Василиса Опасная. Воздушный наряд пери (СИ) - Лакомка Ната. Страница 62

– Неважно, – я сделала несколько глотков и закрыла глаза.

Борька, конечно, дурак. Непроходимый дурак. Который прячется от правды, как страус – головой в песок. Но хвост-то остается снаружи! Что толку прятать голову, если сам не спрячешься?!

– Это из-за того, что произошло на балу? – Быков откинулся на спинку стула, наблюдая, как я пью воду. – Говорят, из-за тебя ректор подрался с Баюновым. Врут ведь?

– Конечно, врут, – ответила я с отвращением. – Баюнова чуть не придушил зохак, а глаз ректору подбила я.

– Ты? – Быков не удержался и хмыкнул, но сразу принял серьезный вид. – Прости, но звучит смешно. Как умудрилась-то?

Я вкратце рассказала, что произошло на балу, и Быков смеяться перестал.

– На тебя напал зохак? – спросил он с беспокойством. – И Кош Невмертич отправил тебя опять в институт?

– Отправил, – уныло кивнула я. – Трофим за мной присматривает.

– Ну, Трофим от зохака не спасет, – уверенно заявил Быков. – Я поговорю с Кошем. Это опасно для тебя.

– Вы встречались с зохаками? – я вспомнила, что ректор рассказывал о предке Быкова. – Или что-то знаете? Ведь ваш прапрадедушка кого-то из них одолел? С помощью пера жар-птицы…

– Было дело, – скупо улыбнулся он. – Сам я зохаков не встречал, наверное, поэтому и жив, но неплохо разбирался с нагами. Это тоже змеи-переростки. Но зохак… – он задумался на некоторое время. – Говоришь, он чуть не придушил Баюнова?

– Баюнов хотел меня защитить. Сказал, чтобы я убегала, а сам попытался зохака задержать.

– Идиот, – фыркнул Быков. – И почему ты не убежала?

– Но он бы убил Баюнова…

– Никто плакать бы не стал, поверь мне. Из-за кота этого мартовского. Надо было убежать. Вспомни правило номер два: не можешь победить, убегай. Бегство – не проигрыш, а победа в другой раз.

Я тоже была невысокого мнения о помощнике Марины Морелли, но слова Быкова меня покоробили.

– Пусть он и гаденыш, – сказала я тихо, – но убежать я не смогла. Никто не заслуживает такой смерти. От такого существа…

– Существо мерзкое, – согласился Быков, как-то странно на меня посмотрев. – А ты – чудачка, Краснова.

– Почему это?

– Пытаешься что-то там доказать Анчуткину, хотя он бегает за Вольпиной и про тебя думать забыл. Спасла Баюнова, хотя он пытался тебя украсть. Ты всегда такая с врагами?

Я промолчала, потому что не считала Борьку врагом. Собственно, и Баюнова врагом не считала. Так, прихлебателем врага.

– Какая же ты с друзьями? – продолжал Быков и вдруг погладил меня по голове.

Именно – погладил. Своей широкой, как лопата, ручищей. Не потрепал, не взлохматил волосы, а погладил. Я удивленно посмотрела на него, а он спросил, глядя мне в глаза:

– Друзья-то у тебя есть?

«Конечно, есть!», – хотела ответить я, открыла рот и… промолчала. А есть ли у меня друзья? Ленка? С ней мы только и начали нормально общаться, как я поступила в «Иву», и то не сразу. Анчуткин и «корешки»? Но они так быстро отказались от меня, когда стало ясно, что рядом с жар-птицей опасно находиться… Вадим и ребята из Рощи? Сейчас они обо мне и не вспоминают… Кош Невмертич, Барбара Збыславовна, Слободан… Они вообще нисколько не друзья. Бабушка? Бабушка всегда за меня горой… Потому что думает, что я учусь в авиационном институте. На летчицу.

А кому, собственно, я сама друг?..

Я сидела перед Быковым, как потерянная первоклассница. Он ничего не говорил, просто наблюдал за мной. Сначала мне почудилась жалость в его взгляде – как у Ягушевской. Но уже в следующее мгновение я поняла, что ошиблась. Быков смотрел на меня с сочувствием и… с обидой. Как будто злился на что-то, как будто гнев распирал его, как меня совсем недавно. Только у меня буря бушевала в душе, а у Быкова… Глаза у него потемнели, лицо дернулось и неуловимо изменилось. Статный русский богатырь словно поблек, даже русые кудри утратили золотистый блеск.

– Значит, друзей нет, – он наклонился надо мной, взявшись за ручки кресла. – Краснова, ты точно – чудачка.

Теперь я не смогла бы встать. Он нависал надо мной – огромный, темный против света. Я невольно вжалась в спинку кресла, стараясь отодвинуться как можно дальше.

– Хочешь, стану твоим другом? – Быков подался вперед ещё чуть-чуть, и я запаниковала по-настоящему.

И что мне делать, если он полезет целоваться? Наверное, и на него действуют чары Вольпиной… Везде эта Вольпина дурацкая!..

– Что-то случилось, Иван Родионович? – спросила я осторожно, ещё не понимая, что произошло, но каким-то шестым, седьмым или сотым чувством ощущая опасность.

И совсем не опасность поцелуя.

– Пока ничего, – он мотнул головой и стал прежним. – Но может случиться. Ты – жар-птица, тебя надо оберегать, защищать… Хочешь, я буду делать это?

– Не надо, Ива…

Я не договорила, как он поцеловал меня. Не в губы – а в уголок губ. Прижался, закрыл глаза, уткнувшись носом мне в щеку. Я боялась пошевелиться и только тут вспомнила о Трофиме, который ждал в коридоре. Позвать на помощь? Можно было, но я не позвала. Потому что то самое сотое чувство прямо вопило об опасности. И я знала, что от этой опасности Трофим меня не спасет. Кольцо… надо перебросить с руки на руку кольцо, которое дал мне Кош Невмертич…

– Ты даже пахнешь солнцем, – пробормотал Быков и вдруг схватил меня в охапку, подняв из кресла легко, как пушинку. Ноги мои болтались в воздухе, я упиралась ладонями в могучие плечи, и было ясно, что из этих дружеских лап мне не вырваться.

Но я попыталась – извернулась всем телом, рванулась вперед, вцепившись в рубашку на спине Быкова. Рука моя надавила ему между лопаток, и всё стало ясно, как ясный день. Я сделала кувырок через плечо Быкова, и он не успел меня поймать. Едва не впечатавшись в пол макушкой, я прокатилась комочком и вскочила, прижавшись спиной к стенке.

– Ничего себе, Иван Родионович, – я пыталась говорить бодро, но голос дрогнул. – А у вас, оказывается, позвоночника нет? – одновременно я стащила с пальца кольцо.

Меня трясло так, что зубы постукивали, и я не сразу смогла надеть кольцо на палец другой руки.

Быков развернулся и сделал это совсем не так, как делал раньше, и как делают обычные люди – он крутанулся вокруг своей оси гибко, словно в теле его не было костей. Собственно, костей, скорее всего, и не было. На новогоднем балу я точно так же надавила на спину зохаку и вместо позвонков ощутила лишь мускулы. Как на сильном змеином теле…

– У каждого свои недостатки, – сказал Быков и двинулся ко мне. – Но это ведь неважно, Краснова? Мы же с тобой друзья? Друзья не обращают внимания на недостатки. А Кош тебе не товарищ. Это же надо додуматься – отправить тебя одну, с идиотом-охранником, когда рядом зохак. На месте Коша я бы тебя ни на шаг не отпустил, всегда был бы рядом с тобой, – он подходил всё ближе, следя за каждым моим движением и подаваясь то вправо, то влево, когда я делала попытки обойти его. – Не трепыхайся, Краснова, – произнес он со вздохом, когда до меня ему оставалось всего три шага. – Не хочу тебе перышки попортить. Зохак – это не шутки.

– Не шутки, совершенно верно, – услышали мы голос ректора, и одновременно подскочили, обернувшись в сторону двери.

Там и в самом деле стоял Кош Невмертич, а рядом с ним – Трофим, Слободан, Ягушевская и какой-то незнакомый мужчина, очень похожий на Быкова… Русые волосы, светлые глаза, толстая бычья шея и руки-лопаты… Похож, очень похож… Просто невероятно похож!..

Он упрямо наклонил голову, исподлобья разглядывая Быкова, стоявшего возле меня, и начал медленно засучивать рукава.

– Мы тут тоже не шутки шутить собрались, – продолжал ректор, и в руках у него появилось драгоценное яйцо Фаберже. Почти такое же, как он показывал мне в Особой тюрьме – со змеёй и часами, но не синее, а красное, с алыми прозрачными камешками. Щелкнула пружина, и яйцо открылось. – Для вас уже и комната приготовлена, господин зохак.

– А, обложили, – усмехнулся Быков. – Значит, использовал девчонку, как живца? Так, Кошик? Не очень-то благородно.