Мой муж – мой босс? (СИ) - Белая Яся. Страница 25
Давлат разливает шампанское по бокалам и чокается со мной:
— За тебя, Кристина. Моя головокружительная девочка с радужными глазами…
Пара глотков искрящегося напитка и — поцелуй… Сладостный, дарующий крылья…
Давлат отрывается от моих губ.
— Ну что, ты готова лицезреть самый знойный в твоей жизни стриптиз?
Улыбаюсь:
— Конечно…
И муж уходит в сторону подиума, где простаивает одинокий шест.
Глупая счастливая улыбка приклеивается к моим губам. Треволнения последних дней отступают на задний план.
Устраиваюсь поудобнее, вытягиваю руки, опускаю на них голову…Я толком не спала почти двое суток. Уж не знаю, на каких резервах держался организм, как работала голова? Помню, в вузе так было. Во время сессий я плохо спала, а однажды, усиленно готовясь к экзаменам, не ложилась пять ночей подряд… Только кофе и энергетики…С организмом тогда творилось что-то странное… Будто эйфория какая-то.
А сейчас — он, мой организм, довольно урча, как сытый кот, вытягивается и расслабляется. Говорю себе, что закрою глаза всего на минуту… Чуть-чуть… потому что Давлат уже на месте и готов начать представление.
Вздох, улыбка… Сон…
Я не улавливаю тот момент, когда проваливаюсь в черноту.
Просыпаюсь, ощущая движение. Судя по всему, я лежу на просторном заднем сидении авто. Мы куда-то едем. Куда-куда? Домой, разумеется. Места много, больше, чем на сложенном диване в старой квартире Лампы. Поворачиваюсь, утыкаюсь носом в кожаную обшивку и засыпаю вновь.
Очередное пробуждение не столь приятно, как первое. Меня дёргают рывком. На мои возражения или слабые попытки отбиться, отвечают рыком. Столь убедительным, что я предпочитаю заткнуться и не возражать…
Странные у Давлата… ролевые игры.
Меня, как куль, закидывает на плечо какой-то очередной амбал — я уже давно перестала их различать, все на одно лицо — и тащит к какому-то дому.
В положении кверху попой сложно разбирать дорогу, но то, что это не жилище Давлата, понимаю. Здесь слишком всё по-другому — и дорожка вымощена грубым камнем, и растения на клумбах вызывающе-яркие…
— Эй, куда меня тащат? — хриплю.
Ответом носильщик себя не удосуживает.
Лестница, входная дверь, судя по всему, холл большого и просторного помещения.
Меня скидывают в какое-то кресло. Пока дезориентированный резкой сменой положений организм пытается справиться с тошнотой, я не обращаю внимания ни на что. Но едва прихожу в себя — фокусируюсь на мужчине передо мной: огромном, обрюзгшем, с пустым взглядом голубовато-льдистых глаз…
Он рассматривает меня, как подопытную зверюшку — сумасшедший учёный, задумавший пренеприятный эксперимент…
Потом хмыкает:
— Пожалуй, представлюсь, — подаётся чуть вперёд, внимательно оглядывая меня: — Михей Клепенщук, родитель твоего благоверного…
Нервно сглатываю: слишком хорошо помню всё, что мне рассказывали об этом человеке.
— З-зачем я здесь?
— Скоро узнаешь, невестушка. У нас с сыном кое-какой договор был на твой счёт. А в нашей семье привыкли выполнять обещания…
Вот только эта ухмылка, больше похожая на оскал хищника, не сулит ничего хорошего.
Глава 14. Ещё раз про семейные ценности
Михей садится в кресло напротив, достаёт сигарету из пачки, закуривает, а саму пачку протягивает мне:
— Будешь?
— Я не курю… — язык едва ворочается, мозги тоже, со скрипом. Но всё-таки вспоминаю, что один из Клепенщуков мне уже предложил сегодня… выпить. В итоге — я здесь. Эх, Давлат. Почему, как только я слегка оттаиваю, начинаю вновь доверять тебе, ты щёлкаешь меня по носу очередным предательством? Вновь и вновь втягиваешь в свои грязные игры, где я не знаю правил…
— Это хорошо, — прерывает мои невесёлые размышления свёкор, — правильная девочка, значит. Эля не ошиблась в тебе.
— Эля? — переспрашиваю, хоть и догадываюсь, о ком речь. Хмыкаю: — Ах, ваша жена! — получаю утвердительный кивок. — А в вашей семье принято вообще знакомиться цивилизованно, — обвожу пальцем комнату, — без всего этого: похищений, запугивания, тайн…
— Принято, — говорит Михей, вздыхая, — только вот не все члены нашей семьи блюдут семейные ценности.
В комнате появляется прислуга, бесшумно накрывают чайный стол и так же бесшумно, как тени, исчезают, оставляя нас вдвоём.
Меня слегка отпускает: того, кого собираются бить или насиловать, не будут предварительно угощать чаем. Значит, я нужна — хоть и не знаю, зачем — живой и относительно невредимой, что не может не радовать.
— Уж чаю-то со мной выпьешь? Уважишь старика?
По утрам я предпочитаю кофе, но его мне не предлагают. Однако чай тоже не спешу взять.
— Не доверяешь? — вскидывает кустистую бровь Михей. — Правильно делаешь, детка. Жизнь у нас такая — доверяй, но проверяй. — Он тянется вперёд, наливает себе чай в пузатую золоченую чашечку, кладёт пять кусочков сахару и отхлёбывает, прикрывая глаза: — Ммм… Замечательно! Настоящий, цейлонский. Только вчера доставили. Прошу.
Ну что ж — убедительная демонстрация, можно рассчитывать, что в напиток ничего не подсыпали. Делаю чай и себе, прихлёбываю… Действительно, очень вкусно…
Ставлю чашку, смотрю в упор — не знаю, куда подевались страх и паника, видимо, организм исчерпал их лимит, а может, ещё не проснулся окончательно, чтобы испугаться. В любом случае, собственное спокойствие мне только на руку.
— И? — говорю. — Не на чай же вы меня похи… пригласили?
— Как я тебе уже сказал: у нас с сыном был договор на твой счёт, — это напоминание болезненно колет в сердце. Интересно, когда договорился: до того, как просил дать ему шанс и дарил украшения или уже после? Хотя… хрен редьки не слаще… — Только вот сынок мой, — недовольно цокает языком, — не человек слова. Отказывается теперь выполнять свою часть.
Несмотря на то, что внутри всё мертвеет, мне необходимо знать правду. И я, отпив ещё чаю, решительно требую:
— Так просветите меня насчёт ваших договорённостей!
— Какой подход! Какая хватка! — восхищается Михей. — Давлат не ошибся в тебе! А вот я в нём — ой как ошибся… Словом, детка, он обещал помочь мне в одном дельце, — кривит лицо, — достаточно деликатном, а я, в обмен, не трогать тебя — уж больно ты сладка, охота поиграть, — брезгливо ёжусь от сального взгляда, что скользит по мне, радуюсь, что в закрытой водолазке, — так вот, я своё слово сдержал, а он… — отказывается свои обязанности выполнять. Непорядок это, детка. Говорю же, в нашей семье слово привыкли держать железно.
Сказанное доходит не сразу, ещё сложнее осознаётся…
— Стоп! Погодите, — вытягиваю руки вперёд, словно упираясь в незримую стену, — вы хотите сказать… что это не Давлат отдал меня вам… А вы сами?
Ухмыляется:
— Догадливая…
— Но как? Неужели Давлат… просто позволил? — сникаю. — Не защищал? Не отстаивал?
— Наверное, он бы сражался, как лев, — ехидно произносит свёкор, — если бы не уснул прямо возле шеста… С полуспущенными штанами и в расстёгнутой рубашке… Уморительное зрелище было, надо признать.
— Шампанское! — догадываюсь я.
— Умница! — хвалит Михей. — Мои люди сработали чётко. Подсыпали, что нужно. Выбрали правильный момент.
— У вас крыса в клубе… — понимаю я.
— И не одна, — довольно лыбится он.
— Стало быть… Давлат тоже здесь?
— Да, — кивает Михей. — Только его с другого входа привезли. И сейчас с ним тоже разговаривают, правда, не так вежливо, как с тобой…
От этого разговаривают, меня передёргивает: Давлату и так в последнее время нехило достаётся по моей вине.
— А ты нужна, чтобы сделать сына более сговорчивым. Он весь в меня: упёртый, крепкий, сдохнет, но со своего не сойдёт. Вот только слабость у нас есть — бабы. У меня Марьяна была, у него — ты…
Этот гад смеет поминать Марьяну, которой изменял, когда та лежала в больнице! Возмущаюсь мысленно. Вслух не произношу.
Спрашиваю другое:
— Если я здесь для разговорчивости Давлата, тогда чего мы сидим. Устройте нам очную ставку.