Путешествие за смертью. Книга 1. Могильщик из Таллина - Любенко Иван Иванович. Страница 3

– Мы изъяли во время обысков у зажиточной части населения и церкви большое количество золотых изделий. Их переплавили в слитки (или, как мы их называем, «свинки») и на каждый, как и положено, поставили клеймо ещё в России. Это десятки тонн. Теперь золото надо обратить в валюту, или, по крайней мере, закупить на него оружие, продовольствие и обмундирование. Используется та же схема, что и с империалами, но с небольшим дополнением: в Швеции, во избежание проблем, «свинки» вновь переплавляются, и на них уже ставится настоящее шведское клеймо. После этого они идут в свободное обращение, как шведские. Таким образом планируется переправить через Стокгольм пятьсот ящиков с золотом в Северо-Американские Соединённые Штаты не только для приобретения на вырученные деньги разных товаров, но и на подрывную работу в Америке, с целью совершения там социалистической революции.

– Смею предположить, что на одном из шведских пароходов вы и собираетесь покинуть Ревель вместе с семьёй, не так ли?

– Вы очень догадливы.

– Получается, что Стокгольм станет вторым после Ревеля перевалочным пунктом для выхода на мировой рынок и Америку.

– Совершенно верно, – кивнул Михаил Иосифович. – Они торопятся. Гражданская война ещё не закончилась, а мы зачем-то уже ввязались в войну с Польшей. Вчерашние поручики, возомнившие себя новыми наполеонами, командуют полками и дивизиями. Им хочется чинов, наград и славы. Всё это Троцкий не только обещает, но и щедро раздаёт. Между тем на фронте не хватает самого необходимого. Например, аппаратов Морзе. Недавно от военного ведомства поступил заказ на восемьсот штук. Я вёл переговоры с фирмой «Эриксон». Они вздули цену одного аппарата до баснословной цифры – девятьсот шестьдесят шведских крон на условиях франко-Ревель таможенный склад. И это без моего интереса. Подумать только! И какие негодяи: видя, что мы размышляем, они тут же предложили Морзе полякам. Узнав об этом, Троцкий пришёл в ярость и велел купить аппараты не торгуясь… Если бы вы знали, как мне всё надоело! – Минор встал и нервно заходил по комнате.

– Михаил Иосифович, а как давно вы разочаровались в большевизме?

– Трудно сказать. Этот процесс начался два года назад, когда разогнали Учредительное собрание. Признаюсь, частично я разделял политику социалистов-революционеров, хотя и состоял в умеренном крыле РСДРП, а уж как попал в «Петербургскую гостиницу» и увидел, какой тут в Ревеле творится вертеп! Последний год у меня складывается ощущение, что все только и занимаются пьянством, развратом и стяжательством. Будто боятся, что наша власть вот-вот рухнет.

– Понимаю, как вам тяжело.

Дипломат молча уставился в окно, а потом вдруг заговорил:

– Ох, если бы вы знали, что отправляют в Москву командированные сюда посланцы, и на что они тратят народные деньги! Думаете берут продукты для голодающих рабочих и крестьян? Нет! Целыми вагонами закупают деликатесы для членов семей Совнаркома: ананасы, сардины, фрукты в сахаре. Не забывают и о любовницах. Тащат им парфюмерию, бельё, маникюрные наборы, мануфактуру… И всё это называется «ответственным грузом». А тем временем, разутые, голодные, завшивевшие красноармейцы воюют в дырявых шинелях… Разве ради этого мы возводили баррикады на Пресне в девятьсот пятом году? Таких, разочаровавшихся в октябрьском перевороте, с каждым днём становится всё больше. Не сомневаюсь, рано или поздно чекисты нас, старых большевиков, поставят к стенке. Потому и бегу. А то что не с пустыми руками, так скажу честно: это совсем небольшая компенсация за мой юношеский идеализм, за веру в коммунистический интернационал, и годы, проведённые в царских тюрьмах и ссылках.

– Что ж, благодарю вас за откровенность. Рад, что между нами сложились доверительные отношения. Когда должен прийти первый золотой груз?

– В начале сентября. Точная дата неизвестна. Нас известят телеграммой.

– А как вы узнаете, когда выйдет шведский пароход?

– После получения известий из Москвы, я должен послать условную телеграмму в Стокгольм. И зафрахтованное судно сразу же покинет порт.

– В Стокгольме за это отвечает господин Крафт?

– Вы прямо ясновидящий, – обречённо вздохнул Минор.

– Нет, просто такая работа.

– Мне понадобится немного времени, чтобы всё обдумать. Я буду ждать вас послезавтра, двадцать восьмого, в субботу, в три часа пополудни, на второй скамейке под липой у собора Святого Карла.

– Простите, но я всё вам рассказал. Что ещё вы от меня хотите?

– Давайте не будем забегать вперёд. Послезавтра я всё объясню.

– А паспорт мне отдадут?

– Да. Не волнуйтесь, – Ардашев поднялся, – господин Тамм появится сразу после моего ухода. До встречи!

…И вот теперь, спустя два дня, Ардашев сидел на условленном месте и размышлял, какой псевдоним больше подойдёт новому агенту: Добряк, Мирный, Француз… А почему Француз? Наверное, из-за того, что чем-то смахивает на Наполеона.

Минор появился неожиданно. Он переходил дорогу неуклюже, точно откормленный гусак. Вдруг его лицо исказилось гримасой страха. Инстинктивно толстяк вытянул вперёд руки и закрыл глаза. Удар о капот автомобиля был глухой, точно с двухсаженной [2] высоты уронили мешок картошки, или на полном скаку рухнула, подкошенная пулей лошадь. Пешеход подлетел и распластался прямо на синем капоте таксомотора. Шофёр дал по тормозам. Человеческое тело скатилось на мостовую. «Ситроеен» сдал назад, а потом переехал туловище несчастного колёсами. Нажав на акселератор, водитель понёсся вперёд и затем свернул на Висмарскую улицу.

Ардашев сложил газеты и, обходя газон, поспешил к дороге. Место происшествия уже окружили зеваки.

Протиснувшись с трудом через толпу, Клим Пантелеевич приблизился к трупу. Да, это был уже покойник, утонувший в луже крови. Тело опрокинулось навзничь. Кости черепа раскрошились и, пробив кожу, выглядывали наружу. Глаза от испуга остались удивлённо раскрытыми и устремленными в бесконечность, словно надеялись отыскать место для грешной души на небесах.

Глава 2. Инспектор Саар

При появлении полицейского и дворника толпа разбежалась. Остался Ардашев и весьма привлекательная брюнетка лет двадцати пяти, с глазами цвета спелой вишни и длинными ресницами. Стройная, среднего роста, она старалась не смотреть на покойника и вытирала слёзы белым, кружевным платочком, который достала из сумочки. Глядя на неё, Клим Пантелеевич поймал себя на мысли, что её он жалел больше, чем погибшего Минора. Наверное, потому, что, во-первых, подобные шедевры матушки природы встречаются чрезвычайно редко, а во-вторых, следует признать, что дамы такой неземной красоты обычно страдают от повышенного мужского внимания, и ловеласы всегда надеются отыскать в их душах какую-то порочную струну, сыграв на которой удастся добиться всего того, что рисует в своём воображении любой волокита. Словом, растлевай и властвуй. Безраздельно. От того их и жаль.

Дворник накрыл труп рогожей и, выслушав приказание протелефонировать в полицейское управление, поспешно удалился.

Полицейский, судя по званию, унтер-офицер, повернулся к свидетельнице и чём-то негромко поинтересовался:

– Простите, но я не знаю эстонского. Не могли бы вы обратиться ко мне на том языке, на котором вы, да и не только вы, а все окружающие, говорили всего три года назад? – уже почти успокоившись, с заметной иронией вымолвила дама.

– Вы видели, как произошла авария? – на чистом русском языке спросил он.

– Да. Этот несчастный очень торопился, обогнал меня, когда я шла по тротуару. А потом он стал переходить дорогу. Тут на него и налетел таксомотор. А мог бы и меня сбить. И здесь лежала бы я, то есть мой труп, – она опять всхлипнула.

– Это было такси?

– Естественно.

– Почему естественно?

– Потому что только таксисты в Ревеле носятся, как угорелые. И вообще, от машин один вред. Они не только засоряют воздух, но и убивают людей. Их надо запретить.