Царская свара (СИ) - Романов Герман Иванович. Страница 8

Да и Вяземский не может не подыграть в этом случае — он вполне осознал, какие ништяки сможет получить от меня, и вполне реальные. Завербовать мне его не удалось, но нейтралитет Сената может быть вполне обеспечен. Там отнюдь не дураки сидят и прекрасно понимают, что дать им больше Като просто не в состоянии, все что могла и так отдала. А вот потерять все хорошее, что им дали за эти два года, вполне возможно. Так что сенаторы будут сидеть на попе ровно, рисковые затеи не для чиновников. Они пойдут служить победителю, так проще.

В армии та же картина — желания поучаствовать в гражданской войне ни у кого из генералов не возникнет. И потому, что в этом случае слишком велики риски. Лейб-гвардия всегда ненавистна армейским своими привилегиями, богатством и двумя чинами превосходства. А вот для меня полки эти есть опора надежная — тем более жалование стали получать от моих милостей и щедрости. Так что, каждый лишний день сейчас играет исключительно в мою пользу — у меня войск прибывает, а у сторонников Екатерины пойдет естественная убыль.

Так что вариант у оппонентов только один — двинуть все верные части немедленно в поход на Шлиссельбург, что они и сделали. Теперь все решат пушки — тут у меня все надежды на верность собранных с бору по нитке батальонов и полководческий талант Миниха, который явно не стремится влезать в открытое сражение. Мудрый старик — лучше подождать пока созревшее яблоко само упадет вниз, а не лезть наверх, понимая, что можно сорваться и свернуть себе шею».

Иван Антонович медленно прошелся по берегу канала, пребывая в раздумьях — клонило немного в сон, разморило на жарком летнем солнце. Внутренняя гавань крепости, способная вместить десятка два баркасов и шлюпок, была относительно незагрязненной, как он думал раньше, находясь в зловонии «секретного каземата».

Тут проявлял бдительность комендант — нечистоты сливались в отхожие ямы, а потом, используя выделенный для этих дел баркас, отправлялись прямиком в Неву. Зато в самой крепости не пахло и мухи роями не вились, а на бережку канала можно было и посидеть. Что Иван Антонович и сделал, усаживаясь на зеленую траву. И уткнулся взглядом в тихую заводь, окаймленную зелеными камышами.

«Истории свойственно повторятся, только непонятно еще — фарс это, или за ним скрывается трагедия. До боли напоминает события 1689 года, когда противостояние Софьи с Петром достигло апогея. Регентша в Москве, ее брат увел своих «потешных» в Троице — Сергиевскую лавру и стал рассылать по городам и весям грозные указы — всем боярам и дворянам, солдатам и стрельцам следовать туда, под страхом лишения живота.

Софья Алексеевна не придала этому значения в первые сутки… и проиграла схватку. Ведь стрельцов она сама памятного столба лишила, а дворянское ополчение сзывать было бесполезно. Бутырский полк генерала Патрика Гордона ушел в лавру, а фаворит князь Василий Голицын, «большой воевода-оберегатель», кроме звонкого названия должности, никаких воинских сил под рукою в самый важный момент не имел, как и самой решительности. А может потому эта парочка не смогла начать междусобойчик, что понимала — Лавра есть символ мужества русского народа в борьбе против поляков, и осаждать ее не только бессмысленно, но и опасно — собственные войска могут не пойти на такое святотатство.

Сейчас дело обстоит чуточку иначе — Шлиссельбург не Троица, так что морального запрета выставить на берегу осадные жерла нет. Три дня бомбардировки Бередников может и выдержит, но штурм отбить сил у него попросту не хватит. А вот у Екатерины, в отличие от Софьи под рукою «потешные» — семь батальонов пехоты, чисто дворянской, ей преданной. Да еще конногвардейцы и лейб-кирасиры — восемь эскадронов наберется. Осадный парк, отнюдь не хилый, тоже имеется в столице. Да гарнизонной пехоты с драгунами набрать можно еще батальона три и конницы столько же. И генералы под рукою решительные имеются — сладкие плюшки, полученные от царицы, будут с усердием отрабатывать. У нас пехоты пока столько же, Миних заверил, что получше гвардии воевать будут — великое дело высокий воинский дух, в сочетании с опытом, должным образом простимулированный. Да еще пехота подойдет — вот столичных гарнизонных солдат подкрепление уравновесит. Будут ли драгуны и кирасиры — тут вилами на воде писано. Но если три полка кавалерии вовремя подойдут, то перевес на нашей стороне уже будет. Так что игра стоит свеч!»

— Простите, государь, я не оторвала вас от державных дум? Было бы непростительно для меня совершить столь опрометчивый поступок. Но я увидела вас в одиночестве, у синей глади канала.

За спиной раздался мелодичный женский голос, выведший Ивана Антоновича из размышлений. Он обернулся — так и есть, статс-дама его Двора, которого пока попросту нет, бригадирша Мария Семеновна, супруга Римского-Корсакова, урожденная княжна Волконская. Чуть за тридцать лет годами, немножко полненькая, в платье согласно эпохе — широкий подол с кружевами, обширное декольте, демонстрировавшее весьма аппетитные, не тронутые загаром молочного цвета полушария. Корсет туго стягивал грудь и талию, что та казалась осиной.

— Ой, простите меня великодушно, государь. Мы женщины бываем порой такими глупенькими, что не видим, как отрываем от важных дел. Я хотела спросить какие блюда вам сготовить к обеду — вы вчера сказали, что хотели бы разделить трапезу с дамами. Я всецело к вашим услугам, великий государь, и буду рада выполнить любое ваше повеление!

Княжна выполнила книксен, присев и демонстрирую в поклоне сокровища, что уже не закрывала ткань по краю декольте. Иван Антонович узрел большие розовые овалы с торчащими сосками — неожиданно он почувствовал, что начал возбуждаться от зрелища. К своему немалому удивлению, пробил холодный пот, а от приятного женского голоса с волнительной хрипотцой и придыханием его бросило в краску. И тут же «реципиент», столько часов молчавший, начал бессвязно двигать руками, то хватаясь за обшлага, то за края распахнутого по военной моде мундира.

— Княжна… Я буду… рад пообедать с вами, — голос стал чужим, немного заикался. От нахлынувшего волнения его заметно затрясло. Княжна, совершенно не обращая внимания на застывших неподалеку лейб-кампанцев, подошла к нему близко и цепко ухватила под локоть так быстро и умело, будто всю жизнь такое с ним делала.

— Государь, смилуйтесь надо мной, несчастной, изнывающей от любопытства. Покажите мне «секретный каземат», в котором столько лет томили ваше императорское величество. Простите, что осмелилась вас об этом попросить. Нет, если там сокровенная тайна, то я не смею вас просить о столь важном для вас разрешении, — негромкий шепот ворвался прямо в душу, ухо опалило теплое дыхание, а локтем он почувствовал прижавшуюся мягкую грудь. Устоять от такой просьбы было невозможно, Иван Антонович с несказанным удивлением осознал, что ответил не своим голосом, будто проблеял, не в силах сдержать нахлынувшее мутной волной возбуждение. Видимо, мозг перестал контролировать свое молодое тело, которое буквально затрясло как в тропической лихорадке.

— Пойдемте, княжна — караул нас пропустит.

— Вы шутите, государь, кто же осмелится встать перед вами на дороге и запретить, — от веселого мягкого голоса женщины, от тесного касательства локтя, молодой человек буквально взмок, вдыхая аромат от ее волос, замысловато убранных. И через минуту удивился, оказавшись внутри цитадели, пройдя через небольшие ворота по мостику, которые тут же закрылись за его спиной. Охранники брали ружья «на караул» — и он понял, что сейчас не он ведет даму, а та его, с целеустремленностью японского камикадзе, увидевшего американский авианосец.

— Как здесь темно, государь, страшно, — женщина вцепилась клещом в его руку, когда они вошли в «секретный каземат» — бойница была закрыта ставней, через щели досок просачивался солнечный свет, отражаясь тремя полосками от камня.

— Тут, наверное, уйма крыс, — в голосе Марии Семеновны прорезался страх, в поисках защиты она так прижалась к Ивану Антоновичу, что тот почувствовал себя античным героем.