Год собаки. Двенадцать месяцев, четыре собаки и я - Кац Джон. Страница 35

Ничего, сказала Кэролин, он еще очень молод, научится. А когда поймет, что я для него единственный путь к овцам, то станет следить за мной очень внимательно. Однако к тому времени, когда Гомер начал что-то понимать, он вконец вымотался — совершенно необычное для него состояние. Пес доковылял до ведра с водой и здесь свалился. Я привязал его у ограды и отвязал Девона.

Между тем, пока Гомер бегал, я подметил, что вид у Девона «хищный», иногда у него такой бывает (как в «Парке Юрского периода»). Он внимательно разглядывал Кэролин, меня, Гомера и овец.

Среди многих странных особенностей Девона больше всего меня поражало его любопытство, его всегдашнее желание выяснить, что и как работает — как открывается холодильник, какие действия должны предшествовать прогулке, где в кухне я храню собачье печенье.

В разыгранном перед ним спектакле он не упустил почти ни одной детали и, когда пришла его очередь, удивил нас с Кэролин. Он носился кругами вдоль ограды загона и останавливался как раз напротив меня, именно там, где требовалось.

Кэролин щелкала, я хлопал в ладоши и громко хвалил Девона, а он проделывал то же самое снова. Я просто отходил, останавливался позади овец в другом месте, подавал знак рукой и кричал «беги!». Девон мчался и опять останавливался напротив меня — прекрасный довод в пользу дальнейшей реабилитации «Команды Барби». Но после двух-трех таких раундов Девон отказался продолжать. Он продемонстрировал, на что способен, теперь эта беготня его уже не увлекала; и в нем снова проснулся страх: он опасался что-нибудь напутать.

— Неделю назад у меня еще были сомнения, но теперь вижу — он может очень хорошо работать, — сказала Кэролин, когда мы покидали загон. — Но вот хочет ли? Попробуем дать ему шанс… Поразительно, как этот пес сумел сосредоточиться и уловить весь смысл происходящего. Он на самом деле внимательно за всем следил.

У Гомера такой раздвоенности не было. Кэролин сказала, что у него просто выдающийся пастуший инстинкт, один из самых мощных, какие ей случалось наблюдать у такой молодой собаки.

Этот наш визит, как и прошлый, странным образом воодушевил меня и моих собак, точнее нас всех троих как единое целое.

Отношения теперь несколько изменились. Гомер уже меньше походил на робкого беспризорного ребенка; он работал, с каждым разом все лучше демонстрируя свои возможности пастушьей собаки.

Он стал более уверенным в себе. Девон это почувствовал и изменил свое поведение. Сам Девон в значительной мере утратил былой интерес к автомобилям. С появлением у вас настоящего дела, пояснила Кэролин, эрзацы, конечно, теряют свою привлекательность.

Глядя на собаку, как раз и занятую своим настоящим делом на весеннем солнечном пастбище, и понимая, что за этим стоят тысячи лет выработки инстинктов и совершенствования породы, испытываешь чувство, близкое к благоговению. Собака воспринимается совершенно иначе, да и она сама по-иному себя ощущает. Это, вероятно, и есть основа того единения, которое возникает между работающей собакой и ее хозяином. Здесь, в этом загоне, я ощутил, как много доверия к хозяину, какая тесная связь с ним нужны собаке, чтобы в самом пылу преследования остановиться по одному взмаху руки человека и продолжать действовать, повинуясь ее малейшему движению. Но лично для меня другое оказалось куда более важным.

Я сумел выполнить свое обещание, вернул Девону свой долг, и тот это оценил.

Как бы взглянул на все это Старина Хемп? Я читал, что Хемп мелькнул в свое время среди пастушьих собак как яркий метеор. Его уверенность в себе, само его поведение были таковы, что овцы лишь взглянув на него, спешили выполнить любое его требование.

У нас все было не так. Гомер и Девон подгоняли угрюмых овец, которые — я уверен — вполне понимали, что руководит ими Дейв, а вовсе не я и мои овчарки-любители.

Я не знал, как долго нам еще предстоит пасти овец и насколько успешно это пойдет. Отнюдь не это дело предназначено судьбой мне, вполне вероятно, — Девону с Гомером тоже.

Старина Хемп не должен бы ставить нам в вину, что мы любим гулять в парках, навещать соседских собак, ездить в горы, чтобы гоняться там за бурундуками, и плавать в кристально чистых прозрачных прудах.

Солнце скрывалось за холмами Пенсильвании, когда мы уезжали, рассчитывая, однако, снова вернуться. Рядом с Кэролин сидел верный Дейв, а она, подняв посох, махала нам на прощанье. Я подъехал к ограде пастбища, чтобы дать моим джентльменам еще раз взглянуть на овец, которые в ответ с тревогой смотрели на нас.

— Барби-колли, черт возьми, — сказал я, почесывая собак за ушами. — Хорошие ребята. Я горжусь вами.

Они весело смотрели на меня.

Ну вот, подумал я: две знаменитые собаки и с ними опасный человек.

Постскриптум

Однажды после полуночи в мою спальню в хижине заглянула полная луна. Я проснулся от ее яркого, как прожектор, света.

На полу в ногах моей кровати сидел Гомер, глядя в окно на раскачивающиеся от ветра ветви деревьев. Тени бродили по стенам спальни, по одеялу. Лежавший рядом со мной Девон тут же открыл глаза и поднял голову — посмотреть в чем дело.

Я никогда не упускаю случая полюбоваться полнолунием в горах. К этому зрелищу просто невозможно привыкнуть.

Я встал, натянул халат поверх фланелевой ночной рубахи, сунул ноги в башмаки и вышел из дома. От встречи с пронизывающим ветром, который охватил меня, мне показалось, что в оставленной мной хижине тепло и уютно, хотя в действительности там было прохладно.

Луна сияла, заливая холодным светом долину; на опушку леса и на луг ложились тени. Пастбища и поля внизу выглядели как лоскутное одеяло, а строения и силосные ямы казались вышитыми. Если бы полная луна светила каждую ночь, я, наверное, никогда бы не уехал отсюда.

Бордер-колли, ощущая нарушение нашего привычного распорядка, не поспешили, вопреки обыкновению, вперед, чтобы поискать бурундуков. Что-то подсказывало им, что это не обычная прогулка; может быть, мое странное одеяние, а может быть, время суток. Они медленно шли рядом со мной, пытаясь понять, что нам предстоит.

Прямо над нами висел огромный серебряный диск луны, чуть прикрытый тонкими облаками.

А на лугу бушевал ветер. Я позавидовал собакам, — непогода их вовсе не трогала. Зима уступающая, наконец-то, место весне, в этом году была очень суровой.

Снег сошел, но деревья еще стояли голые. Я хлопнул в ладоши и начал спускаться на луг. В такой час одеваться для настоящей прогулки не стоило, но мне хотелось еще немного посмотреть на всю эту красоту, чтобы потом вернуться в постель и уснуть. Это был сигнал, которого ждали Девон и Гомер; теперь они знали, что делать. Собаки помчались прыжками по сухой траве к стоявшим внизу соснам, но гоняться друг за другом не стали, а просто бегали вместе широкими кругами.

Они в этот момент не работали, не охотились и не играли — носились на просторе свободные, как веющий здесь ветер.

Без какой-либо определенной цели я подошел к тому месту, которое когда-то было личным наблюдательным пунктом Джулиуса. Месту, где он обычно возлежал, любуясь развернувшейся внизу панорамой. Накануне днем я развеял на горе, и в этом месте тоже, пепел Джулиуса и Стэнли. Но часть пепла Стэнли пока сохранил для Бэттенкилл, где Стэнли так любил плавать.

Очевидно, пора перестать их оплакивать. Я устал от этого. Мне столько раз приходилось отвечать на вопрос, куда девались лабрадоры, что с ними случилось; рассказывать об их болезнях и принимать соболезнования. Мне хотелось тихо и достойно завершить это. Я не верю в загробную жизнь. Я надеюсь — жене и дочери я уже дал на этот счет указания — уйти из жизни так, как ушли Джулиус и Стэнли: без всяких мучительных операций и ненужного лечения — просто быстрая смерть и кремация.

Но на случай, если я не прав в своем неверии, все-таки смешал часть пепла Джулиуса и Стэнли — пусть лабрадоры и в той, другой жизни будут вместе.