку. Они покинули «здесь» для того, чтобы воплотиться «там». Возвращались они крайне редко, и никто не знал, что тянуло их в материальный мир. Возможно, их привлекали жёлтые, была такая теория. Поговаривали, что там, за Чертой, чёрным не хватало прекрасного, и они тянули недостающее из этого мира. Тянули с умом. Ведь если утащить с собой правильного жёлтого, то за ним потянется шлейф поклонения и любви, которого хватит на многие годы.

«Ваши пальцы пахнут ладаном и в ресницах спит печаль. Никого теперь не надо нам, ничего теперь не жаль» – память миллионов сердец.

Створка шкафа отъехала в сторону, и навстречу Ленту изнутри шагнул человек. Он был странно угловат для того образа высокого атлета, который вырисовывался в ещё не полностью сформированном теле. Лент смотрел на его длинные чёрные волосы, пытаясь рассмотреть меж прядей лицо, но не мог – Демон не закончил трансформацию. Однако медлительность его была мнимой, и обозначать она могла только одно – он не боялся своего противника. Демоны никогда не уходят от дыр. Вернее, они не уходят от дыр сразу, потому что для подселения в одного человека их сила слишком велика, да-да, никто из живущих не справится с чёрным в одиночку. Ни физически, ни ментально. Поэтому демонам приходится создавать свой собственный сосуд под каждый визит, комбинируя тела и силы.

Создавать, уничтожая.

Тело Лента привычно отреагировало на угрозу, собирая в районе солнечного сплетения энергию для удара, но его голова, находясь в состоянии покоя, продолжала анализ. Двух девчонок для материализации Демону показалось мало. То, как он фонил синевой, вполне могло означать, что тело милашки Додо послужило материалом для намеченного Демоном мужского тела. А вот то, что он не принял светлую, было странно. Возможно, не хотел примесей, только клановые цвета. И, конечно же, он не боялся Лента. Он его ждал. Холодная голова продолжала подсказывать, что складывать пальцы в карманах в фигуры заклинаний было так же бесполезно, как собирать энергию в солнечном сплетении. Для полноты чёрного цвета, Демону нужны все цвета тёмного спектра. Включая зелёный. И он возьмёт то, зачем пришёл. Боя не будет.

А лунный жук, оказывается, не только неуловимая добыча, он ещё и прекрасный охотник.

Шарик жёлтой пыли Лент всегда отправлял в правый карман. Оберег был помощью клана матери, положенной ему по праву рождения. В левом кармане лежала помощь синего клана, полученная взамен на договор о приоритетной защите. Хотя Лент мог получить его и по отцу, имел и такое право. Поскольку Лент родился зелёным не как наследственный, а от смешанного брака, и получил цвет по перворожденному закону смешения цветов, для него и таких, как он, всё расставляло по полочкам совершеннолетие. Не без исключений, но девочки исторически выбирали полочку жёлтую, если только не успевали увлечься прелестями жизни вольной ворожеи, а парней ожидали лавры воинов синей силы. Попадались среди них и нарциссы, то есть последователи жёлтой модели, но редко. В основном, зелёные мужчины из смешанных семей становились синими, то есть учеными, финансистами, политиками – сильными мира сего. Решение Лента примкнуть к синим по совершеннолетию было очевидным, как мир, но рассыпалось об Анну. Дочь военного, она появилась в их классе практически перед выпускными экзаменами. «Я стану твоей ведьмой!» – сказала она, и он остался зелёным, потому что ни синие, ни жёлтые никогда бы не позволили такого союза. А ведьмы приняли Анну, и было что-то ненормальное в этой женской солидарности и в их последующей дружбе. В том, как они дрались за Анну на Лысой Горе. В том, как брали с собой на шабаши. Они называли это борьбой за женское счастье, а он смеялся – ему было всё равно, как они называли то, что он ухитрился поймать. Его синюю птицу.

Сдержав готовый сорваться удар – ведь он решил, что боя не будет, – Лент сжал пальцы левой руки вокруг синего шарика в кармане и тихо произнёс, круша оболочку и ощущая на пальцах шелковистую пыль: «Выбираю».

Это было последним и единственным, что мог сейчас сделать Лент для этого мира: выбрать отцовскую кровь и стать синим. Для того чтобы не передать Демону ни сил, ни знаний самого старого ведьмака зелёного клана. Умереть и возродиться. Новым, чистым и совершенно бесполезным.

Проваливаясь в рёв разгневанного духа, в пустоту, он ни о чём не жалел, разве только о том, что между яростью исчадия ада и той, что так напомнила ему Анну, нет больше квадратной, расписанной зелёными рунами спины.

Глава 2

– …Лаврентий Петрович! Лаврееентий Петрооович…

Волны шёпота омывали и поддерживали на плаву. Просыпаться Лаврентию Петровичу совершенно не хотелось, но ощущалась всё же некоторая необходимость. Кажется, его руку требовательно сжимали, или даже трясли, как оливу. Или орех? Он бы поспал, но чувство долга уже проснулось и присоединилось к настойчивым требованиям женского голоса. Встаю, встаю!

– Это кто у нас такой молодец, всю кашу съел? Неужто Лаврентий?

И гордый ответ серьёзного малыша: – Лавлентий!

– А кто скатерть подпалил?

Он рано понял, что Алевтине лучше признаваться сразу, всё равно не отстанет. И не поверит, что это не он, а его вредные пальцы, что никак не складываются как надо, хоть ты тресни:

– Лавлентий, – главное, чтобы ответ прозвучал не гордо, а в меру виновато.

– Ладно, вставай уж, горе моё картавое…

– Встаю, встаю…

Глазам своим Лавлентий, выросший в Лента, не поверил. Отчего-то он никак не ожидал обнаружить себя в больничной палате, а ничем иным это место быть не могло, хотя противоположную стену и украшал плоский телевизор, в подражание корпоративным приёмным работающий без звука на канале Блумберг. Правая половина тела Лента, заботливо укутанного мягким пледом, млела и таяла в лучах солнечного света, пробивающегося меж неплотно прикрытых оконных штор, бледно голубых и оттого строгих. Так же строго пищала неподалёку умная машина с подрагивающими проводами и трубками, проследив за которыми Лент обнаружил собственную руку с приклеенной к ней иглой. И только тогда отвлёкся наконец на другую руку, которую самозабвенно теребила его бессменная помощница Любочка. Всё делопроизводство московской конторы держалось исключительно на ней.

За спиной у Любочки висела светлая гофрированная шторка-перегородка, практически сразу отошедшая в сторону под рукой премилой медсестрички в белом халате.

«С добрым утром, месье! Вам ни о чём не стоит беспокоиться, в вашем распоряжении стандартный синий пакет Американского Госпиталя Нёйи-сюр-Сен».

Рукав её халата блеснул синей нитью отделки, а улыбка – загадкой Джоконды.

Вот оно что! В любой больнице всеобщего пользования найдётся тёмный персонал, но в некоторых предусмотрены и целые отделения, как здесь, в Нёйи-сюр-Сен.