Василиса Опасная. Воздушный наряд пери (СИ) - Лакомка Ната. Страница 75

– Какая тонкая работа, – бабушка с умилением разглядывала перо. – Но в мое время ректоры не делали студенткам таких дорогих подарков, это не слишком уж…

– Когда он приходил? – перебила я её.

– Только что ушел, – ответила бабушка немного обиженно – Я приглашала его к чаю, но он сказал, что очень торопится. Ах, какой потрясающий мужчина!..

– Почему ты не сказала! – я бросилась вон из квартиры, как была – в пижаме и тапочках.

– Василиса! Куртку набрось! – переполошилась бабушка, но я уже выскочила в подъезд.

Лихорадочно нажимая кнопку лифта, я умоляла его ехать быстрее.

Быстрее, ты! Быстрее!..

Дверцы разъехались в стороны, и я замерла на месте, потому что из лифта мне навстречу вышла Марина Морелли, собственной персоной.

– Добрый день, Василиса, – сказала она приветливо, окинула меня взглядом и прищурилась: – Креативная пижама. Но не думаю, что вы встречаете меня. Вы бежали за Кошем, не так ли?

– Так ли, так ли, – закивала я и помчалась вниз по ступеням, чтобы Морелли своим колдовством не застопорила меня в лифте.

– Я приехала поговорить с вами! – крикнула Морелли мне вслед. – Две минуты, Василиса!

– Мне не о чем с вами говорить! – крикнула я в ответ.

– Я не хотела вам вредить! – она перегнулась через перила. – Я хотела, чтобы вы поссорились со своими друзьями и с Кошем, и пришли ко мне! Я хотела, чтобы вы учились в «Приме»! Я не хотела вашей смерти!

Но я уже не слушала ее. Перескакивая сразу через пять ступенек.

– Василиса! Я для вас всё сделаю, если перейдёте в «Иву»!..

Последний пролёт – и я выскакиваю во двор, а вопли Марины Морелли остаются где-то очень далеко.

Кош Невмертич как раз собирался открыть дверцу, когда я побежала к нему, в тапочках в виде мопсов на босу ногу.

– Краснова, вы с ума сошли, – только и сказал он, когда я с размаху врезалась в него, обняв и прижавшись щекой к его груди. – Зима, вообще-то.

Он попытался разжать мои руки, но я вцепилась в него ещё крепче.

– Почему вы ушли? Почему вернули перо? Оставьте его себе…

– Краснова, – сказал он очень спокойно. – Посмотрите на меня.

Я послушно подняла голову, и утонула в его глазах. Как странно – смотришь в обыкновенные человеческие глаза, а видишь там – целый мир, видишь вселенную, где, словно звезды, мерцают золотистые искорки. И ты будто летишь в космос, к солнцу, а полет так же прекрасен, как и цель.

– Ваша сила принадлежит только вам, – Кош Невмертич погладил меня по щеке, и я прижала его руку, чтобы продлить эту ласку, чтобы ещё чувствовать прикосновение его ладони. – Пока я жив, никто не посмеет ею воспользоваться кроме самой жар-птицы.

– Но вам-то я сама разрешила…

– Никто, – сказал он твердо и подхватил меня на руки. – Краснова, зима ведь. А вы по снегу – в тапочках.

– Почему опять на «вы»? – спросила я, обнимая его за шею.

Дорога к солнцу… Такая же прекрасная, как и цель… И так хочется поскорее добраться до цели, и одновременно – чтобы эта дорога была бесконечной.

– И я теперь – не жар-птица?

– Почему вы так решили?

– Ну… я же вырвала перо...

Ректор даже не улыбнулся, но серые глаза засмеялись, и я засмеялась тоже.

– Насколько я помню, Краснова, – сказал он, – перо у вас в попе было не единственным. Да и это скоро отрастет. Но всё же не дерите их так отчаянно. Берегите себя.

Кош Невмертич внес меня в подъезд, где-то в стороне мелькнуло лицо Марины – бледное, с рубиново-красным ртом, похожим на кровавую рану, но это было словно в параллельной вселенной, за тысячи световых лет отсюда.

– Так почему – на «вы»? – спросила я, когда ректор поставил меня на ноги на площадке перед лифтом.

– Потому что до тридцать первого мая ещё четыре месяца.

– Вы серьезно решили увольняться?! Не надо, пожалуйста…

– Домой, Краснова, – скомандовал он. – Домой – и неделю отсыпаться и восстанавливать силы, – он легонько подтолкнул меня, отправляя в лифт, и сам нажал кнопку моего этажа.

Дверцы лифта поехали навстречу друг другу, а я смотрела на Коша Невмертича, и он смотрел на меня, пока лифт с шипением не закрылся, и не поехал вверх.

Бабушка ждала меня у порога, и пропустила в квартиру, ничего не спрашивая и даже не ругая за побег.

Рустам, Борька и Трофим, что-то тихо но горячо обсуждавшие, дружно замолчали, когда я зашла в кухню.

– Ну что там с пирогом? – спросила я, подавив тяжелый вздох. – Заканчивайте уже чистить яблоки. Есть очень хочется.

Эпилог

Кош резко ударил по газам, и «Лексус» сорвался с места.

– Проникновенно, – раздался с заднего сиденья скрипучий голос Анчуткина-старшего. – Даже я чуть не расплакался.

Не ответив, Кош круто вывернул на кольцо, пассажира занесло в сторону, и он хрипло рассмеялся:

– Только не напускай на себя такой суровый вид, твое бессмертие. В душе-то, поди, от радости прыгаешь – скогтил жар-птичку.

– По моей жалобе на Морелли Совет вынес отказ, – сказал Кош, меняя тему. – Пери не видели заказчика, который велел им дискредитировать жар-птицу. А кто внес изменения в данные по особям – так и не установили.

– Сразу знал, что ничего из этого не выйдет, – проворчал Анчуткин. – Марья никогда глупо не засветится. Ты же ее знаешь.

– Джанабов тоже не общался с Морелли, – продолжал Кош. – Официально «Приме» нечего предъявить.

– Значит, Марья нала настоящую войну. Ваше соглашение должно быть расторгнуто, тебе нельзя уходить с поста ректора.

– Я уже все решил, Федька.

– Ты ополоумел, – вздохнул пассажир.

– Может, наоборот – поумнел, – Кош понемногу сбавил скорость и тоже вздохнул. – Не могу дальше находиться рядом с ней и изображать благородного рыцаря. Это не под силу даже мне. И… кто знает, что еще может случиться. А так я смогу оберегать ее, не нарушая правил.

– Сам же эти правила и придумал, – фыркнул Анчуткин, с удовольствием разглядывая улицы через тонированные стекла. – Вообще не понимаю твоих страданий. Зачем мучиться?

– Она еще слишком молода, – сказал Кош терпеливо. – Я говорил тебе. Пусть узнает жизнь, пусть сделает выбор осознанно.

– Ну, пусть делает, – Анчуткин хрипло рассмеялся. – А ты в это время должен монахом жить, что ли? Ведь не выдержишь.

– Я обещал ей, что подожду.

– Обеща-а-ал? Насколько я помню, ты ни слова про обещания не сказал. «Поживем – увидим, Краснова!». Это – не обещание!

– Для меня это – клятва, – произнес Кош твердо.

– Ну и дурак, – ответил Анчуткин. – Упустишь девчонку. Она поймет свою силу и улетит. К тому, кто моложе и смелее. Сам же потом казнить себя будешь, что разрешил. И жалеть будешь.

– Пусть выбирает сама. Сама.

– Зря ты так, – покачал головой пассажир. – На твоем месте я схватил бы это сокровище и спрятал. Если станет известно, что она оживила зохака, на неё начнут охоту западные ковены.

– Тоже думал об этом, – глухо сказал Кош.

– Так схвати и спрячь!

– Жар-птицу невозможно удержать, глупая черепушка, – Кош рассмеялся, но смех получился невеселым. – И я не стану принуждать ее. Буду охранять, оберегать, но принуждать – нет. Никогда.

– Никогда, говоришь? Что ж, посмотрим, как ты запоешь, когда твое сокровище наставит тебе рога.

Дальше они ехали молча, но когда автомобиль повернул к «Иве», Анчуткин пробормотал:

– Какой ты кощей? Ты – глупый мечтатель.