Норне-Гест - Йенсен Йоханнес Вильгельм. Страница 4

Семьи разрослись в маленькие племена, заселившие разные островки и берега больших островов. Отделенные друг от друга большими расстояниями, они не общались между собой и, по-видимому, не питали ни малейшего желания познакомиться поближе. Каждое племя жило само по себе и склонно было только своих членов считать за настоящих людей, противопоставляя их всем прочим человекоподобным, низко стоящим чужакам.

И жители того маленького охотничьего и рыбацкого Становища, где родился Гест, пребывали в приятном убеждении, что занимают центральное положение в мире.

Число их было так невелико, что все знали друг друга в лицо, не давая себе, однако, отчета в том, сколько именно их было. Когда удавалось убить оленя, каждому хватало по куску, а с прибавкой соответствующего количества устриц племя могло даже быть сытым; но уже по этому можно судить, что семья была все-таки не малая, и забота о ежедневном пропитании задавала всем достаточно работы.

Мир племени был невелик. Он ограничивался бухтой и ближайшими окрестностями фьорда да лесом, который все хорошо знали на расстоянии не дальше, нежели день пути туда и обратно для взрослого человека. Все, что лежало за пределами этого круга, было чуждо и пока ни у кого не возбуждало любопытства. Особенно все опасались забираться далеко в глубь леса: кто мог знать, что там скрывалось в чаще? Нередко случалось, что человек прибегал оттуда в Становище, едва переводя дух и совсем как одичалый, так что его друзьям приходилось валить его на землю и садиться на него, чтобы дать ему время прийти в себя. Вот что бывало с теми, кто отваживался забираться поглубже в лес; лес мог сильно испугать смельчаков.

Открытый берег моря тоже редко посещался. Море там было слишком близким и грозным, а по берегу вела дорога к другим становищам, с жителями которых ни у кого не было охоты встречаться. С ближайшими соседями, от чьих костров подымался вдали дым, видный с устья фьорда, некоторые сношения велись, но с большой опаской с обеих сторон. Любопытство, которое возбуждали чужаки, давно улеглось; ведь даже самые дальние племена ни видом своим, ни обычаями не отличались от жителей Становища, если не считать кое-каких смешных особенностей, вполне естественных для людей более низкого уровня. В лесу пересекались границы охотничьих угодий различных племен, установленные общим молчаливым соглашением; если случалось охотникам одного племени ненароком столкнуться где-нибудь с чужими, то обе стороны обыкновенно предпочитали ретироваться, напуская на себя самый чопорный вид и соблюдая крайнюю вежливость, в противоположность собакам, которые, разумеется, немедленно вцеплялись друг другу в глотки. Часто, вернувшись домой, охотники Становища у бухты рассказывали о своих встречах с чужаками, которые, хоть и вели себя с большим достоинством, все-таки не произвели ни малейшего впечатления, тогда как сами рассказчики были вполне уверены, что сумели ретироваться чрезвычайно внушительно.

Сухопутные границы области, издревле занимаемой племенем, находились, таким образом, в глубине леса; у моря же его мир кончался сразу на побережье. Море не было океаном, в ясные дни с высокого дерева очень ясно был виден противоположный берег – длинная, низменная полоса земли, похожая на ту, где обитало племя; но все члены племени были уверены, что предки их пришли не оттуда, – в такую даль ни один разумный человек не решился бы плыть на челноке из выдолбленного дуба; скорее они явились с юга, приплыли вдоль берега с мелких островов, находившихся южнее. В том, что сами они жили на большом острове, старики не сомневались, хотя ни разу не обошли вокруг него.

Сидя вокруг огня и обсуждая подобные вопросы, выходившие за рамки будничных интересов, охотники часто замечали одного из мальчуганов матушки Гро, который стоял поблизости, навострив уши, да и нос, и рот в придачу. Иногда они в шутку запускали в него головешкой; иногда же как будто не замечали такого ничтожного существа, и он стоял себе да слушал. Это был Гест. Он впитывал знание каждой клеточкой своего мозга и глубоко, как бесценное сокровище, хоронил в душе каждое предание, подхваченное на лету.

Так услыхал он впервые и о диковинном крае, откуда появились все люди; не о той стране с большими реками, которая находилась сравнительно близко, но о таком далеком крае, что до него не добраться было ни одному смертному человеку, даже если бы он странствовал всю свою жизнь. Люди покинули этот край так давно, что рассказы о нем, передававшиеся из поколения в поколение несчетное количество раз, по большей части успели совсем стереться из памяти; уцелело лишь смутное воспоминание о самом предании да кое-какие его обрывки.

В том краю будто бы никогда не бывало холодно, не нужно было одежды; у деревьев были груди, которые можно было сосать, а ночью можно было спать в их объятиях! Но лишь немногие верили в то, что подобный край еще существовал или вообще мог когда-либо существовать. Правда, каждому было хорошо известно, что деревья и теперь еще являются священными покровителями людей, но все прочее звучало слишком невероятно, отчего предание и не могло никогда позабыться совсем. Первые люди расстались с тем краем во время ужасного наводнения, когда большая часть населения погибла, и спаслись только те, у кого были челны из выдолбленных дубов и кто умел ими управлять; от этих-то людей и вели свой род люди Каменного века, челны которых были явным свидетельством достоверности этой части предания.

Гест слушал, и рассказ запал ему в душу.

ДЕЛО РУК ГЕСТА

Становище кишело ребятишками, которых мужчины вечно гоняли с места на место, чтобы они не болтались под ногами и не мешали. Матери, наоборот, баловали ребят, всегда защищали их, с азартом колотили палки и камни, о которые малышам случалось споткнуться и ушибиться, а поколотив, стряхивали боль и обиду, то есть делали вид, будто пригоршнями собирают боль с ушибленного места и кидают ее в лес; матери всегда были заодно с ребятишками. Третьей силой в Становище являлись собаки, и с ними отношения были самые неустойчивые: ребятишки то ссорились с ними из-за кости или огрызка кишки – собака тянула за один конец, а малыш за другой, – то дружно играли вместе и мирно засыпали в объятиях друг друга; едва научившись ходить, малыши таскали повсюду за собою на руках щенят и вообще большую часть времени проводили в играх с собаками. Кроме того, они день-деньской то плескались в мелкой воде у берега, где были в полной безопасности, то играли у самой воды в песок, копали ямки и канавы, подражая взрослым. Ходить в лес детям запрещалось; там их мог утащить волк; на охоту их не брали до тех пор, пока они не были приняты в круг мужчин, после чего они уже совсем покидали мир детей.

Гесту этот мирок рано показался тесным, но и в круг взрослых его еще не тянуло – он с ними не ладил. И мало-помалу у него созрел план войти в мир взрослых мужчин, не спрашивая у них на то позволенья, не завися от них ни в чем; и в матушке Гро он нашел себе верного союзника.

С самых ранних лет он вечно что-нибудь мастерил для себя: сначала игрушки, а потом настоящие орудия, как у взрослых; у него было свое местечко для работы, возле большого камня, которое он сам выбрал себе в сторонке от Становища.

Тут он проводил длинные летние дни и сам сделал себе первый топор. Ему давно не хватало топора, и, так как никто не давал ему такого орудия, пришлось позаботиться об этом самому. В Становище ничего нельзя было трогать – все принадлежало кому-нибудь: не взрослым, так самому лесу, или морю, или духам, у которых вообще нельзя было брать ничего, не дав чего-нибудь взамен, а раз тебе нечего им дать, так и надейся только на свои силы, работай! Так учил Геста опыт с самого детства.

Ему удалось завладеть сброшенным оленьим рогом; мальчуган нашел его в лесу, куда украдкой бегал, и забрал себе, убежденный, что рог был оставлен там нарочно для него. Гест мысленно поблагодарил за это оленя, а так как находка была обретена в лесу, то спасибо и лесу за такой знак расположения.