Норне-Гест - Йенсен Йоханнес Вильгельм. Страница 14

Девочка любила хлопотливого лесного духа и не скупилась на подачки, чтобы подманить его поближе и хоть погладить по мягкой шерстке, ощутить тепло его маленького тельца, – взять его в руки нечего было и думать, такой он был увертливый и чуткий: удирал прочь от малейшего прикосновения, предпочитая держаться повыше, в пределах видимости, но вне пределов досягаемости, как и подобает лесному духу.

Маленькая белка была очень сильная, что обнаруживалось, когда у нее появлялось желание полетать. Не то по делу, не то просто играя, без всякой видимой причины, она с неуловимой быстротой совершала, подобно птице, дерзкие дугообразные перелеты с одного дерева на другое; с быстротой пламени перебегала она по самым тонким веткам, а если расстояние до следующего дерева было слишком велико, мигом спускалась на землю, прыгала по траве красной змейкой с задранным кверху пушистым хвостом, в мгновение ока снова вскарабкивалась по отвесному стволу на дерево и скакала с ветки на ветку; еще минута, глядь – и след ее простыл в лесу!

Соблазнительно было последовать ее примеру. Заразившись от нее страстью к полетам, Гест с Пиль пытались пускаться за ней вдогонку и с трудом перебирались с дерева на дерево, если их ветви достаточно близко соприкасались. Жалкие подобия белки, они были слишком тяжелы, медлительны и осторожны; им не по силам было летать по деревьям! Но легкое головокружение и трудности при перепрыгивании с дерева на дерево над землей имели для них особую прелесть, и они не могли противостоять соблазну; словно во сне, созерцали они с высоты деревьев мир, принимавший воздушные, обманчивые очертания; в этом было для них что-то новое, а с другой стороны, смутно вспоминалось и что-то старое; и лазая, и прыгая по деревьям, они пьянели от переживаний, забывали все остальное, кроме леса, солнца и вечного лета.

Таким путем они понемногу стали проникать в глубь леса. Во время своих прогулок, которые они все удлиняли и удлиняли, в случае беды или опасности они в любую минуту могли найти спасение на деревьях. Расстояния они считали по земле, но все свои наблюдения делали сверху, притаившись в листве. Белка стала их проводником, научила путешествовать по лесу, и они скоро изучили лес на много миль в окружности.

Над своим гнездом они, по примеру белки, устроили навес из хвороста, прикрытого листьями; они отлично могли прятаться в своем гнезде, так как его почти невозможно было различить снизу, и спасаться в нем от дождя и бури и от всех ужасов тьмы; их убаюкивали там шум деревьев и разговоры леса с самим собой.

Они носили теперь рогожки, сплетенные из лыка умелыми руками Пиль; сначала одеяние стесняло их, в особенности днем, но вечером и утром оказывалось очень кстати. Пиль полюбила наряжаться, украшать себя то разными цветами, в изобилии росшими в лесу и на болоте, то перьями, оброненными птицами; она втыкала их себе в волосы; кроме того, для красоты она мазалась охрой, которой было много в родниковой воде, да и Гест не отставал от Пиль и тоже иногда украшал свое лицо двумя-тремя сочными красными мазками. Оба они никогда не бездельничали, всякое время дня имело свои заботы и развлечения – хотя бы в виде собирания чашечек некоторых цветов и высасывания из них капелек меда. Они разыскивали на лугах пчелиные ульи, высасывали из сотов мед через соломинку и клали их назад в улей, а потом снова приходили за угощением, дав пчелам время накопить новый запас.

Но если их не отвлекали мелкие заботы, они охотно пускались в скитания по деревьям и пропадали в лесу целыми днями, забывая даже поесть. Понемногу они познакомились с большинством живых обитателей леса. Стоило им только забраться на дерево и тихо посидеть некоторое время, как лес вокруг них успокаивался и в нем начиналась обычная повседневная возня, словно людей тут и не было вовсе. Они видели бродившего внизу под деревьями оленя, с длинной, округлой спиной; он брел не торопясь, почесываясь о стволы деревьев и слизывая языком листья. Особым живительным теплом веяло от этого крупного и здорового зверя; у Геста с Пиль даже слезы выступали, так вкусно от него пахло.

Но стоило только вспугнуть оленя неосторожным движением или шепотом, как он обращался в бегство, ломая попадавшиеся на пути кустарники, и не успевали Гест с Пиль оглянуться, как уже спина его мелькала где-то вдали; высокими, легкими прыжками мчался он между деревьями, сам неся на голове своей целое дерево. Не могло быть никакого сомнения насчет того, откуда брались олени, – это были духи леса, рожденные им: дети даже сами не раз видали, как эти духи появлялись: сначала из кустов вырастали и шевелились между другими ветвями одни рога, потом вдруг выскакивал весь олень, большой и быстрый, как ветер, с остатком ветвей на голове! Какие они были красивые и рогатые, эти олени! В них текла кровь дуба, их рога были ветвисты, как дубовые сучья, и сами они были так же многочисленны в лесу, как многочисленны и могущественны были дубы, – олени и дубы были главными в лесу.

А глубоко в долине, на границе между лесами, луговинами и дикими болотами, Гест и его подруга познакомились с зубрами, незаметно наблюдая за ними с дерева и дивясь их величине и мощи.

Зубры стояли или лежали между крупными валунами, всюду торчавшими из лесной почвы на косогоре, где росли по преимуществу огромные сосны с шершавыми красными стволами, можжевельник, вереск и голубика; старый бор, сползавший с холма по косогору, переходившему у реки в болотистые заросли, – любимое пастбище зубров. В полдень они отдыхали, большинство жевало жвачку, задумчиво отмахиваясь хвостами от мух; слышно было, как скрежетали их зубы. Даже вблизи трудно было различить, где, собственно, зубры и где камни; иногда вдруг серая гранитная глыба поднималась с земли и превращалась в рогатого зверя – кто знает, не сама ли земля рождала их из своей каменистой утробы? У них были длинные, круглые, изогнутые рога, напоминавшие полумесяц; как знать, быть может, и по небу бродил рогатый зубр? Впервые услыхав в лесу мычанье зубров, Гест с Пиль сразу узнали тот рев, который поразил их здесь на восходе солнца в первое же утро и который они приняли за голос самого солнца. Впрочем, ничто ведь не мешало и солнцу быть зубром, и, как бы там ни было, зубры были так могучи, что двое детей человеческих боялись шелохнуться на своем дереве.

От зубров пахло так же хорошо, как от оленей, только еще слаще; от этих огромных животных издалека шел теплый дух и пахло молоком; в воздухе стоял густой пар от их дыхания, распространявшего запах сочных трав; они тяжело пыхтели и раздували бока, будя эхо в лесу. Деревья пахли разогретой на солнце смолой; от камней несло сыростью и плесенью; самая утроба земная источала крепкий сочный запах; уютно, тепло и привольно было на пастбище зубров. Подле маток держались, обмахиваясь коротенькими хвостиками, телята – маленькие бычки с хрящеватой мордой, с чуть пробивающимися на лбу рожками и с лепешечками из навоза и тины, присохшими к задним ногам, где у старых зубров насохли целые лепехи. Трудно бывало спокойно усидеть на дереве, так и подмывало окликнуть милых теляток и попытаться приласкать их!

Дикие кабаны – совсем другое дело. Они, без сомнения, рождались из тины самых непроходимых болот: недаром они всегда черны от грязи и вечно роются в черноземе, постоянно бродят в чаще, тыкаясь рылом в рыхлую, удобренную листопадом лесную почву, и громко хрюкают, набив рот землей, окруженные стаями полосатых визгливых поросят. Старый горбатый кабан с длинной колючей щетиной на загривке и блестящими белыми клыками, торчащими изо рта, словно кривые ножи, – настоящее страшилище. Эти ножи очень соблазняли Геста. Вот заполучить бы их! Для кабана они чересчур хороши.

Нельзя сказать, чтобы запах от этой хрюкающей семейки был очень приятен, – прямо хоть нос зажимай; и потому, когда стадо проходило под деревом, где сидели Гест с Пиль, они, собравшись с духом, испускали дружный вопль и с восторгом наблюдали за результатом. Сначала свиньи останавливались как вкопанные, стараясь разглядеть своими красными злющими глазками, кто и зачем издал этот страшный крик сверху, но потом все разом обращались в бегство, очертя голову и так тесно сбиваясь в кучу, что некоторых совсем выпирало из стада чуть ли не на спину другим. Поросята старались не отставать и с пронзительным визгом скакали сзади, подбодряемые глухим хрюканьем старших; все это было так смешно, что можно было свалиться с дерева от смеха.