Опасное наследство - Кобербёль Лине. Страница 9

Стоя в дверях, я хорошенько не знал, не надо ли мне откашляться, сказать «Здравствуйте!» или просто тихо уйти. Я как раз решился на последнее, когда оба одновременно заметили меня.

– Добрый день, Давин! – поздоровался местер Маунус. – Как поживаешь?

– Спасибо, прекрасно! Я как раз подстрелил самца серны.

Но после разговора о Дракане и Дунарке слова мои прозвучали словно бы на удивление ребячливо.

– Прекрасно, прекрасно… – пробормотал Маунус почти с таким же отсутствующим видом, как Роза.

И лишь Нико задал нужный вопрос:

– Меткий выстрел?

– Прямо в сердце. Каллану даже не пришлось пустить в ход охотничий нож. Олень был мертв, когда мы подоспели к нему.

Нико ничего больше не сказал. Он только кивнул. И это было куда лучше, чем громкие речи. Многое в Нико мне не понятно. И порой он встревает в дела, которые его вовсе не касаются. Но временами он делает все совершенно правильно. Вот тогда мне хочется быть ему лучшим другом.

– Мама вернулась? – спросил он. Я покачал головой:

– Еще нет.

– Я хотел бы сам поехать с ней, но…

Но это было бы глупо. Если и было нечто заставлявшее Дракана не спать ночами, так это мысль о том, что Нико по-прежнему жив и, быть может, однажды вернется в Дунарк. Дракан объявил награду в сто марок золотом, целое огромное состояние, и это тому, кто принесет ему голову Нико, – негодяй, видите ли, думает, что хватит законному князю ходить с головой. Нико в телохранителях матушки – это все равно что молить о волнениях и беспорядках, вместо того чтоб их избегать.

– Почему она пустилась в путь без Каллана? – спросил местер Маунус.

– Мы были на охоте, – ответил я, не в силах избавиться от легкого ощущения своей вины, хотя, строго говоря, это Каллан задумал охоту на оленя, а мне лишь предложил следовать за ним.

– Мне совсем не по душе, что она отправилась в путь без Каллана, – сказал Нико. – Дракан едва ли уже забыл ее.

– У Ивайна Лаклана – слава человека порядочного, – возразил местер Маунус. – Его защита столь же надежна, как и Каллана, особенно в округе самого клана.

– Я непременно дам знать, когда она вернется домой, – обещал я.

Все послеобеденное время я огораживал матушкин сад, чтобы туда не забредали козы. Она выбрала место для сада с подветренной стороны, там, где дольше было солнце. Но ее растения все равно росли куда хуже, чем внизу, на равнине в Березках. Чтобы восстановить все, потребуется еще уйма времени и труда.

Я-то знал, что должен был помогать куда больше, чем это делал я, но мне казалось, что научиться владеть мечом также важно. Да и что толку в том, что ты надрываешься и изнуряешь себя, строя козий загон, и курятник, и новый дом, да закладываешь сад? Ведь стоит только явиться Дракану, как он все спалит. Тогда нам придется начинать с самого начала, если мы вообще останемся в живых.

Настал вечер, а матушка с Диной не возвращались. Я снова спустился вниз, в усадьбу Мауди, и поужинал там вместе с ней и девочками.

– Когда придет мама? – спросила Мелли, прижимая к себе копошащихся щенков. – Обещала быть дома, когда стемнеет, а уже темно!

– Может, они припозднились и надумали переночевать на Хебрахской мельнице.

Я бодро ответил. Я сделал вид, что не замечаю червячка тревоги, точившего меня внутри.

Мелли никогда не нравилось, если мать не ночевала дома, однако же после Дунарка стало куда хуже. И матушка делала все, что в ее силах, и отсутствовала ничуть не более того, чем было крайне необходимо.

Мелли так крепко прижимала к себе щенков, что они начали пищать и изо всех сил вырываться.

– Мелли, смотри не задуши их!

У Мелли был такой вид, словно она вообще не слыхала, что я говорил. Слезы побежали вдруг по ее пухленьким загорелым щечкам.

– А вдруг матушка вообще не вернется?

Я успокаивал ее, как мог, и рассказал ей три ее самые любимые сказки, прежде чем она заснула.

– Конечно, матушка снова вернется домой! – говорил я. – Иначе и быть не может!

Назавтра, перед самым обедом, перевалив холм, прискакала верхом на Кречете Дина. Серый Дебби-Травницы, с пустым седлом, скакал рядом. Лицо ее было белым как мел от тревоги и усталости.

– Матушку ранили, – сказала она голосом глухим и хриплым от изнеможения. – Спешите! Я так боялась, что она помрет!

Прошло девять дней, пока мы не уверились, что матушка выживет. Я только совсем не могу рассказывать, как ужасно было сидеть там, возле ее ложа, и ждать, ждать. Но, сидя там, я знал, что ныне на всем белом свете есть уже двое, которых мне хотелось бы убить: Дракан и Ивайн Лаклан.

ДАВИН

Постоялый двор «Белая лань»

Ивайн Лаклан! – произнес я.

Каллан даже не взглянул на меня. Он только размахивал топором – привычно и метко, удар за ударом, – и обрубок бревна раскалывался надвое, поленья тут же разлетались.

Каллан нагнулся, взял еще один кругляк и поставил на колоду.

– Что с ним? – спросил он.

– Он заманил мать в ловушку. Пытался убить ее.

Послеполуденное солнце на какой-то краткий миг блеснуло на лезвии топора. Трах! Снова кругляк раскололся, и две плахи упали на землю. Я раздраженно смотрел на согнутую спину Каллана. Неужто он хотя бы на миг не отложит топор и не поговорит со мной? Ведь это было так же важно, как жизнь или смерть!

– Каллан! Что-то же надо нам сделать! – Трах! Топор еще раз сверкнул в воздухе!

– Мы послали весточку Хелене Лаклан!

– Ну и что! Она его бабушка! Ты и вправду веришь, будто она покарает его, как он того заслуживает? Этому… этот предатель должен умереть, Каллан!

Наконец-то он выпрямился и посмотрел на меня:

– Что бы Ивайн Лаклан ни свершил и какую бы кару ни заслужил – это дело клана. – Глаза Каллана были серыми, как гранит, под широкими рыжими бровями. – Понятно тебе, парень?

Неужто он имел в виду, что право клана священно? Неужто только Лакланы могут осудить Лаклана? Но ведь здесь, в нашем новом доме, лежала моя мама и по-прежнему была так слаба, что Дине приходилось держать кружку, когда она пила. А виноват в этом был Ивайн Лаклан.

Я медленно покачал головой:

– Нет, Каллан! Этого я не понимаю!

Я повернулся на каблуках и ушел. Я ощущал взгляд Каллана на затылке до тех пор, пока не поднялся на вершину холма. Но потом снова прозвучал снизу могучий звук лопающегося под ударом топора дерева. Я закусил губу.

«Пусть ему безразлично, – подумал я. – Пусть себе колет дрова. Придется мне самому справляться с этим делом».

Было еще так рано, что солнце успело как раз лишь коснуться неба. Каменные столбы высились, словно спящие черные богатыри с тонким слоем золота на верхушках, будто рассвет надел короны им на головы.

Я как можно тише прикрыл за собой дверь. В доме все по-прежнему спали, все – матушка и Мелли, Дина и Роза. Когда я проходил через кухню, Страшила поднялся было из корзины в углу, но я заставил его лечь снова. Хорошо бы взять его с собой, но лучше ему остаться здесь и охранять матушку и девочек.

Я пересек двор. Роса обильно покрывала траву, и мои ноги от колен до щиколоток мигом промокли. Здесь у нас не было гравия и брусчатки, как на дворе Дома Под Липами. И двор наш теперь был просто землей да травой меж домом и конюшней.

Кречет поднял голову над дощатой стенкой стойла и сонно, тихонечко заржал. В челке у него застряла соломина, и он, ясное дело, прекрасно полеживал в теплой соломе, пока я не явился и не помешал ему. Я угостил его несколькими совсем небольшими пригоршнями овса, которые он тут же съел у меня из рук. Затем я отчистил темную шкуру коня от грязи и пыли и отскреб его копыта.

К счастью, Кречет привык к тому, что его седлали в самое невероятное время суток, и охотно шел на это. Я оставил его ненадолго в стойле, покуда ходил за своим мечом.

Услыхав мои шаги, овцы заблеяли и хотели выбежать из овчарни, но я притворился, будто их не слышу. Меч по-прежнему был там, где я обычно прятал его, меч, надежно всунутый в настил кровли на расстоянии вытянутой руки от южной стены. Я вытащил его оттуда. На миг я впал в сомнение. Мне показалось, будто я слышу голос Нико. «Тебе никогда не удастся выковать добрый клинок». Однако же всю последнюю неделю я оттачивал меч, и он был достаточно острым.