Безнадежный (СИ) - "S. Awelina". Страница 2

Слава богам-создателям, к таковым я никогда не относилась. Возбуждали меня не скулы, не глаза, не мускулы и уж тем более не форма. Мой экстаз и восторг способен вызвать лишь ошеломительный размер интеллекта, а им Марэк похвастать не мог. Парню с трудом давались все науки, а артефакторика и вовсе не укладывалась в голову. Вот никак. Даже после примененных усилий, зубрежки и моих послаблений.

Ну а что я хотела? Мозг ученого у молодого человека, который является потомственным военным? Нет, Онтэрго отлично разбирался в истории (особенно войн и сражений), военной инженерии, химии и геометрии, на занятиях по физической и боевой подготовке, судя по табелям успеваемости, ему не было равных, но все остальные предметы были для него в десять раз хуже полосы препятствий высшей сложности.

Безнадежный, одним словом.

Размер его интеллекта я сумела оценить на индивидуальных дополнительных занятиях, Марэк почти ежедневно приходил на них, ректор настоял. Мы повторяли теорию, приступали к практикумам, и я едва не плакала от злости и отчаяния, когда видела, как Онтэрго ляпает одну ошибку за другой, одну за другой…

Боги! У него что, в одно ухо влетает, в другое — вылетает?

Хотя, возможно, да. Ведь к колоссальному невезению, Марэк был влюблен в меня. Думается, он не особенно вникал в то, что я говорю, объясняю и пытаюсь вбить в бестолковую голову. Все внимание парня растрачивалось на мои глаза («Они у вас такие синие, точно ночное небо»), звук голоса («Когда слушаю вас, магистр, мысли вовсе не об учебе, ну вы понимаете»), движения, руки, пальцы, губы, позы («Вы невероятно красивая, госпожа Элейна, все в вас. Глаз не отвести»).

Конечно, мне привычно видеть влюбленных и сраженных моей внешностью (весьма обманчивой, кстати) студентов. Увы, еще лет пятьдесят-шестьдесят в силу отцовской крови первое впечатление на юнцов я буду производить именно такое: лакомый кусочек с налетом экзотики, красотка, предмет грез, неземное создание, которому можно посвящать стишки. Но Марэк де Онтерго… Это, вне всяких сомнений, худший из моих кошмаров.

Любовные записки и вирши о том, какая я прекрасная, умная, неотразимая и прочая в зубах навязшая чепуха, находила регулярно: в своей сумке, столе, книгах, конспектах Марэка, в его контрольных вместо решенных задач. Я демонстративно их рвала, уничтожала, ставила неуды, перечеркивая строки, осаживала Онтэрго безразличием, даже презрением, не явным, конечно, но подтекст он должен был почувствовать.

Над Марэком посмеивались Харкрисс и ему подобные, подзадоривали опять же от большого ума, провоцировали. Бедняга вечно лез на рожон из-за меня, дрался на дуэлях, сидел на гаупвахте в качестве наказания, отбывал один наряд за другим за драки и неуспеваемость и… не отступался. Не ставил точку, не был намерен прозреть, взяться за ум, забыть о своих чувствах ко мне, о чем регулярно оповещал в письменной и устной форме, клялся в вечной любви и верности. И продолжал смотреть на меня голодным восторженным взором даже тогда, когда я злилась, зверствовала больше обычного и сверлила его уничижительным взглядом.

Казалось, то, что на корню убивало чувства других и подчистую вытирало их юношеские сопли, Марэку дэ Онтэрго было совсем нипочем.

Он безнадежный. И в плане артефакторики, и в плане разумности.

Усилием воли вернув себе спокойствие, я отвернулась от Онтэрго и закончила давать студентам задание:

— Получившиеся соотношения, — голосом выделила это существительное, — занесите, пожалуйста, в таблицу номер четыре. После занятия записи сдать. Я проверю усвоение материала.

***

Пусть я наполовину и дракон, но от обычных девушек отличаюсь лишь тремя параметрами: цветом глаз (темно-синий — такой у людей действительно не встречался), волос (густые и непослушные, они были черными с фиолетовым отливом), а также трезвой головой (или бессердечностью, как однажды констатировал разозленный моим отказом один поклонник).

Сердце-то у меня было. Просто если мои сверстницы, двадцатичетырехлетние девицы, растрачивали чувства на мужей и кавалеров, читали любовные романы с сюжетом как под копирку, сплетничали, видели смысл жизни в следовании моде, обновлении гардероба и уходе за собой, то я весь свой пыл, разум, силы тратила только на одно — артефакты и артефакторику. Вот она — основа основ моей жизни.

Матушка сколь угодно могла посыпать голову пеплом, упрекая меня в каждом письме, что я при всех выдающихся внешних данных останусь одинокой, превратившись в синий чулок. Но разве может союз с мужчиной (красавец он или нет, ученый или полный болван, как Марэк) вынести меня на такие высоты удовольствия, возбуждения и удовлетворения, как работа в лаборатории, завершение очередного исследования или нащупывание пути к созданию артефакта? Пока я получила лишь магистра второй ступени, но в планах было дойти до двенадцатой. Для начала. А в идеале — до двадцать первой, опередив гениального Сакреуса Тобольда, открывшего принципы работы магдвигателя.

Надо сказать, мне восхождение на вершину дастся проще. Магия была со мной чуть ли не с самого рождения, и уже в три года я управлялась с ней на том уровне, каким сейчас владеет большинство студентов первого курса академии. В людях сила пробуждается относительно поздно, лет с десяти, пятнадцати. Бывает, что проявленным, пробужденным маг становится в уже сознательном возрасте, пережив что-то страшное, оказавшись на грани жизни и смерти.

Я же — плод смешанного союза, не совсем человек. Моя мать работала секретарем у императрицы, когда начались переговоры с Трассирией, населенной драконами. Между матушкой и одним из дипломатов делегации завязался бурный роман.

Они смогли зарегистрировать лишь гражданский брак, поэтому, когда я родилась, меня в метрики законно записали с фамилией отца. Он жил с нами вплоть до того, как мне исполнилось восемь, а после родители поставили точку. Расставание матери далось почти безболезненно, ведь к тому моменту чувства успели остыть: дала знать разница между менталитетами и национальными традициями, принципами. Да и характер у драконов очень и очень непрост. Неуживчивый.

Отец же вернулся на родину, где, как через пару лет сообщил, удачно женился. Теперь у меня есть еще сводные брат и сестра. О прошлом союзе папа не забывал: маме регулярно отсылал сумму, которая позволяла не только не нуждаться, но даже и жить с определенным шиком, мне — редкие трактаты по магии и камни.

От отца мне достались пресловутая драконья аура (крайне редко давила ею), неуравновешенный нрав (иногда мешал нормально жить, но нанятые родителем преподаватели обучили неплохим способам медитации, чтобы держать характер в узде) и огромная любовь к камням. Их изучению, поиску, коллекционированию, классификации и экспериментам с образцами я посвящала все свободное время. И даже во сне продолжала видеть кристаллические решетки и преломляющуюся в них энергию.

В десять я впервые шагнула в чертоги артефакторики и поняла, что нашла себя. Экстерном окончила первый общеобразовательный, второй специализированный и третий квалификационный модули, стала мастером, а в четырнадцать поступила в Имперскую академию магических наук. Я с отличием закончила ее в девятнадцать, получив степень магистра первой ступени, дающую право преподавать и иметь собственную лабораторию.

Жизнь в столице угнетала меня, выросшую в сельской местности, среди холмов провинции Ширдор, закрытых вечными туманами и поросших вековыми кедрами и соснами, в тихом домашнем кругу, состоявшем из мамы, двух теток да нескольких соседей, иногда заходивших на утренний чай и остававшихся до ужина. Блисвург — вечный шум, яркость, насыщенность, претенциозность, снобизм, лицемерие.

Я решила найти местечко поглуше и попроще. Тот период жизни после окончания академии, пожалуй, можно назвать сложным. Мой юный возраст и смазливая внешность производили на потенциальных работодателей неоднозначное впечатление: от негатива и резкого отторжения («Вы как, милочка, диплом свой заработали?») до попыток заигрывания и непрозрачных намеков («Все гранты на исследования проходят через меня. Будете хорошей девочкой, все вам предоставлю»).