Вольноопределяющийся (СИ) - Сухов Александр Евгеньевич. Страница 10

После этого нашего разговора полковник имперской жандармерии Сухоруков более меня не беспокоил бессмысленными допросами. Я же одуревал от камерной скуки. Больные закончились, кормежка — лучше только бабушка Василиса готовит, на прогулки нас выводят в тюремный двор аж два раза в день по часу утром и вечером. Прокачкой Источника и энергетических каналов заниматься никто не мешает. Физуху также качаю с помощью магии, ибо тесновато в камере негде толком развернуться. Казалось бы, живи и радуйся. Однако угнетает неопределенность.

Книжки читаю. Их мне приносит Давид Моисеевич Михельсон. Да, да, тот самый забавный сын Израилев, что лабал со своей банд группой на той памятной для меня вечеринке, после которой то ли я отымел Наташеньку Берникову, то ли меня поимели по полной. Ладно, суть не в том, кто кого, а в том, что нам обоим было очень хорошо.

Так вот, с этим мужчиной среднего возраста у меня, как ни странно, установились вполне себе приятельские отношения. Столь явный творческий гешефт в моем лице представитель самой хитрожо… то есть хитроумной нации на Земле и этой реальности, ну никак не мог упустить. Явившись через несколько дней в усадьбу Третьяковой, он едва ли не в ультимативной форме потребовал поделиться с ним моим музыкальным багажом, ибо небезосновательно заподозрил воспитанника помещицы в исключительной одаренности.

Вот так-то, вот, опять мне не выбраться из попаданческой колеи, буквально заезженной многочисленными писателями. А куда прикажете деваться? Не было бы у меня музыкального слуха и какого-никакого образования и не гнали бы местные исполнители всякую муйню галимую, я бы тогда ни за что не схватился за аккордеон. Пришлось-таки пожинать славу великого сочинителя. Поначалу пытался послать хитромудрого Моисеича куда подальше. Однако тот, кто хотя бы раз имел дело с представителями данного народа, прекрасно осведомлен о еврейской настырности и способности влезть без мыла… в общем, куда угодно влезть.

Сам до сих пор в полном недоумении, каким таким образом Давиду Моисеевичу удалось забраться буквально мне в душу. Неожиданно весьма образованным мужчиной он оказался, а еще именно тем собеседником, которого в этой жизни мне очень не хватало. Часто он заглядывал к нам с Егоровной на огонек, реже я приезжал к нему в гости в боровескую квартиру. Михельсон вел одинокий образ жизни. Семьи не имел. Виной тому опрометчиво принятый в ранней юности целибат, нарушить который для иудея ортодоксальной направленности стало бы самым страшным из всех смертных грехов. Впрочем, обет безбрачия чисто его трудности, и тема закрытая для обсуждения даже с глазу на глаз. И вообще, во время совместных времяпрепровождений с этим человеком религиозная тематика была затронута всего лишь пару раз.

Наше общение не ограничивалось лишь музыкой. По меркам Боровеска этот мужчина обладал воистину энциклопедическими знаниями, разумеется с поправкой на реальное развитие местной науки. А еще онздорово играл в шахматы. За неимением компа с игрушками, именно шахматы для меня стали той самой отдушиной для ума и отдыха.

Короче говоря, мы подружились с Михельсоном. Я регулярно, но скупо делился с ним своим обширным музыкальным багажом. На мое счастье (или несчастье, это с какой стороны посмотреть) здесь не было Моцарта, Бетховена, Баха и прочих великих композиторов моей реальности. Были другие, на мой взгляд, ничуть не хуже, однако мировые музыкальные каноны здорово отличались от привычных мне по прошлой жизни.

Если кто-то спросит: «стыдно ли мне беззастенчиво присваивать чужую интеллектуальную собственность?», отвечу категорическим «Нет!». По большому счету оно и не важно, чьё имя стоит на той или иной нотной партитуре, главное, народ имеет возможность наслаждаться хорошей музыкой, которую никто и никогда здесь не сочинит. В результате нашего совместного сотрудничества местный слушатель теперь имеет возможность оценить творчество Шуберта, Эдварда Грига, а также некоторых других авторов, включая Розенбаума, Газманова и Надежды Кадышевой. Ну как же местным без «Эй дер дер деры» Надюшеньки или «Есаула молоденького, который задремал под ольхой»? «Морячка с моряком» также были приняты публикой на ура. Слова, правда, часто приходилось подгонять под существующие реалии. Так или иначе, некоторые популярные в моем мире песни и классические произведения, благодаря нашему тандему с Давидом Моисеевичем, ушли в народ и крепенько так в нем укоренились.

Если кто-то считает, что мы с коллегой на этом неплохо заработали, тот глубоко ошибается. От «авторских» отчислений я сразу же отказался в категорической форме. Михельсон миллионером не стал, но кое-что все-таки поимел, гастролируя со своим «вокально-инструментальным ансамблем» по городам и весям Российской Империи.

Ладно, оставим музыкальную тему до более спокойных времен. Не до неё, когда жизнь твоя находится в стадии полнейшей неопределенности, точнее, в одном темном и мрачном месте, почему-то традиционно приписываемом людям с черной кожей, хотя у белых там ничуть не светлее.

Короче мы с Давидом Моисеевичем подружились довольно крепко. Именно он оказался первым из горожан, попытавшимся навестить меня в тюремных застенках. К моему сожалению, во время следствия ко мне его не допустили, но принесенные им книги мне все-таки передали по личному распоряжению начальника тюрьмы.

Вот так и пребывал бы я в застенках неизвестно сколько в ожидании суда, однако все кардинально поменялось в одно солнечное августовское утро.

Поначалу все происходило по обычному сценарию: подъем, неспешная прогулка по брусчатке внутреннего двора, завтрак. Я, было, собрался завалиться на нары и наконец-то добить здешний аналог «Робинзона Крузо». Кстати, ничуть не хуже бессмертного творения Даниэля Дефо. Во всяком случае местный Робинзон показался мне более живым и откровенным, нежели тот, что из прошлой реальности. Во всяком случае, он не постеснялся живо описать процесс удовлетворения определенных мужских потребностей путем греховной связи с… козой. А куда бедному деваться, он же целибат не принимал, а тяжелый труд лишь закалил его организм и усилил желание общения с противоположным полом. Это спустя лишь пять лет к его острову прибило лодку с местной дамой-рыбачкой, штормом унесенной от родных берегов. С тех пор жизнь мужика и наладилась. Он даже остров покидать не хотел, когда его семейство обнаружил испанский галеон. Пришлось матросам едва ли не насильно забирать его с острова со всеми к тому времени многочисленными чадами и домочадцами и нажитым скарбом.

Было жутко интересно, чем же закончится вся эта двадцатилетняя эпопея, но дочитать оставшиеся три десятка страниц мне не дали. Двое парней из охраны заглянули в камеру и в довольно вежливой форме пригласили меня к начальнику тюрьмы. Как бы мне ни хотелось добить книжкуу, проигнорировать приглашение столь уважаемого господина я не мог.

— Господин штабс-капитан, подследственный Воронцов прибыл по вашему приказанию! — громко по-военному отрапортовал я как только переступил порог его кабинета.

— Полноте, Андрей Драгомирович, проходите, — он указал рукой на мягкий стул, — присаживайтесь. Кофе, чай?

— Спасибо, господин штабс…

— Умоляю вас, молодой человек, — Овчинников даже замахал руками, — давайте обойдемся без чинов и званий. Обращайтесь ко мне просто — Геннадий Петрович.

— Хорошо, Геннадий Петрович, от чашки кофе, с вашего позволения, не откажусь.

Вскоре на столе стоял пышущий паром кофейник со всеми необходимыми принадлежностями: молоко, сливки, сахар и какое-то печение. Штабс-капитан лично разлил кофе. Я же тем временем сидел и офигевал от проявления столь неожиданной заботы со стороны высшего тюремного начальства. Однако вопросов не задавал, прихлебывал вкусный густой напиток, возводя периодически глаза к потолку, воздавая тем самым заслуженную дань специалисту, изготовившему его. Печенье, сахар, тем более молоко со сливками я проигнорировал — люблю, понимаете ли, почернее, покрепче и погорячее.

Наконец вторая чашка обнажила свою густую кофейную сущность. Я отодвинул хрупкий фарфор от края стола и вопросительно посмотрел на хозяина кабинета.