Изгнанник из Спарты - Йерби Фрэнк. Страница 20

– Ты не угадал, илиарх. Я не хочу, чтобы она видела меня.

– Но почему?

– Потому что я не люблю… не люблю того, что убивает… даже мечты. Она лелеяла одну светлую мечту целых восемнадцать лет. Позволь мне проявить благородство, которое когда-то соответствовало моему происхождению. Не поступай с ней жестоко, она этого не заслуживает. Прошу тебя, молодой господин!

– Ты говоришь загадками, – вздохнул Орхомен. – Ну да ладно! Иди в дом. А я встречу благородную супругу стратега.

Тал вошел в дом лекаря, направляясь в комнату, где лежал Аристон. Там он торопливо опустился на колени. Аристон что-то пробормотал. Потом открыл глаза. И с огромной, переливающейся через край нежностью посмотрел в лицо Талу.

– Дионис, отец мой, – пробормотал он. Затем вновь закрыл глаза и заснул.

– Дозволь мне подождать в помещении для рабов, о великий потомок бога-врачевателя, – торопливо прошептал илот. – Я страшно устал и…

– Умираешь от голода и жажды, – добродушно подхватил Полор. – Конечно! Ты заслужил награду за спасение мальчика. Иди в зал. Скажи Арисбе, чтобы она дала тебе поесть и выпить, но ничего больше. Этой потаскушке трудно удержаться, чтобы не задрать хитон, а ты очень хорош собой. Но учти, тебя высекут, если ты ею попользуешься, рыжебородый. Предупреждаю!

– Не бойся, великий лекарь! – сказал илот и вышел. Едва он покинул комнату, как туда зашла Алкмена, которую поддерживал под локоть илиарх.

– Возрадуйтесь, калокагаты! – спокойно сказала она. Орхомен смотрел на нее во все глаза. Он в жизни не видел более прекрасной женщины. Ей было, по его подсчетам, лет сорок, но лишь серебро, мелькавшее кое-где в ее черных волосах, выдавало возраст Алкмены. На вид ей можно было дать лет двадцать пять. Нет, даже меньше.

Но больше всего начальника стражи поразила не ее красота. Он встречал прелестных женщин, а с одной-двумя даже переспал. Тем паче что, как и большинство молодых мужчин в те времена, он испытывал влечение к обоим полам. Мужественная красота Тала тоже его взволновала. Нет, больше всего Орхомена поразило и ужаснуло спокойствие Алкмены. Приветствие, с которым она обратилась к присутствующим, было, конечно, традиционным, носовершенно не соответствовало обстоятельствам.

«Возрадуйтесь», когда ее сын лежит на смертном одре!.. Хуже выражения не придумаешь. А слово «калокагаты», высокородные, тоже не подходило к компании, где были и простые солдаты, и лекарь, который все-таки был лишь искусным ремесленником, приносившим пользу людям, и даже рабы со слугами!

Орхомен, разумеется, знал, что благородных спартанских девушек воспитывали почти так же сурово, как и юношей, и они умели владеть собой гораздо лучше других женщин Эллады. Но это было не самообладание. Алкмена не испытывала ни малейшего беспокойства за судьбу своего сына.

Она лишь на миг склонилась над постелью Аристона, поцеловала его в ледяную щеку и снова выпрямилась.

– Твои труды будут вознаграждены, добрый илиарх, – сказала она своим удивительно безмятежным голосом. – Мы с моим супругом проявим щедрость по отношению к тому, кто так благородно помог нашему сыну. Скажи, лекарь, сколько времени займет исцеление?

– Исцеление? – разинул рот Полор. Затем выпрямил согбенную спину. Несмотря ни на что, он был Асклепиадом, то есть принадлежал к благородному клану, который якобы вел свое начало от самого бога Асклепия; старшие сыновья этого клана всегда посвящали себя медицине. И кроме того, Полор был спартанцем. Он понял, что вопросы професси– ональной этики нужно пустить побоку и лучше сказать правду. Введенные врачами в заблуждение благородные господа могли натворить множество бед в приливе разочарования и гнева.

– Госпожа, – промямлил Полор, – мы будем говорить об исцелении, когда он отсюда выйдет… если выйдет. Я по опыту знаю, что от подобных ран люди почти всегда умирают.

Алкмена попятилась. На какой-то краткий, едва уловимый миг ее лицо побледнело. Но затем она опять высоко подняла голову, и на ее щеки вернулся румянец.

– Нет, добрый лекарь, – сказала она, – Аристон не умрет. Я знаю, что этого не случится, хотя и не могу тебе сказать почему. Во всяком случае, я уже дала полталанта серебряных дел мастеру, дабы он изготовил стелу, которую мы поставим в храме Асклепия в благодарность за исцеление моего сына. И я велю тебе нарисовать, а еще лучше, вылепить из глины рану Аристона, чтобы мне могли изготовить ее золотую копию на анатеме из литого золота. Мы ее бросим в фонтан к ногам бога, воздавая ему за то, что он сохранил Аристону жизнь. Хотя, по правде говоря, у него нет выбора, ведь судьбой моего сына распоряжается более могучий бог.

«Бедняжка, она сумасшедшая, – подумал Орхомен. – Совершенно сумасшедшая!»

– Ну а теперь, с твоего разрешения, добрый лекарь, – Илиарх сразу понял, что эти слова всего лишь дань вежливости и безумная Алкмена намерена исполнить задуманное независимо ни от чьего дозволения, – я прикажу рабам забрать его из твоей лечебницы и отнести в храм, чтобы он провел ночь у ног бога…

– Нет! – взвизгнул Полор. – Ты не сделаешь такой глупости, женщина! Любое перемещение его непременно убьет, а от холода, царящего в каменном склепе, у больного начнется кровотечение, и…

Алкмена подняла глаза на врача.

– У тебя что, нет веры, добрый лекарь? – прошептала она. – Неужели ты не веришь в богов?

Лекарь Полор хотел смолчать, но ему вдруг стало тошно терпеть людскую глупость, и отвращение взяло верх над благоразумием и здравым смыслом.

– Нет, моя госпожа, – сказал он. – На оба твоих вопроса я отвечаю: «Нет!»

Черные глаза Алкмены расширились.

– Как… как ужасно! – выдохнула она.

– Менее ужасно, чем убить его из-за предрассудков, а ведь именно это ты намереваешься сделать, моя госпожа! – вскричал Полор. – Ну, хорошо. Допустим, боги существуют. Но где доказательства, что их хоть каплю волнует, что происходит с людьми? Ты что, живешь в другом мире? Ты хоть раз видела, чтобы добродетель вознаграждалась – по-настоящему! – а зло было наказано? Жизнь, о дражайшая супруга великого государственного мужа и полководца, наказывает людей за глупость и слабость. А на мораль этим гипотетическим богам наплевать! Поэтому я запрещаю тебе трогать мальчика, твои глупости его доконают! Какая, скажи на милость, связь между железными, серебряными или даже золотыми табличками с красивыми надписями и исцелением этой смертельной раны? Я говорю вообще о всех ваших стелах! Зачем лепить из глины безобразную колотую рану? Зачем тратить целый талант или даже больше, тратить золото, которого хватило бы, чтобы год с лишним кор мить два селения голодающих периэков, на такую же бесполезную анатему? Ты бросишь ее в фонтан Асклепия, на поживу толстобрюхим жрецам, которые потратят золото на вино и на шлюх! Говорю тебе…

Его гневную речь прервал крик Аристона.

– Отец! Дионис, отец мой! Не покидай меня! Я умираю! Умираю! Приди ко мне! Вернись!

Алкмена резко отворотилась, ее лицо снова побледнело, черные брови взлетели вверх.

– Он имеет в виду илота, который его спас, – пояснил начальник стражи Орхомен. – Почему-то он спутал этого рыжебородого скота с божеством.

– Отец! – опять закричал Аристон. – Во имя любви, которую я к тебе питаю! Пожалуйста!

Полор обратился к одному из своих рабов:

– Приведи илота. В таких случаях лучше потакать прихотям больных. Конечно, это горячка, но присутствие илота поможет ему.

Раб вышел, но вернулся один.

– Он говорит, что боится… Орхомен кивнул двум воинам:

– Приведите его! Если надо, силой!

Воины вернулись, грубо толкая перед собой Тала. Увидев Алкмену, он попытался отвернуться. Но напрасно! Мойры уже соединили концы запутанной нити…

Алкмена уставилась на илота. Краска сходила с ее лица так медленно, что Орхомен мог это видеть. Теперь даже губы женщины были белее снега на вершине Тайгета.

– Ты?! – пролепетала она.

Тал снял собачью шапку. Поклонился ей.

– Да, моя госпожа, – сказал он. – Я… когда-то я был пастухом у твоего благородного супруга и пас стада высоко в горах, в одном из его дальних имений. И однажды… всего на час… мне пригрезилось, что я бог. Но грезы рассеялись. И опять навалился тяжкий труд, боли и горести. Так что теперь…