Тайна Ольги Чеховой - Воронель Нина Абрамовна. Страница 15

Это чувство переполняла душу Ольги в тот день, когда она в конце второго действия произносила монолог Раневской, и вдруг с улицы раздались громкие выстрелы. Публика испуганно заколыхалась, выстрелы участились, и свет погас. Какая-то нервная дама завизжала. Через пару минут свет зажегся, в зал вошел начальник охраны и объявил:

— Только что передовые части армии генерала Деникина вошли в Харьков и вытеснили большевиков.

После недолгого потрясенного молчания зал разразился бурными аплодисментами. Раздались крики:

— Да здравствует генерал Деникин!

Труппа на сцене присоединилась к восторгу зала.

Эти харьковские гастроли навсегда остались в памяти Ольги радужной круговертью спектаклей, банкетов, парадов и парадных обедов. И конечно, невероятной сытостью, особенно чувствительной после изнурительной московской голодухи. Единственное, что омрачало светлую радость этих дней, — глухая стена в ее попытках найти хоть какой-нибудь след Лёвы. Никто ничего не слышал о прапорщике Льве Книп-пере, будто он никогда не служил в армии генерала Деникина. И хотя вокруг гибли тысячи людей, Ольга почему-то была уверена, что ее Лёва жив и нужно только его найти. И она продолжала искать — писала прошения в генералитет, пользуясь своим актерским именем, бродила среди солдатских палаток, расспрашивая солдат и офицеров. Но все бесполезно, Лёвушка сгинул без следа.

Лёва

А Лев тем временем шел пешком из Бахчисарая в Ялту в надежде пересидеть трудное время в чеховском доме тети Маши. Вот уже несколько месяцев он добирался из Екате-ринодара [4] до Бахчисарая — осталось совсем немного. Он вдоволь насмотрелся на жестокость как со стороны красных, так и со стороны белых, и не хотел участвовать в кровавой бойне российской гражданской войны. Хотя Лёва понимал, что Ольга в отчаянии ищет его по всей России, у него не было никакой возможности связаться с ней, не выдавая своего местонахождения. А он хотел скрыться и от белых, и от красных, для чего был готов даже зарыться носом в землю. А для этого Белая дача покойного дяди Антона в Ялте представлялась ему самым надежным убежищем.

Ольга

Всему приходит конец — и блаженным харьковским дням, и короткому летнему отдыху. Пора было решать, куда двигаться дальше, на север ли, обратно в Москву к родному театру, или на юг, подальше от линии фронта. Заманчиво, конечно, оказаться в родных стенах, осененных занавесом с выгравированной на нем вечной чайкой, но пугают слухи о наказаниях тем, кого можно было назвать неблагонадежными, а то еще покруче — врагами. И вспоминалось необдуманное увлечение банкетами, парадами и парадными обедами в честь победоносной армии генерала Деникина. Поди объясни заскорузлым комиссарам из ЧК, что они актеры, а не мыслители, и что ничего не имели в виду, выпивая за победоносную армию генерала Деникина. Просто всегда были рады поводу выпить.

И после долгих взвешиваний «за» и «против» было решено оставаться пока по эту сторону линии фронта и ехать в солнечный город Ростов-на-Дону, всегда славившийся благодарной театральной аудиторией. Аудитория была необходима потому, что небольшие харьковские заработки утекли за время отпуска. И опять остро встал вопрос, чем платить за обед.

Путь в Ростов не был устлан розами. Приходилось ехать в грязных грузовых теплушках, часами пережидать протекающие мимо потоки солдат и пересаживаться из одного состава в другой, перетаскивая на себе декорации и костюмы.

Но ужасней дороги в Ростов оказался для них приезд в Ростов. Ни о каких гастролях не могло быть и речи — город заполонило отступающее белое войско. Актеры даже не нашли места для ночевки, пришлось довольствоваться грязной железнодорожной платформой. Только здесь их догнало известие, что Красная армия захватила Харьков и движется на Ростов. По городу бродили страшные слухи о жестоких расправах, чинимых красноармейцами над всеми, кто не подчинился власти большевиков. Пребывая в растерянности, актеры решили немедленно бежать в Новороссийск, куда устремилась вся разгромленная белая армия. Но решить бежать — это одно, а реально бежать туда, куда устремились сотни тысяч охваченных паникой людей, дело совсем другое, это возможно разве что только пешком.

Выручило напуганную труппу именно их ужасное пристанище на перроне. Пока директор труппы Качалов бегал по военным инстанциям в надежде добыть билеты на Новороссийск для своих актеров, к платформе, где они провели очередную ужасную ночь, подкатил длинный товарный состав. Прямо перед актерами остановился вагон с полузакрытой дверью. Молодые члены труппы еще на ходу запрыгнули внутрь вагона и обнаружили, что он всего лишь наполовину заполнен углем. При всеобщем ликовании они, не дожидаясь одобрения начальства, стали грузить декорации в товарняк, стараясь не запачкать их угольной пылью.

Вернувшийся ни с чем огорченный Качалов обнаружил, что почти весь так называемый пропс [] уже не только погружен в вагон, но и прикрыт украденным где-то брезентом. Первой реакцией его было возмущение самовольными действиями актеров, потом последовал вопрос:

— А вдруг поезд идет не в Новороссийск?

— А куда же еще? — спросила Ольга, которая могла себе позволить противоречить директору. — Посмотри, что военные грузят: пушки, пулеметы и боеприпасы. Куда еще они могут их везти?

Качалов, будучи опытным руководителем и осознавая, что возможность уехать из ужасного Ростова вдохновила и сплотила его людей, не стал с ними спорить, а приказал скорее забраться в вагон и задраить двери, пока их не обнаружили. Не прошло и часа, как поезд тронулся, увозя к Черному морю счастливых безбилетных пассажиров.

Этот поезд, груженный солдатами, пушками, пулеметами и боеприпасами, не ехал, а мчался в Новороссийск, куда и прибыл к полночи. Пока солдаты разгружали пушки и пулеметы, актеры быстро вынесли из вагона свое театральное имущество и отправили в порт разведчиков для выяснения возможности уплыть из Новороссийска — куда-нибудь, лишь бы уплыть.

То, что разведчики увидели, перевернуло все их представления об ужасах войны. На их глазах большой отряд донских казаков расстрелял своих лошадей. Когда лошадиные трупы усыпали набережную, казаки прыгнули в ледяную воду и поплыли к стоявшему на якоре кораблю. Именно в эту минуту раздался гудок, и корабль, снявшись с якоря, начал удаляться от берега. Это не остановило плывущих казаков, хотя стоявшим на набережной было ясно, что им не удастся догнать уходивший в Турцию корабль. На набережной на какое-то мгновение стало очень тихо, и тут же тишину взорвали неорганизованные залпы пистолетных выстрелов. Сообразив, что это отчаявшиеся белые офицеры добровольно кончают жизнь самоубийством, чувствительные актеры-разведчики поспешили покинуть порт.

Вернувшись к своим, они подробно обрисовали увиденные ими ужасы и выдали окончательное заключение: нет никакой надежды выбраться из Новороссийска на военном корабле. Оставаться в Новороссийске тоже невозможно — части Красной армии наступают со всех сторон. Что же делать?

Ждать, когда их настигнет неминуемая гибель, было невыносимо, и какая-то неведомая сила подтолкнула Ольгу. Она поднялась с угольной кучи, на которой сидела с книгой в руке:

— Пойду-ка я и своими глазами посмотрю, что там творится.

— Только возьми с собой кого-то из молодых, — приказал Качалов. — Не стоит бродить одной среди сорвавшихся с цепи солдат.

Выйдя на набережную, Ольга убедилась в правоте заключения разведчиков — очередной нагруженный до ватерлинии корабль уходил за горизонт, оставляя на берегу обезумевшую от страха толпу. Особенно пронзили ее сердце многочисленные трупы застрелянных казаками лошадей, некоторые кони еще бились в агонии. Не в силах вынести это зрелище, Ольга резко отвернулась и зашагала прочь куда глаза глядят, а глаза ее никуда не глядели — их застилали горькие соленые слезы. Так бы она и шагала неизвестно куда, если бы ее не окликнул чей-то голос с сильным кавказским акцентом: