Оковы призрачных вод (СИ) - Ллирска Бранвена. Страница 96

Эйтлинн выдавила из себя улыбку, наверняка тусклую, как сухоцвет в зимнем букете:

— Ты невыносим!

— Я знаю. А теперь давай, шевели своей очаровательной задницей, хозяйка Аннвна! К башне приду, как обещал. Будешь делать со мной, что пожелаешь.

В мозгу полыхнуло яркой вспышкой:

— Киэнн, — торопливо, жарко заговорила Эйтлинн, — слушай, не мне, конечно, за тебя решать, но, может, сделай так, как хотел Эрме? Это выход же, правда! Может, единственный. Освободи воды Ши-Ланэ, верни их в Маг Мэлл! Я помню, про них пишут, что они несут смерть живым, но, может, это совсем не о том, может, это иносказательно даже? Поэтически? Или просто о том, что водой Источника нельзя злоупотреблять, чтобы лекарство не стало ядом? Живая вода мертвой?

Он так же бесцветно улыбнулся в ответ — призрак улыбки, тень, слуа:

— Не соблазняй меня, Этти, меня сейчас… очень легко соблазнить. Я, видишь ли, все-таки до безобразия люблю эту сучку жизнь и очень не хочу снова подыхать. Это… неприятно…

Веки тяжело упали, но ресницы продолжали едва заметно подрагивать. За спиной дежурным ангелом смерти материализовалась суровая медсестра с новым флаконом препарата для капельницы, и Эйтлинн стали ненавязчиво намекать, что пора бы оставить пациента в покое.

— Езжай, Этт, — проговорил Киэнн, словно почувствовав ее нерешимость. — Я подумаю. Обещаю.

И она поехала. Сама не зная, почему это делает — точно он загипнотизировал ее. Как в забытье, долго тащилась в такси по ночному городу, потом, как зомби, бездумно шла вдоль рядов с камерами хранения, плохо соображала, что и зачем ищет…

За железной дверцей сонно, точно увязнув в собственной сети, ворочается восьминогая тварь. Эйтлинн нашла бы ее, даже не зная номера ячейки — ощутила. Мохнатая паучиха, с ладонь, не меньше. А вот цифры кода хорошо, что записала.

Эйтлинн открыла камеру и вытащила чей-то старый, засаленный и пропахший дешевым табаком рюкзак. Тарантул в полупрозрачном ведерке, похоже, был прекрасном здравии, а гостье и потенциальной освободительнице нисколько не обрадовался: вздернул передние лапки вверх, приняв боевую позу. Ну что ж, паук точно не был галлюцинацией, может, и все остальное Киэнну не примерещилось. Эйтлинн сунула контейнер в спортивную сумку и пошла брать билет на последний рейс до Бристоля. Только потом сообразила, что надо бы сначала и вправду как-то их прозвонить. Но по ту сторону Атлантики стояла то ли глубокая ночь, то ли раннее утро, и на звонки все равно никто не отвечал. Разыскать же владельцев дома на Пэсидж стрит в интернете тоже не получалось, слишком мало входных данных. Остается только поехать и позвонить в дверь. Благо, по крайней мере, такой физический адрес действительно существовал, даже картинки в Сети нашлись: серая, невыразительная пятиэтажка, номер квартиры, правда, ей не сообщили, но в сумке болтался предполагаемый информатор. Если же окажется, что он не слишком сговорчив и вообще всего лишь паук, или по пути ненароком околеет, можно и просто по соседям пройтись, расспросить о мальчике и девочке. Будет, конечно, глупо, если никаких детей там в помине нет и не было, или напротив — их столько, что узнать, который Ллевелис окажется непростой задачей. Даже если она увидит его воочию — узнает ли? Сердце подскажет? — Сказки это все, про сердце. Сердце — мышца, она кровь перегоняет, отстань от нее!

Внизу за бортом лайнера комками плыла вязкая манная каша, обжора-ночь то подливала в нее молочка из черной чашки неба, то зачерпывала большой ложкой до самого донышка. Знать бы когда, в какой именно момент и в чем ты сделала неправильный выбор, свернула не в ту сторону? Когда запросила с него эти злосчастные девятнадцать часов? Когда произнесла сами слова гейса? Когда отпустила на третью Лунайсэ одного? Или когда раскроила череп безумной королеве, приходившейся ему дочерью? А может и вовсе, когда запрыгнула в раскаленную вращающуюся воронку на полу, у подножия собственной кровати? Или даже, когда ответила на обжигающий взгляд светловолосого незнакомца в толпе…

И что, если бы не свернула туда, пошла по другой тропе? Где была бы сейчас?

Как выбирать правильный путь на перекрестках судьбы, если они все выглядят одинаково?

А потом солнце, а вместе с ним и западноевропейское время галопом поскакали ей навстречу. В Лондон (прямых рейсов до Бристоля не было) Эйтлинн прибыла к половине второго после полудня, утешало только то, что в Чикаго сейчас только половина восьмого утра и на обратном пути она будет удирать от времени, а лететь прямиком к нему в пасть. А еще то, что ехать в Бристоль ей, похоже, не придется — уже из самолета все же удалось связаться с морской жандармерией Франции в Шербуре, и там радостно подтвердили, что мальчик и девочка с потерпевшей крушение в проливе Святого Георга рыболовной яхты только что прибыли на пароме, идущем из Дублина. Правда, путь от Лондона до Шербура отнял еще пять часов, с учетом очередной смены часового пояса — все шесть.

Он узнал ее сразу. Несмотря на странноватый наряд и срезанные волосы. От костюма готки Эйтлинн, конечно, отказалась еще вчера утром — сменила его на привычные когда-то леггинсы и широкую рубашку с длинным рукавом, гримироваться тоже бросила — не до того было. И все же выглядела не совсем собой. Но он узнал — с криком бросился на шею. А она… Она смотрела на этого тощего, неуклюже сутулящегося мальчишку с болотно-серыми глазами и красной обветренной кожей, как Анджелина Джоли на своего «подменыша» в прославленной кинодраме. Это Ллеу? Но ведь он совсем не похож! Наверное, я очень плохая мать. В сказках родители узнают своих заколдованных детей во что бы то ни стало! Хотя нет, на самом деле им тоже обычно просто подсказывают.

Немолодой жандарм тоже начинал подозрительно поглядывать в ее сторону:

— Все в порядке, мадам?

Такой непохожий на Ллеу ребенок тоже нахмурился:

— Мама? — И тут же перешел на родной шилайди: — А папа разве не приехал?

Занозой под кожу, битым стеклом по обнаженной ране. И одновременно — разбивая ледяную стену сомнений, врываясь в мертвую пустыню безудержным ураганным ветром:

— Нет, солнышко. — Эйтлинн горячо прижала непохожего мальчишку к груди, давясь слезами. — Папа немного занят. Он ждет нас… по ту сторону.

— В Маг Мэлле?

— Н-нет… В Чик-каго… — Ее лихорадило.

— С ним все в порядке?

— Конечно!

— Зачем ты врешь?

И вправду, зачем она врет ему? Это же все равно бессмысленно. Эйтлинн вдохнула под завязку, чтобы не разрыдаться в голос:

— Ты прав. Не совсем. Он… кажется, он умирает.

Забрать девочку оказалось немного сложнее. И не совсем понятно куда и зачем. Она была просто девочкой, обычной смертной, даже не подменышем, куда ее девать? Но на предложение вернуть ее к родителям, девочка по имени Мэдди-просто-Мэдди (называть свою фамилию она наотрез отказывалась) разразилась сочной тирадой, нафаршированной отборной бранью, и в придачу даже как-то посерела. Да и Ллеу, как то и предрекал Киэнн, настаивал. Эйтлинн не стала пререкаться с детьми, а потому живо промыла мозги жандармам и первым же паромом увезла обоих обратно в Лондон. Новоявленная сестренка Ллевелиса дергалась и ерзала, как грешник на сковороде, пока ее не усадили в самолет до Чикаго, и даже тогда еще раз десять уточнила у бортпроводниц, куда летят. Кажется, она бы сейчас с радостью отправилась хоть к черту на рога, только не в родной дом. Когда самолет наконец оторвался от земли, Мэдди точно хмель в голову ударил: она принялась болтать без умолку, радостно повествуя о побеге из Бристоля, загадочном Зове, дожде, тюленях, выпрыгнувшей из камышей утке, которая потом оказалась настоящим лебедем, ночи под чужой перевернутой лодкой, сбитом о камни на пляже большом пальце, страшном утреннем тумане над старым кладбищем, ночи в заброшенном вагончике, рыбе и чипсах «за просто так», ночи в настоящей комнате с душем и зеркалом, занавеской, электрочайником и полосатым ковриком на полу, тетеньке с непохожими близнецами и собачкой на поводке-рулетке, огромном грузовике, который отвез их на молочную ферму, о развалинах старого-престарого замка, о буре, о черепахе, о магии...