Ненавижу тебя (СИ) - Шварц Анна. Страница 4

Сейчас я наблюдаю, как он разливает шампанское по бокалам и тихо радуюсь за него. Светлое, хорошее чувство. За неприятные школьные годы судьба его одарила сполна.

Наверное, поэтому Элиас легко отпустил воспоминания о выпускном, и смог сейчас разговаривать со мной, будто ничего и не было.

— Спасибо, — я забираю бокал, который он мне протягивает, и случайно касаюсь его пальцев. Всего на секунду, совершенно случайно, но на губах Элиаса появляется улыбка и он смотрит мне в глаза.

Я смущаюсь. Надеюсь, он не думает, что я начинаю флиртовать с ним. Будь он просто знакомым — и я бы ни за что не пошла с ним болтать в номер. Но Элиас — друг детства и это немножко другое.

— Извини, — произношу я на всякий случай, а он садится рядом со мной, и достаточно близко для дружеской болтовни. Поэтому я начинаю окончательно нервничать.

— За что ты извиняешься, Никольская? — он поднимает уголок губ в легкой улыбке. Смотрит при этом на меня так, будто пытается заглянуть под черепушку, чтобы узнать мои мысли. Или уже читает их, — мы уже не школьники, а взрослые люди. Можем трогать друг друга и откровеннее.

— Мы пришли поговорить, Элиас. Разве нет?

— Я намекаю на то, что ты слишком нервничаешь. Расслабься, Никольская, — он усмехается, и подносит бокал к губам, делая глоток, — мы были с тобой когда-то друзьями, поэтому не стоит вести себя настолько зажато при встрече со старым знакомым. Ты мне нравилась тогда, кстати.

И как я могу расслабиться после его слов?

— Я знаю, Элиас, — признавать это трудно, но приходится. Врать будет очень глупо, — ты был толстым парнем, а я девочкой-подростком без царя в голове. Я не смогла бы ответить на твои чувства, и ты это, наверное, уже понимаешь.

— Почему ты просто держишь стакан в руке? Ты не пьешь алкоголь?

Он резко переводит тему. Я пожимаю плечами.

— У меня болит голова от шампанского.

— И ты молчала? Я закажу что-нибудь другое, — он отставляет свой бокал, поднимается с дивана, но я останавливаю его, схватив за запястье.

— Элиас, не переживай.

Его взгляд опускается вниз, на мою руку. А потом он смотрит на меня. Кажется, будто его глаза при этом становятся ярче, чем обычно. В них появляется странное для меня выражение — будто бы я сделала что-то, чего он очень ждал.

— Ладно. У меня есть минеральная вода в номере, — сообщает он мне, — налить?

— Да, можно и ее, — я радуюсь, что мне не придется из вежливости облизывать бокал губами, делая вид, что пью, или, все же, не огорчать собеседника и потом мучаться с гудящей головой от пары глотков, — спасибо.

— Здесь несколько душно, — продолжает Элиас, когда я отпускаю его. Он снимает с себя пиджак, оставаясь в одной рубашке, расстегивает и закатывает рукава и улыбается мне, — ты не против, если я немного разденусь? Совсем немного, — он тихо усмехается, и я хмыкаю в ответ.

— Да, душновато.

Хотя, как по мне — нормально. Но я в платье с оголенными плечами, а он в костюме. Может ему и впрямь душно.

Элиас отворачивается и идет к небольшому бару. Достает бутылку минералки и прозрачный стакан. Я наблюдаю за ним с интересом.

Он здорово похудел. У него красивые руки с четкими мышцами, да и под рубашкой угадываются очертания тренированного тела. Кажется, Элиас здорово занялся собой после школы. Если раньше над ним смеялись все девчонки, то теперь что-то мне подсказывает — стоит ему снять эту рубашку, как они упадут в обморок от восторга.

Несмотря на то, что я сижу с этим воплощением всего самого идеального в мужчине в одном номере, у меня нет романтичных мыслей. Не хочу испортить все то хорошее, что когда-то связывало нас. Я просто жду общения, чтобы узнать о его жизни побольше, а не флирта.

Много лет я думала о том случае, и мне было беспокойно, потому что иногда школьная травля не забывается… Элиас мог бы окончательно уйти в себя и превратиться из веселого и доброго толстяка в угрюмого и озлобленного жирдяя.

Я тру пальцем уголок глаза, прогоняя выступившую слезу, и вспоминаю внезапно, что я, вообще-то, накрашена. Черт.

— Ты куда? — интересуется Элиас, возвращаясь, и наблюдая за тем, как я поднимаюсь с дивана. Он ставит стакан на столик рядом, — что-то случилось?

— Кажется, я случайно размазала подводку, — улыбаюсь я, — где у тебя ванна?

— Иди сюда, — он неожиданно делает шаг ко мне. Обхватывает пальцами за подбородок и поднимает лицо на свет.

Я замираю, чувствуя, как быстро бьется сердце. Господи, никогда не была скромницей, краснеющий от мужского внимания. Но сейчас у меня есть оправдание — он ведет себя так же заботливо, как старый друг, он вторгается в мое личное пространство так же легко, как и когда-то делал в школе, однако, он уже не тот самый Элиас, а почти незнакомый мне мужчина, к которому я, по иронии судьбы, испытываю по-прежнему добрые чувства.

— Ничего страшного, Никольская, — произносит он задумчиво, и проводит подушечкой пальца мне возле глаза, — всего лишь немного расплылось. Ты почти не изменилась. Такая же красивая.

Его палец опускается ниже, ложится на мои приоткрытые от удивления губы и очерчивает легко их контур.

Вот еще одно оправдание. Взгляд Элиаса говорит, что в отличие от меня, он, кажется, испытывает ко мне немного иные чувства и желания. Не хочу думать о нем плохо, но, похоже, он решил сейчас воспользоваться своим неожиданно приобретенным обаянием. Не хочу думать так, но все все равно обида неприятно царапает меня внутри.

Он наклоняется ко мне, и в этот момент я кладу руки ему на грудь, останавливая. Буквально в сантиметре от себя. Мятное дыхание со вкусом шампанского оседает теплом на моих губах.

— Нет, Элиас.

Эпизод 7. Элиас

В смысле, блин, «нет»?

Я наблюдаю, как ее зрачки снова расширяются. Ее лицо настолько близко, что я могу за секунду преодолеть эти сантиметры между нами и просто начать с поцелуя. В голове бьются тысячи мыслей. Я сказал себе, что не собираюсь с ней спать, но когда воздух между нами накаляется от близости, то мысль об этом немного будоражит.

Кажется, я упоминал про незакрытые гештальты. Можно считать, что это один из них.

Она снова пытается отстранить меня.

— Элиас, прекрати.

— Почему?

Набивает себе цену сейчас? Возможно. Тогда это ненадолго. Я умею разбивать эти высосанные из пальца аргументы, вроде «это слишком быстро» или «мы почти не знакомы».

— Мы пришли поболтать, Элиас, — произносит она.

— Болтай, Никольская, — усмехаюсь я и перехожу к плану Б: ладонь ложится ей на поясницу и крепко вжимает в меня. Девушка охает испуганно, пока я даю ей почувствовать — того толстяка, Настя, больше нет. Наклоняюсь к ее шее и запечатлеваю настойчивый поцелуй там, где тревожно бьется артерия.

Черт, у нее нежная кожа. Она хрупкая, как статуэтка, что страшно сломать. Маленькая и тоненькая. Мои вкусы ничерта не изменились с тех пор — она мне нравится. Черт с тобой, Никольская, получишь ты меня сегодня на сладкое.

Я провожу пальцами ей по бедру, задирая подол платья, как внезапно низ живота обжигает резкая боль, а потом меня окатывает сверху ледяной водой.

— Твою налево… — вырывается у меня стон, пока я сгибаюсь, схватившись за достоинство. По вискам и лицу стекают маленькие холодные пузырьки. Настя отпрыгивает от меня в сторону и отставляет на стол пустой стакан из-под минералки.

— Бергман, ты… — ее голосок звенит от злости, пока у меня сыплются искры из глаз, — …отвратителен. Решил затащить бывшую подругу в постель? Черт! — она горько смеется, — мог бы это и изящнее сделать! Опыта, наверное, все-таки, поднабрался за эти годы. Тебе не стыдно?!

— Никольская, ты долбанутая? — вырывается у меня хрипло, и я распрямляюсь. Всадила так, что до сих пор боль пульсирует где-то внутри. Она пятится назад, к двери, а личико перекошено от злости.

— Я говорила тебе — нет, Элиас! Но ты решил включить мачо-мэна. Я не идиотка с ватой в голове, чтобы растечься от красивого мужика, и растерять все достоинство, — фыркает она. Подходит к двери, дергает ручку, и… она не открывается. Настя испуганно оглядывается, и начинает исступленно рвать на себя бедный кусок металла, — выпусти меня! Я подам в суд за изнасилование!