Практикантка доктора Соболева (СИ) - Сакру Ана. Страница 30

Ну, Люба…

Семь утра, чужая квартира…Сюр какой-то, Любовь Павловна…Это ж надо…Он бы даже отругал…наверно…Ну, что за домострой в самом деле! Но…

Пахло так сладко, уютно и по-домашнему. Желудок тут же так сильно скрутило в тягучем спазме. А в груди моментально разлилось такое довольство от осознания, что, значит, всё-таки ночью он явно не оплошал (по твёрдому убеждению Сергея даже Люба с её крепостными замашками вряд ли бы стала прикармливать так- себе-любовника), что Соболев не стал продолжать анализировать и удивляться, а, натянув чистые боксеры, побрел по запаху на кухню.

В дверном проёме Сергей замер, опираясь плечом о косяк и ожидая, когда хозяйничающая на кухне Люба сама его заметит. Вознесенская стояла к Соболеву спиной в его растянутой домашней футболке, которую, похоже, самовольно стащила со спинки стула в спальне. У ног Любаши, мурлыкая как работающий генератор, тёрся подхалим-предатель Шариков. Уперев левую пятку в правое колено, Люба ловко наливала жидкое тесто из большой миски на сковородку, а потом переворачивала…да…всё-таки блины, и иногда отрывала маленькие горячие кусочки сопящему от счастья котяре.

И где только муку нашла? Соболев искренне не помнил, была ли у него мука…Нет, он и сам неплохо готовил, даже скорее хорошо, но точно не пёк. Ну, была, наверно…Не домой же бегала? " Если домой — отлуплю!" — решил про себя Серега и всё-таки шагнул на кухню.

Люба резко обернулась.

— Привет, — голос хрипловатый, заспанная и мягко улыбающаяся ему. Сверкнула огнем в ореховых глазах, и на щеках проступил едва заметный румянец.

Внутри у Сереги что-то тепло и пронзительно сжалось в ответ на этот ласковый взгляд. Он подошел ближе и крепко обнял женщину, зарываясь лицом в её душистые шелковые волосы. Глубоко втянул её запах, сдавливая в своих ручищах сильнее. До костей бы пробраться, под кожу, на молекулы разобрать. Люба захихикала и вяло попыталась вырваться.

— Пусти — пригорит! — попробовала для убедительности дотянуться лопаткой до сковородки, но, конечно, ничего у неё не вышло.

Зато вышло у Соболева, который уверенным движением переставил сковороду на выключенную конфорку, саму Любу двинул чуть дальше от плиты вдоль каменной столешницы, и быстро, одной рукой продолжая прижимать Вознесенскую к себе за шею и плечи, другой залез ей под длинную футболку. Под ней на Любе ничего не было. В паху моментально вспыхнул требовательный жар. Сердце разогналось за мгновение, тяжело колотясь о ребра, дыхание сорвалось. Они же успеют…?

— Серёж… — запротестовала Люба томно и пальцы свои с его переплела, якобы пытаясь убрать ладонь с плеча. Прогнулась в пояснице, вжимаясь мягкими ягодицами в быстро твердеющий член. Ну вот кто так протестует, а? Только ещё сильней захотелось…Лиса…

Сергей влажно поцеловал подставленную шею, прикусил нежную мочку, сквозь марево в голове расслышал тихий всхлип. И ещё один, громче, когда его рука накрыла Любину промежность. И ещё, совсем жалобный и требовательный, когда его пальцы погладили мокрые припухшие складки и потерли напряженный клитор. Люба выгнулась сильнее, чуть расставила ноги, втянула шумно воздух сквозь зубы. Такая горячая, что голова кружилась…И так хочется опять…В неё…

Невероятное что-то, он до этого за полгода меньше сексом занимался, чем за последние двое суток, мелькнуло отстраненно в голове последняя связная мысль. Люба повернула голову, подставляя разомкнутые губы для поцелуя, настойчиво вильнула бёдрами, сама насаживаясь на его пальцы, подстегивая, завела руку назад и сама резко потянула резинку его боксеров вниз. "Чёрт, презервативов нет, ладно", — мелькнуло в голове у Соболева, а потом вновь растаяло, когда Вознесенская сжала пальчиками тугую, налитую кровью головку. Инстинктивно подался в её руку, тяжело дыша в раскрытые для него губы. Поцелуй как прикосновение, рассеянный, неглубокий, ленивый. Потому что все мысли, все ощущения стекли к низу живота. Сергей подтолкнул Любу ближе к столешнице, нажал на поясницу и толкнулся разом в неё. Протяжный вздох, сплетенные пальцы, чёртов кот, потирающийся о напряженные ноги, запах вязкого возбуждения и блинов. Пышущий жар от плиты и соединенных тел. Глубокие ритмичные толчки, сопровождающиеся характерными влажными звуками, сплетающимися с Любиными томными жалобными вздохами. Быстрее- быстрее… Сергей закрыл глаза, утыкаясь носом ей во влажный висок. Тяжело задышал, по телу судорогами прокатывалась клокочущее напряжение. Такое же раскаленное, как она внутри. Внутри Любы так горячо и мокро — настоящий кипяток. Так что сознание плавится вместе с телом…

Перехватил мягкое бедро крепче, укорачивая время между резкими отрывистыми толчками, зажмурился, погружаясь в темноту и ловя четче ощущения. Любины ноготки чувственно скребли кожу головы на затылке, перебирали, тянули волосы. Её прерывистое влажное сладковатое дыхание смешивалось с его. Спина, ягодицы так сильно вжались в тело, что моментально покрывшаяся испариной кожа слипалась, отказываясь разъединяться.

И сама она…

В какой-то момент замерла в его руках, вытягиваясь струной, а потом с беззвучным долгим стоном начала сильно конвульсивно сжимать его в себе. Перед итак закрытыми глазами окончательно потемнело. Стало слишком хорошо, чтобы это длилось долго, и по позвоночнику к паху прострелил ток, запуская разрядку. Сергей, шумно задышав, резко вышел и кончил, вжав член в мягкое женское бедро. Люба ещё дрожала. Соболев лениво погладил пульсирующее лоно, размазывая влагу, поцеловал выгнутую шею, щеку, висок.

— Доброе утро, — хмыкнул в розовое ушко. Улыбаться хотелось во все тридцать два.

— Доброе, — раскрасневшаяся, запыхавшаяся Люба смущенно покосилась через плечо и толкнула Соболева локтем в бок, чтобы отпустил уже и не мешал готовить.

Сергей повиновался и, в последний раз чмокнув ее в лоб, а потом смачно шлепнув по голой заднице, отступил и потянулся за бумажным полотенцем. Бесстрастно обтер свои следы на Любином пышном бедре, выкинул скомканную бумагу в урну, подошел к окну, распахнул его настежь, и, облокотившись на подоконник, закурил. Лучшее, твою мать, утро…

Щурясь, прикуривая, исподлобья следил за всё никак не могущей прийти в себя Вознесенской. Отдельное наслаждение было смотреть, как дрожат её длинные музыкальные пальцы, вновь берясь за половник и сковородку, как рдеет лицо. Как она припухшие губы кусает, искоса поглядывая и пряча улыбку. Сергей скрестил ноги, вытягивая их перед собой, и прислонился спиной к оконному проёму, глубоко затягиваясь.

— Блины, Люб, серьёзно? Что не пельмени? Не умеешь? — хмыкнул Соболев с иронией, скрывая за ней некоторую неловкость от того, что в его доме его кормит желанная гостья, а не наоборот.

Люба метнула на Сергея быстрый взгляд и как-то сразу надулась.

— Умею. Фарш не нашла, — в тон ответила, поджала губы и отвернулась.

Словно солнце выключили Ну… вот. Сергей нахмурился и резко подался к ней, туша недокуренную сигарету. Умела Любовь Павловна одним видом показать, что что-то ей не так, или это именно он был к этому такой чувствительный, Соболев затруднялся ответить. Только поделать с собой ничего не мог пока- хотелось разом обратно довольную Любу. Счастье ей так шло…Обнял её опять сзади и стал в шею целовать.

— Мешаешь, Серёж, ну… — забурчала на него Вознесенская, но уже мягче, с робкой улыбкой.

— Да итак целая гора, Любаш, пошли в душ лучше… — предложил Сергей, укладывая подбородок ей на плечо, — Пошли, м?

— Да мне ещё Сашке отнести- покормить перед школьным лагерем, — вздохнула Люба, — Да и нет у меня с собой ничего. Так что я дома в душ.

— А, Сашке, — протянул Соболев, и внутри неприятно кольнуло.

Значит, не по его честь завтрак. Понятно…Там просто ещё этот малолетний троглодит не кормленный…Стало обидно, хоть это и глупо было. Хотелось всю тарелку и мысли Любы с утра себе. Не с каждого утра, конечно, а вот именно с этого… Он вроде заслужил…

— Садись есть, Сереж, — мягко приказала Вознесенская и, перегнувшись через плечо, поцеловала его в небритую щеку, — Зайдешь же за мной потом, чтобы вместе на работу?