Царская свара (СИ) - Романов Герман Иванович. Страница 53

— Так давайте разрешать проблемы вместе, князь, — Иван Антонович внутренне напрягся, прекрасно понимая по прошлой жизни, как умеют «грузить» подчиненные нового начальника.

— На монетные дворы свозятся золотые и серебряные монеты для чеканки из них новых, облегченного веса. Все давно заготовлено и работы уже начались. Теперь следует их остановить для изготовления новых чеканов с ликом вашего императорского величества. Со мною прибыл мастер — дозволите ли вы ему, государь, нарисовать вашу парсуну? Простите, государь, за навязчивость, но время не терпит.

— Я это прекрасно понимаю, Александр Алексеевич, а потому после разговора с вами пусть срисуют мой профиль для штемпелей. Деньги есть кровь для любого государства, если их мало, то держава хиреть начинает, а если много, то кровопускание, сиречь казнокрадство, может помочь. Не так ли, господин генерал-прокурор?

— Эта язва неискоренима, государь, — рассмеялся Вяземский, — но у нас так быть не может — денег завсегда нехватка лютая. Казна порой в запустении пребывает, на флот до сих пор найти не можем.

— А мы вместе с вами поищем хорошенько, может, и найдем, — улыбнулся Иван Антонович. — Что вы скажите об ассигнациях, сиречь бумажных деньгах, которые собирался ввести покойный император Петр Федорович? В Сенате ведь рассматривался два года тому назад вопрос об учреждении Ассигнационного Банка, как я помню?

— У вашего величества прекрасная память, — Вяземский как-то странно посмотрел и Никритин уловил этот взгляд. — Вы считаете, государь, что к этому вопросу нужно вернуться?

— Обязательно, Александр Алексеевич, золота и серебра не бывает много. Да, кстати, хотите озадачить Берг-коллегию, — Иван Антонович развернул карту державы, над которой любой учитель географии ХХ века рыдал бы горючими слезами, приняв за бездарную работу бестолкового школьника. Но он сам над ней изрядно потрудился, тщательно разыскивая ориентиры городов и рек. Хвала советскому предмету «экономическая география» и собственному любопытству, что побывал во время «оно» в разных краях и видел рудники и карьеры собственными глазами.

— А что это за странные значки, государь?!

— Обозначение столь нужных для нашей державы металлов, которые можно найти в этих местах в изобилии.

— А это что за значок, — Вяземский ткнул пальцем в знакомый многим школьникам кружок, разделенный на черную и белую части.

— Золото, Александр Алексеевич, презренный металл, за который люди охотно продают не только чужие, но и собственную жизнь, усмехнулся Иван Антонович, глядя, как Вяземский лихорадочным взором шарит по карте, как нерадивый студент в поисках подсказки.

— По Амуру много залежей, государь! Но у нас ведь трактат с китайцами подписан, — Вяземский поднял недоуменный взгляд. — Воевать ведь с ними придется?!

— Пока Сибирь нужно заселить людьми, много потребуется переселенцев. А денег еще больше! Потому нужно и ассигнации вводить, только бумагу с «водяными знаками» и многими хитростями на денежные купюры производить, чтоб «ловкие люди», что фальшивомонетчиками именуются, у нас и в иноземных странах подделки не печатали. А для того Экспедицию по заготовке ценных государственных бумаг при Сенате учреждать нужно, и опыты по изготовлению ассигнаций произвести. С красками определится, с волокнами «золотыми» и «серебряными», да много чем можно ассигнацию от подделки обезопасить.

Иван Антонович пожал плечами, уже привычно отметив странный взгляд Вяземского. Еще бы генерал-прокурору Сената не удивляться наличию у бывшего «безымянного узника» таких знаний. А Никритин решил того добить окончательно:

— Золото и серебро лучше расходовать в торговле с иностранцами. А для внутренних расчетов использовать ассигнационный рубль, количество которых нужно строго лимитировать, и обменивать на золотые монеты свободно, и без препон, если предстоит расчеты с иноземными купцами или нужно выехать за границу империи нашей. Думаю, лет через десять у нас будет много своего золота. Да и серебра хватать будет. Особенно, если методы выплавки у немецких горняков переймем новые, тогда намного меньше серебра в трубу вылетать будет.

— Государь, эта карта цены не имеет!

— Все имеет свою цену, князь. Вопрос только в спросе! Но вы правы — пока она пусть у меня полежит в шкатулке…

— Ваше величество! Простите, любопытство томит. А это что за значок такой вы своей царственной рукой нанесли?

— Опять вы точно на деньги попали, князь — предрасположенность на роду, наверное. С пуда меди, как мне помнится, где-то шестнадцать рублей копейками и деньгами выходит, для расчетов вещь крайне неудобная своей тяжестью. А с этим металлом мы себя деньгами добрыми обеспечим, посуда не хуже серебряной выходить будет, от ложек до стаканчиков, а монеты прямо не наглядеться — и подделать их трудно, состав мастеру хорошо знать надобно. А каков он точно у нейзильбера, князь?

— Не знаю, ваше величество, — растерянно вымолвил Вяземский с загоревшимися глазами. Изрядно воодушевившийся генерал-прокурор спросил. — Нейзильбер? Это «новое серебро»?

— Да, именно так, Александр Алексеевич! «Новое серебро» хорошо послужит народу нашему, и доверие у населения к нему будет полное. Нужно только все правильно сделать…

Глава 12

Рига

Старший член Коллегии иностранных дел

Действительный статский советник

сенатор, кавалер и граф Никита Панин

после полуночи 9 июля 1764 года

— Ваше сиятельство, вам послание от государыни императрицы, — осторожный стук в дверь разбудил спящего графа. Никита Иванович с трудом поднялся с мягкой постели — к своим 46-ти годам он начал сильно полнеть, любил бездельничать и отличался склонностью к сибаритству. И в отличие от младшего брата генерал-аншефа Петра Панина старался вести малоподвижный образ жизни.

Но послание императрицы живо разбудило его ото сна. Никита Иванович потер рукою глаза, медленно накинул на плечи халат, и, позевывая, вышел из спальни. Доверенный камердинер уже разжег свечи на столе, положив рядом депешу. Панин посмотрел на печать, разломал ее и развязал шнурок. С нескрываемым удивлением стал вчитываться в текст:

«Любезный Никита Иванович!

Надлежит вам без промедления незамедлительно выехать инкогнито без свиты, а лишь с немногими людьми, в Мемель, где провести тайные переговоры с прибывшим на них лицом. Инструкции от меня вам там передадут. В Мемеле передайте орденские знаки Святого Андрея Первозванного наследнику престола, те, что должна была вручить ему в Митаве. Благосклонная к вам, Екатерина».

Сказать, что Панин был сильно удивлен, нельзя — он пребывал в изумлении. Объезд Ливонии Екатериной Алексеевной был торжественным посещением покоренных Россией земель, за долгие годы находившихся под владычеством рыцарского ордена, а потом ставших разменной монетой в европейской политике на восточной окраине. За эти земли с разным успехом воевали русские цари Иоанн Васильевич «Грозный» и Алексей Михайлович «Тишайший», польский король Стефан Баторий, поднимали свои вымпела курляндцы и англичане, шли грозной поступью датчане и шведы. И в конце-концов обширные земли стали владением последних.

Но прошло время и шведский король Карл, одиннадцатый этого имени, начал проводить здесь редукцию. Потомки ливонских рыцарей, что окрестили здесь огнем и мечом языческие племена эстов, литгаллов и ливов, ставшие остзейскими баронами после прокатившейся Реформации, взвыли во все голоса, не в силах подтвердить право на владение уже ставшими родовыми замков официальными бумагами.

Да и какие к лысому бесу древние пергаменты!

Если полтора века тому назад войны начали прокатываться здесь одна за другой, каменные твердыни замков громили пушки, яростно штурмовали разноязычные воинства, оставляя после себя грустную картину разорения, пожарища и разруху.

И замыслили бароны найти себе новых покровителей, которых оказалось ровным счетом два. Московский царь Петр Алексеевич и король польский Август «Сильный», курфюрст саксонский. Герцоги Курляндии и Семигалии из борьбы выбыли после «Потопа», став вассалами Речи Посполитой. Понятное дело, баронов сильно потянуло к шляхте. Вольности дворянства в этой монархической республике, где один пан мог в один свой голос liberum veto запретить любое решение польского сейма, кружило головы ощущением вседозволенности и всевластия.