Невинность в расплату (СИ) - Шарм Кира. Страница 49

К ней.

Все время к ней.

Пули свистят. А мне каждую минуту кажется, что я сдыхаю. Пока ее не вижу. Запаха ее не чувствую. Голоса не слышу.

И что с ней обязательно случиться что-то. Страшное. А меня рядом нет и защитить некому.

И от этого все внутри переворачивается. Внутренности сжимает.

Не мог остаться. Да и братья дальше справятся. Если что, вернусь. Но мне… Мне хоть на пару минут ее увидеть. Прикоснуться. В волосы ее лицом зарыться. Мне хватит. Всего минуты. Всего одной.

* * *

Спит уже, когда я почти врываюсь в ее спальню.

Теплая. Разнеженная. Такая нежная. Такая невыносимо любимая.

И я замираю, как последний идиот.

Смотрю, как слегка шевелится во сне.

Как приоткрываются сочные губы.

Любуюсь румянцем на ее щеках.

Игрой луны, бликами играющей в густых локонах.

Да. Я одержим. Я сошел с ума.

Одержим ей одной, этой маленькой женщиной.

И прежде я бы сам считал себя безумным. Сумасшедшим. Хуже наркомана, которого надо лечить.

Но теперь я знаю другую правду.

Знаю. Знаю наверняка.

Что только вот такой безумец. Только он и может быть живым.

Все остальные просто ходячие трупы по сравнению со мной теперешним. Я сам. В прошлом. До нее. Просто ходячий труп. Оружие. Компьютер. Что угодно. Но только не человек. Который чувствует себя по-настоящему живым! Который и живет по-настоящему!

Медленно подхожу к ней.

Как к святыне.

Даже воздух, кажется, сгущается там, где она. Моя Мари.

Рвано колотится сердце.

Скидываю пропахшую гарью одежду, отшвыривая в сторону. Жалея, что не сделал этого раньше. До того, как вошел к ней.

От этого. От этого я тоже должен ее уберечь! От всего, что за границей нашего маленького мира. Нашего. Но есть ли он у нас?

Укладываюсь рядом. Глаза закатываются от наслаждения ее близостью. От ее дыхания. Тепла кожи. Того, как она иногда рвано вдыхает с силой и дергается.

Что тебе снится? Что ты видишь там, за гранью мне позволеного для входа, Мари?

Обхватываю рукой, но она дергается. Отстраняется. Даже во сне.

Сжимается калачиком на постели.

А меня бьет. Словно кнутом лупит. От меня? От меня шарахается? Сбегает даже во сне? На подсознательном уровне?

Пытаюсь погладить. Смягчить. Успокоить. Будить не хочу.

Но отшатывается. Сжимается.

А я орать готов.

Потому что глупо. Бессмысленно. Абсурдно.

Но я точно знаю. Что дергается именно от меня. От меня сбежать хочет. Даже вот так. Инстинктивно.

И тогда. Тогда тоже сбежать хотела!

Скриплю зубами. Отрываясь от нее. Но поднимаюсь.

Этот вопрос оставил на потом. Не до того было. Но сейчас, похоже самое время.

Ухожу в свой кабинет. Так и не подобрав смердящую смертью и гарью одежду. Просматриваю камеры.

С того самого дня. С самого начала. С той роковой минуты, когда Мари переступила порог этого дома.

52 Глава 52

Хочется отвернуться. И выблюнуть. И самому себе вены выгрызть, когда смотрю на то, как терзал ее. Да. Я был в ярости. В неистовстве. Сам себя не чувствовал. Не осознавал.

Знал только одно тогда. Смотря на Мари, дрожащую передо мной в этом безумном прозрачном балахоне.

Что ненавижу. Ненавижу ее сестру. Весь этот блядский род. Который готов вырезать до семнадцатого колена!

И ее ненавижу!

Такую трепетную. Такую… Вот с этими глазищами, что сводят меня с ума и с телом, что дрожит каждой клеточкой. Ненавижу. Потому что не могу. Не могу от нее отказаться. Даже если бы сдыхал. Даже если бы о меня ноги вытирали и плевали бы в лицо. Потому что ради нее. Ради этих рук. И глаз этих блядских, — ведь разве сестры могут быть разными? Неееет! Это родная кровь! Одна! И одинаковые они! И поступки их будут одинаковыми! И вот она. Сейчас. Как шлюха. Пришла ко мне, почти голая. Чтобы что-то выторговать.

Как и та. Невеста. Ее сестра. Готова была телом торговать. Ребенка убить. Ради чего? Ради денег? Власти? Статуса?

Пришла бы ко мне. Сказала бы. Я что? Зверь? Я бы, может. И не понял. Но отпустил бы! На кой дьявол мне эта женитьба?

Но нет. Две шлюхи. Обе одинаковые.

Все ради выгоды. Себя. Тело. Жизнь свою готовы продать.

И меня трясет.

Тогда трясло и сейчас, когда смотрю на себя того со стороны. Со стаканом виски.

Трясет. Потому что понимаю.

Я никогда бы ей не отказал. Никогда и ни в чем.

Если бы глотку сейчас потребовала себе самому перерезать, с радостью взял бы нож из ее рук.

И не потому. Что в паутинке этой блядской она передо мной стоит. Нет! Не потому.

Наоборот. За эту паутинку. За то. Что телом своим выторговать что-то пытается. Вот за это именно еще больше ее ненавижу. Потому что презирать. Презирать шваль такую. Собой торгующую должен.

Но эти глаза. Эта, мать ее. Улыбка.

Впилась. С самого первого вечера впилась куда-то внутрь. Гарпуном. Приговором. Моей неумолимой казнью.

А вот им я отказать не способен. Никогда. Ни в чем, мать его. Отказать не способен!

Даже несмотря. Что блядь. Что тело свое так открыто мне предлагает.

Не просто так. Торгуется. Цену просит. И то несусветную. Совершенно несусветную!

Шлюха! Просто дешевка!

А я взял.

Проглотил. Утерся.

И знал. Знал. Что больше. Намного больше бы отдал.

Потому что ее глаза. Крюки тяжелые. Смертельные. Они внутри. Внутри меня.

И ненавидел. Сам себя ненавидел за это.

За то. Что драл эту шлюху, наплевав на все. Драл. И не мог остановиться. Не мог отказать. Никогда. Ни в чем. С самого начала. Драл и понимал. Как она меня размазала. Разделала, как молодого сопляка. Ненавидя это продажное тело. Воя внутри от того, что не могу отказаться.

Не могу. Хоть трижды. Хоть сто раз будет шлюхой.

Но один ее взгляд и за него я сдохну. Убью. Предам.

Уже тогда это понимал. Уже тогда. И сгорал в этом адском котле.

А теперь в другом сгораю.

В том, что понимаю, сколько причинил девочке боли.

Хриплю. Сжимая стакан в руке так, что он лопает, забрызгивая стол и бумаги виски.

Отматываю.

Погано на это смотреть. Мерзко.

Смотрю дальше. И охреневаю.

От того, какой сильной она оказалась.

Не рыдает. Не истерит.

Как гордо и с достоинством ведет себя. Вскидывает голову. Поднимает бледное лицо. Как достойно отвечает Ирме.

Ни одна бы себя так не вела. Никто.

Козыряла бы постелью с хозяином. В истериках бы билась.

Но нет. Не Мари.

Она и правда. Будто княжеского рода. Запредельная. Как и ее красота.

Достойная всего.

Всех олимпов на свете.

— твою мать!

Кулак сам летит в стол.

Разбивая тяжелый дуб дребезги.

И грудь вздымается так, что ребра сейчас проломятся.

Когда понимаю, от чего она сбежала. Когда вижу ее глаза, когда в спальню заглянула.

И боль.

Блядь. Сколько же там боли! Такой… Смертельной. Той, что ломает.

Блядь.

Какой же я идиот!

Я же сам. Я своими руками эту любовь просрал. Убил в ней. Уничтожил.

И ведь никогда.

Никогда я такой любви не видел.

Как бросилась тогда, измученная работой, к окну. Как смотрела на меня.

А ведь я тогда почувствовал.

Воздух сгустился и в груди полыхать начало. Почувствовал. И свернул. Ушел прочь.

А хотелось метнуться. Потому что точно знал. Знал. Что она где-то рядом. Что смотрит.

Не шлюха. Будто и не из той семьи. Не той грязной крови, что Алекса и непутевый отец, который блядь вырастил.

Другая. Совсем другая.

Бесценная.

Как чистейший жемчуг. Или алмаз. Редкий. Такой редкий, что все давно не верят в его существование.

И ведь не за постель. Не за жизни своих. Не за возможность выторговать себе место потеплее.

Нет, блядь. Она просто. Просто любила. Это в каждом взгляде. В каждом ее вздохе.

А я сам.

Сам все поломал.