Новый мир. Трансформация (СИ) - Урусова Анна. Страница 5

Спустя пару секунд после касания шары засветились, зажужжали и принялись прицельно плеваться в меня какой-то остропахнущей жижей. Я инстинктивно закрыла глаза, чувствуя, как всё моё тело покрывается твердеющей на воздухе субстанцией. Шары жужжали и плевались с минуту, не больше. Но этого времени мне с лихвой хватило, чтобы превратиться в скульптуру «девушка, сидящая в ванной». Интересно, к какому искусству это бы отнесли земные искусствоведы: к классическому или к современному?

Так я и лежала, не в силах ни пошевелиться, ни позвать на помощь. Ну, хоть не мёрзну, и на том спасибо. В металлической ванне у меня бы уже зуб на зуб не попадал от холода. По моим внутренним ощущениям прошло не меньше часа, когда моё уединение нарушил похититель.

— Как себя чувствуешь?

Всё, что я смогла — жалобно промычать что-то нечленораздельное. Губы то жижа тоже залепила.

— Вот и наказание за враньё. Если бы ты действительно провела в городе целых два дня, то знала бы, что спрятано в этих шарах, и как добыть воду. Ещё врать будешь?

И как я, по его мнению, должна ответить?

— Ладно, авансом освобожу тебя. Но запомни, в следующий раз наказание за ложь будет намного болезненнее.

Не знаю, что он сделал, но на меня полилась приятная тёплая вода. В которой эта омерзительная субстанция и растворилась. Едва вода освободила мои руки, как я принялась плескать её себе на лицо и остервенело умываться: за сегодняшний день я провела в темноте намного больше времени, чем мне хотелось бы. И первым, что я увидела, открыв глаза, был мой похититель, бесстыдно наблюдающий за сидящей по пояс в воде мной. Мда. Ситуация.

— Нравлюсь?

Он что, надеялся, что я заору и спрячусь под воду? Судя по краске, залившей его лицо — да. Какая прелесть. Тут что, так и не было сексуальной революции?

— Купайся. Мыло не нужно — его в ванне и так хватает. Одежду я положил на полу у двери. Вытираться не нужно, как только ты выйдешь из ванны — подует тёплый воздух, он тебя высушит.

А он ещё не совсем стесняшка: покраснеть — покраснел, а отвернуться и не подумал. Но что же всё-таки это за мир? Магия? Высокоуровневые технологии? Как мне разобраться в увиденной смеси Средних веков, античности и ещё непонятно чего. Право, лучше бы это был Фьоннавар. Там хоть сеттинг понятен.

— Может, расскажешь мне об этом мире, пока я буду ванну принимать?

Я, конечно, не из стеснительных, но полностью одетый мужчина, истуканом стоящий над обнажённой мной, всё-таки нервирует. А вот бояться его уже не получается. Без плаща и своих рептилий он выглядит скорее учёным, чем жестоким полководцем. А может я просто устала бояться. Слишком много всего случилось сегодня.

— Нет. Мы поговорим за ужином.

Похититель наконец-то оставил меня в одиночестве. Надо бы всё-таки спросить, как его зовут.

В ванне хотелось посидеть подольше. В идеале — до того момента, как этот мир поймёт, что я ему бесполезна, и отправит меня обратно. Благо, вода не остывала. Но голод оказался сильнее, властно выгнав меня из временного убежища.

Потоки тёплого воздуха, похожие на лёгкий ветерок — замечательная штука! Лучше любого полотенца! Я полностью обсохла, не успев дойти до аккуратно сложенного чего-то красного, лежащего, как мне и обещали, у двери. При ближайшем рассмотрении это что-то оказалось туникой наподобие той, которую носил мой похититель. Была она мне, естественно, широка и длинна. И, если ноги скрытые до лодыжек ноги выглядели прилично, то грудь была надёжно прикрыта только спереди. В общем, ужинать мне сегодня словно чопорной английской леди, прижав локти к бокам. Ибо дразнить человека, нагло пялящегося на меня в ситуации, когда нечем прикрыться, это одно, а вот намеренно его провоцировать — совершенно другое.

Пока я затвердевала, а потом отмокала в ванне, в комнате произошли некоторые перестановки. Кресло и полностью заставленный блюдами стол оказались придвинуты к ложу. Похититель снова возлежал на голом камне, изображая йога-патриция. Интересно, как он собирается есть? Или роль раба отведена мне?

— Устраивайся поудобнее. — Он указал взглядом на кресло. — И да, меня зовут Доменике Орсеолли.

Я скептически посмотрела на кресло, но села. Ничего страшного, лучше сидеть за столом на жёстком кресле, чем сидеть под столом или вообще прислуживать за ним.

— Так всё-таки, что это за мир? Канделиус рассказывал мне кое-что, но я уже перестала понимать хоть что-либо.

Я приоткрыла ближайшее блюдо, и глубоко вдохнула божественный запах, поднимающийся от залитых густым соусом квадратных кусочков чего-то или кого-то.

— О великий Меноккио, неужели в нашем родном мире совсем позабыли о манерах? Сначала еда, потом, за десертом и вином, разговоры. Я надеюсь, ты сможешь справиться одной лишь ложкой?

— В вашем родном мире успели изобрести вилки и ножи. Но я постараюсь действительно забыть о манерах и есть ложкой. Мне вот только интересно, как будешь есть ты? Я не вижу здесь рабов.

Ненавижу, когда со мной обращаются, как с дурой! Ненавижу!

— Будешь дерзить — увидишь. — Взгляд Доменике потяжелел, и я внезапно вспомнила, почему бросилась бежать, когда он сказал, что займётся мной сам. Уточнять, где именно я увижу рабов, я остереглась. — Я, да будет тебе известно, один из сильнейших бенанданти поколения. И мне нет нужды пользоваться столовыми приборами или чьей-то помощью.

Крышка с плоского блюда аккуратно взлетела вверх, открыв несколько кусочков белого хлеба, на которые были уложены ломти чего-то, похожего на запечённый паштет. Один из бутербродов взлетел, ловко обогнул крышку и завис перед самыми губами Доменике. Стоило тому откусить кусочек, как бутерброд плавно опустился на серебристую тарелку, стоящую перед мужчиной. Ничего себе!

— Прости. Я не хотела тебя оскорбить. Я же не знала, что ты умеешь такое.

Поймав ещё один презрительно-усталый взгляд, я сочла за лучшее молча приняться за еду.

Когда мы покончили с основными блюдами, а еда здесь, надо сказать, не так уж далеко и ушла от знакомой мне итальянской кухни, Доменике заставил почти всю посуду вылететь за дверь, оставив на столе лишь несколько блюд с фруктами и маленькими пирожными, небольшую глиняную амфору, закупоренную сургучом, и два золотых кубка.

— Теперь поговорим. С чего начнём: с тебя или с мира?

— С меня. Зачем ты меня похитил? И что вообще происходит в этом городе?

— Последние две недели не происходит ничего интересного: все жители мертвы, а моя армия тщательно отлавливает путешественников, не в добрый час решивших навестить Сегретту. Так что, на самом деле, я не собирался тебя похищать. Шмели убили бы тебя, успей ты переодеться в местную одежду.

— Меня пощадили потому, что я иномирянка?

— Тебя пощадили потому, что я предполагал, что с Терры кто-то придёт и дал соответствующие указания. Но я не ожидал, что это будешь именно ты, Светлана.

Только сейчас я обратила внимание, что он как-то странно произносит моё имя. «С», небольшая пауза, «ветта-лана». Ну да, в моём имени скрыты «вершина» и «шерсть», но что в этом такого? Он же не может не понимать, что на Земле много разных языков.

— И что во мне такого особенного?

— В тебе — пока не знаю. А вот твоё имя фигурировало в одном любопытном пророчестве, по легенде, сделанном Меноккио перед смертью. В нём говорится, что в час величайшей нужды из мира-прародины придёт она — мягкая, словно шерсть, и твёрдая, словно горная вершина. И решит судьбу Террины. В принципе, твоё имя — одно из возможных толкований пророчества.

Доменико наполнил кубки густой фиолетовой жидкостью из амфоры, но пить не стал. Я последовала его примеру, кто знает, что это за напиток и насколько он крепок.

— То есть, я должна спасти Террину?

— Ты решишь её судьбу. Но только в том случае, если я не решу убить тебя сейчас.

Когда-то давно, читая гумилёвское стихотворение «Портрет мужчины[1]», я не могла себе представить его лирического героя. И только сейчас, спустя почти десять лет, я поняла, о чём говорил поэт. Сидящий передо мной мужчина был тем, кто мог ласкать колдуний и ведать кровавые распятья. И он был злобен, но не истеричной злобой святотатца, опасной своей неразборчивостью и непредсказуемостью. Нет, это было холодное, рассудочное зло, способное к долговременному планированию, и опасное самим фактом своего существования. Я поёжилась и, успокоения ради, схватилась за свой кубок. Был ещё один вопрос, который необходимо было прояснить прямо сейчас. Но я не могла заставить себя не то, что озвучить его — даже подумать о нём. Я сидела и смотрела в непроницаемые глаза Доменике, чувствуя себя одной из тех игрушечных мышей, которых я покупала для Конкистадора.