Изгнанник из Спарты - Йерби Фрэнк. Страница 90

– Ах, Аристон, в самом деле? Как это мило с твоей стороны!

Триумфальное возвращение Алкивиада в Афины, после которого с него должны были быть официально сняты обвинения, выдвинутые против него еще до злосчастного поражения Афин под Сиракузами, то есть почти восемь лет назад, явилось одним из немногих праздничных мероприятий, на которые афиняне могли приводить своих жен. Ибо, как правило, женщины, принадлежавшие к высшим кругам общества, содержались в изоляции, почти такой же строгой, как на Востоке, хотя и не настолько, как утверждали более поздние авторы.

К примеру, Хрисея, как и любая знатная дама, могла совершенно свободно посещать театр; она присутствовала на всех основных религиозных праздниках, включая, разумеется, и те, что предназначались только для женщин и на которые ни Аристон, ни другие афинские мужья не допускались. Она могла навещать своих подруг и при желании своих братьев; ибо Пандор, ее отец, уже умер, причем именно так, как можно было ожидать, в бане Поликсена, держа в своих мертвых объятиях перепуганного обнаженного мальчика. Но желания навещать Брима или Халкодона у нее не было, в чем ее вряд ли можно было упрекнуть, если вспомнить, что те продали ее самым недостойным образом. В сущности, днем она могла выходить из дому, когда ей заблагорассудится, при условии соблюдения приличий, которые заключались в том, что она брала с собой рабыню и закрывала свое лицо. Последнее требование не доставляло ей никаких неудобств; более того, стыд, который она постоянно испытывала из-за своей внешности, заставлял ее относиться к этому обычаю с чрезмерным рвением. Большинство замужних афинянок ограничивались прозрачной вуалью, а то и вовсе обходились без нее; однако Хрисея в самом деле закрывала лицо – что в тот день и привело к на редкость печальным последствиям.

Ибо, не успели они добраться до Акрополя, где должна была состояться оправдательная церемония, как услыхали радушный низкий голос, восклицавший:

– Аристон? Приветствую тебя, старина! Присоединяйтесь к нам! Клянусь Зевсом Громовержцем, приятель, я так давно не видел тебя!

И в следующее мгновение Аристон очутился в железных объятиях Автолика.

«Он ничего не знает, – пронеслось в его смятенном мозгу, пока огромные мозолистые кулаки друга хлопали его по спине. – Он в самом деле ничего не знает!»

– Чем я обидел тебя, – вопрошал атлет, – что ты обходишь мой дом стороной, как зачумленный? Наши жены могли бы дружить, и дети тоже – впрочем, кажется, у тебя нет детей?

– Нет, – выдавал из себя Аристон, моля всех богов, в которых он не верил, не дать ему пошатнуться, помочь ему устоять на ногах. И ему, и Клеотере. Ее лицо было белее снегов на вершине горы Тайгет. Даже губы ее побелели. Казалось, что вся ее жизненная энергия сосредоточилась в ее глазах. В двух сапфирах, излучающих неземной свет, в двух зеркалах, которые воспроизводили все мельчайшие черты его лица.

Тогда Хрисея прервала паузу, становившуюся совершенно невыносимой. Она подняла вуаль и, ко всеобщему удивлению, поцеловала Клеотеру в щеку.

– Приветствую тебя, Клео! – сказала она. – Это что, твои дети?

– Да, Хрисея, – прошептала Клеотера.

– Так вы знакомы! – воскликнул Автолик. – Ну и чудеса! Клянусь Герой, я не понимаю, как… Хрисея пристально посмотрела на Клеотеру.

– Так ты ничего ему не рассказала? – осведомилась она.

– Об Орхомене он знает, – прошептала Клео. – А обо всем остальном… Я не смогла. Прошу тебя, Хрисея! Я…

Автолик, будучи, как и все атлеты, человеком прямым и простодушным, дураком тем не менее никогда не был.

Лицо его потемнело. Он бросил свирепый взгляд на Аристона.

– Так это был ты! – прорычал он.

– Нет, господин мой Автолик, – невозмутимо произнесла Хрисея. – Я знаю Клеотеру, поскольку она укрылась в нашем доме, когда этот негодяй, ее муж, избил ее до полусмерти. Собственно говоря, я сама ухаживала за ней, хотя и носила тогда в своем чреве ребенка, которого я впоследствии потеряла. И именно по моему настоянию мой муж добился для нее развода и судебной защиты. Ну а после этого мы оба ни разу не видели ее, хотя до нас и дошли слухи, что она вышла за тебя замуж.

Она повернулась к Клеотере.

– Куда же ты убежала, дорогая, после судебного процесса? Бедный Аристон! Он выглядел таким разочарованным, когда вернулся домой и рассказал мне, как ты скрылась от него в толпе. Я всегда подозревала, что ему не давали покоя лавры Сократа и он желал бы отвести тебе роль Мирты, а мне – Ксантиппы!

– После, – только и смогла выдавить из себя Клеотера с невыразимой болью в голосе. – Хрис, здесь же дети…

Автолик отвернулся и хлопнул в ладоши. К ним подбежала рабыня.

– Уведи детей, – распорядился он. – Это слишком взрослый разговор для их нежных ушей.

Хрисея ущипнула Аристона так сильно, что он подпрыгнул.

– Если ты не перестанешь пялиться на мальчика, он обо всем догадается,

– прошипела она, – впрочем, если он еще не догадался, то он величайший глупец из всех смертных. Вылитый Дионис, возникший из твоего бедра, подобно тому как сам бог возник из бедра Зевса!

Но Автолик уже повернулся обратно к ним. Когда он заговорил, его голос был суров и печален:

– Теперь ты можешь говорить, Клео. Мнетоже хотелось бы услышать эту историю…

– И мне, – заявил Аристон с деланным спокойствием, стоившим ему невероятных усилий.

– Ну хорошо! – Клеотера с трудом сдерживала рыдания. – Если уж вам всем так хочется узнать про мой позор!

Автолик, мой добрый муж! Я знаю, это причинит тебе боль, но я должна сказать тебе правду: я убежала от Аристона, потому что влюбилась в него и не могла злоупотреблять доверием женщины, которая была столь добра ко мне, как Хрисея.

– Ну разумеется не могла, конечно не могла, не правда ли, дорогая? – подтвердила Хрисея.

– Ради Гестии, Хрис! – взмолился Аристон.

– А вот это уже причинит боль тебе. Аристон! – с вызовом заявила Клео.

– Я чуть не умерла с голода. Поэтому в конце концов я обзавелась любовником. Он был очень богат. Я не любила его, но терпела его общество, потому что он был похож на тебя.

– Недурно! – сказала Хрисея, не отрывая глаз от маленького мальчика, которого держала на руках его няня.

– Но ему пришлось вернуться в Македонию, откуда он был родом. Он хотел взять меня с собой, но я пришла в ужас от одной мысли об этом. Я много слышала о том, какая это дикая страна.

– Более дикая, чем Галлия, дорогая? – осведомилась Хрисея.

– Этого я не могу сказать, поскольку никогда не была в Македонии, да и к тому же я почти не помню Лютецию, мой родной полис. Видишь ли, Хрис, меня привезли в Мас-салию еще маленькой девочкой. А Массалия – это эллинский полис, что-то вроде маленьких Афин, хотя он и в Галлии. А кроме того – если уж ты хочешь знать правду, – я все еще была влюблена в твоего мужа! И самым ужасным было бы для меня уехать так далеко, что я никогда бы его больше не увидела!

– Клео, – с серьезным видом сказал Аристон, – если уж ты не хочешь или не можешь относиться с уважением ко мне, прояви уважение хотя бы к Автолику.

– О, я так уважаю его! – Клеотера уже не могла сдерживать слезы. – Я люблю и уважаю его! Он лучший из людей – куда благородней тебя. Аристон!

– Клео! – запротестовал Автолик.

– Выслушай меня до конца, мой муж! Я опять убежала. И именно тогда ты меня нашел, в лапах того зловонного чудовища, пытавшегося…

– …изнасиловать тебя, без сомнения, – ледяным тоном произнесла Хрисея. – Но скажи, дорогая: а что, собственно, тебя не устраивало? К тому времени тебе вряд ли было что терять!

– Хрисея! – взревел Аристон. Клеотера показала на малыша.

– Возможно, я потеряла бы его, – прошептала она. – На твоем примере я уже убедилась, что женщина может потерять еще неродившегося ребенка. И я думала, я знала, что он будет прекрасен.

– Да поможет нам Гера! – воскликнул Автолик.

– И Гестия, – добавил Аристон. Он улыбнулся Автолику. – Ты собираешься вызвать меня на борцовский поединок – ну, скажем, в обитых железом рукавицах? – спросил он.