Сны Сципиона - Старшинов Александр. Страница 44

Тревожная ночь, когда мы с Гаем Лелием спали по очереди, чтобы быть готовыми отразить внезапную ночную атаку. Но взошло солнце, и мы увидели, что противник исчез. Пунийцы были где-то поблизости. Но я не знал — где. Мы высылали конные отряды на разведку. Многие возвращались, но два отряда пропало. Возможно, я смог бы найти и настигнуть одного из них, но тогда второй тут же ударил бы мне в тыл. Я уже в то утро понимал, зачем они здесь — дать возможность Гасдрубалу уйти через Пиренеи на помощь Ганнибалу.

В своих донесениях я представил все так, будто карфагенские военачальники испугались встречи со мной и спешно отступили. На самом деле два пса стерегли римского волка, пока добыча, из шкуры которой я сумел вырвать лишь кровавый клок, уходила от меня все дальше и дальше.

Но как считают всегда и всюду, кто бежал с поля боя, тот и проиграл. Сомнительность победы искупалась солидной добычей, захваченной в лагере, а также обилием пленных. В основном это были местные варвары, хотя нам удалось в этот раз схватить и нумидийцев. Всех испанцев я отпустил — так поступал Ганнибал с нашими союзниками, пытаясь привлечь их на свою сторону. Теперь я точно таким же приемом переманивал иберов к себе на службу. Карфагенян же я приказал продать в рабство — опять точно так же, как после Канн поступил с нашими пленными Ганнибал. Единственный, кого я отпустил, — это племянник Масиниссы. Я надеялся столь великодушным жестом переманить нумидийского царевича на свою сторону. К тому же я не просто отпустил мальчишку, а снабдил его конем и провожатыми, дабы он не попался в руки других охотников за добычей.

После этой победы иберы наперебой принялись именовать меня царем. Опасная честь для римлянина — за стремление к царской власти в Городе могли приговорить к смерти любого героя. Торкват, спасший крепость на Капитолии, лишился по такому обвинению головы. Я прилюдно заявил, что никогда не мечтал ни о чем подобном, и уж если им хочется наделить меня громким титулом, то пусть именуют императором [69] и человеком с царственной душой.

Человек с царственной душой… О, боги, боги, все же я был в те дни таким мальчишкой! Как легко подкупала меня беззастенчивая лесть, как согревала мою душу, как туманила разум!

Однако здесь, наедине с собой, я должен признать, что совершил серьезную ошибку, о которой обычно не люблю распространяться. Но уж если в своих воспоминаниях я должен был честен, то продолжу. Гасдрубал вопреки моим расчетам не остался в Испании, чтобы разделаться со мной или попытаться отнять у меня Новый Карфаген, — вместо этого он с остатками своей армией перевалил через Пиренеи. С изрядной долей легкомыслия я счел эту армию слабой — ведь Гасдрубал ушел, потеряв немало союзников и легких пехотинцев. Да и что мне оставалось делать? Я же не мог рыскать в горах, отыскивая, куда делся мой противник? Мои силы нельзя было сравнивать по мощи с теми легионами, что оставались у нас в Италии, так что я решил, что бегство Гасдрубала не угрожает Риму. Но карфагенскому полководцу и не нужна была огромная армия — он увез с собой казну, вся его будущая пехота и новая конница поместились в нескольких повозках. Перейдя Пиренеи, он распустил слух о сокровищах, что привез с собой из Испании, и его армия стала расти как снежный ком. В местах, где люди год из года живут войной, с помощью испанского золота войска Гасдрубала восстали вновь, как Феникс восстает из пепла. Однако мой удар оказался ощутимым: пунийскому полководцу понадобилось больше года, чтобы зализать свои раны и двинуться через Альпы в Италию — похоже, эта дорога становилась для карфагенян торной.

Впрочем, не я один был неосмотрителен в тот 546 [70] год от Основания Города. Казалось, мы позабыли, с кем имеем дело, и что пунийской хитрости нет предела. Консулы Клавдий Марцелл и Криспин стремились покончить с Ганнибалом одним ударом в большой битве. Война с Ганнибалом научила их многому — в том числе и тому, что от выбора места грядущей битвы зависит победа. Высматривая подходящее поле для битвы, они выехали вдвоем на разведку (что за невероятная тупость!) в сопровождении небольшого отряда кавалерии. Пока все их войско стояло в лагере, а они, как два барана, разъезжали по округе и обсуждали построение легионов и конницы, на них со всех сторон налетели нумидийцы. Марцелл вспомнил юность, схватился за меч и был убит на месте. Раненому Криспину удалось спастись, но и он после нападения не протянул долго. Все это творилось буквально на глазах у наших солдат, стоявших в лагере. Но пока трубили тревогу, пока строились, чтобы выйти на помощь, нумидийцы разделались с консулами и их охраной и исчезли.

У легатов в лагере хватило ума как можно скорее отойти и занять новые позиции, чтобы не вступать в бой с Ганнибалом, лишившись командиров. Так долгожданная победа вновь была отсрочена на годы.

Новая армия Гасдрубала, объявившись в Италии, могла наделать множество бед, сумей соединиться два брата Баркида. К счастью для Рима — да и для меня тоже, — консулы следующего года Гай Клавдий Нерон и Марк Ливий Салинатор [71] не позволили этому бедствию случиться. Тайком Клавдий перебросил семь тысяч бойцов на помощь второму консулу, применив тот же прием, к которому прибег когда-то Семпроний Лонг, — распустил свои когорты и назначил им место сбора. Ганнибал и не заподозрил, что из стоявшей против него консульской армии исчезли консул и семитысячный отряд отборной пехоты.

Клавдий рисковал, но смертельный трюк оправдался: консулы, соединившись, разбили испанскую армию пунийцев на реке Метавр, а сам Гасдрубал пал в той битве. Клавдий Нерон приказал отрубить мертвому полководцу голову, отвезти на юг и перебросить через ограду лагеря Ганнибала.

Знаю, знаю, что за этот мой просчет, позволивший Гасдрубалу ускользнуть, многие готовы были обзывать меня безрассудным мальчишкой, а Клавдия Нерона превозносить до небес. Были такие, что заявляли, будто Клавдию римский народ обязан своим спасением. Что ж, пусть хвалят победителя при Метавре — он достоин добрых слов и за предусмотрительность свою, и за отвагу, и за то, что не позволил усилиться Ганнибалу.

Что касается испанской кампании, то к оставшимся здесь двум армиям присоединилось еще войско Ганнона — Карфаген наконец решил расщедриться и прислал своим полководцам в Испании помощь.

Следующим летом против Ганнона и Магона я направил пропретора Марка Юния Силана с десятитысячным войском, сам же выступил против Гасдрубала, сына Гискона. Но тот решил уклоняться от сражений, всячески задерживать меня и отвлекать (как я понял позже) и распределил свои отряды по городам. После громких успехов — взятия Нового Карфагена и победы при Бекуле наши победы в третье мое испанское лето оказались весьма скромны. Брату Луцию удалось взять крепость Оронгоний, после чего мы отправились на зимовку. Разумеется, в сравнении с Клавдием Нероном и Салинатором, праздновавшим победу при Метавре, мои достижения казались жалкими.

Но уверенность, что главные мои победы впереди, меня ни на миг не оставляла.

Я уже писал о Сагунте, о том, что Ганнибал разорил этот город, многих жителей перебил, выживших поголовно продал в рабство, а в городе поставил гарнизон и свез туда заложников. Благодаря измене одного ловкача, несколько лет назад моему отцу удалось вывести заложников из крепости и отправить по домам. Потом уже в 540 году от основания Города [72], добившись в Иберии изрядных успехов, отец окружил Сагунт и вынудил гарнизон карфагенян сдаться. Сагунтийцы вернулись назад — те, кто не попал в рабство и сумел спастись бегством. Но таких оказалось немного, кого-то отец мой и дядя отыскали по городам и высвободили пленников, дав освобожденным новые имена, как это принято у римлян. Вольноотпущенники получили наше родовое имя Корнелиев и сделались клиентами нашей семьи. Итак, люди стали возвращаться, потихоньку чинили городские стены, строили заново дома. Я продолжил дело отца: заключая новые союзы в Испании, непременно разыскивал среди рабов жителей Сагунта и как условие договора и нового союза требовал их освобождения. Той зимой я направил часть легионеров ремонтировать стены Сагунта и прорубить колодец в скале.