Три трупа и фиолетовый кот, или роскошный денек - Качановский Алоиз. Страница 5

В глубине бара из двери, ведущей в туалет, выходит парнишка в комбинезоне. По пути укладывает инструменты в сумку.

— Готово, шеф. Все исправил, — говорит он.

Вынимает из кармана и вращает в руках серебряный кружок.

— Смотрите, что за люди! Суют в автомат черт знает что, не мудрено тут сломаться!

Толстяк берет монетку в руки, рассматривает ее.

— Заграничная. Посмотрите, господин адвокат. — Подает мне монетку.

— Французская, двадцать франков, — говорю я. Держу монету в одной руке, другую опускаю в карман и стискиваю в пальцах стофранковку, которую нашел на балконе соседки в тот момент, когда доказывал ей, что там нет никакого трупа.

— Размер почти совпадает, могла даже соединить, но следующему дозвониться уже не удалось — заблокировала автомат, — говорит о монетке механик. — С вас десятка, — добавляет он.

— Поймать бы этого прохвоста, — ворчит толстяк, доставая деньги из кассы. — Я бы с него содрал и десятку и компенсацию.

— А когда автомат испортился? — спрашиваю я.

— Вчера еще работал, — отвечает толстяк.

— Бывают у вас французы?

— Да что я знаю всех, кто сюда заглядывает? Заскочит такая свинья, проберется в автомат, бросит фальшивую монетку, а то и пуговицу — и ищи потом ветра в поле.

— Вчера у вас было много народу?

— Не могу жаловаться, да еще перед самым закрытием кельнер исчез куда-то, мне пришлось самому разносить по столикам пиво, так что я не видел, кто там идет к автомату или в туалет, нет у меня глаз на затылке, — горюет толстяк.

Выбираюсь из-за стола и направляюсь к туалету, в глубину бара. Там, собственно, не дверь, а портьера, обычно сдвинутая в сторону, чтобы не мешала. За портьерой коридорчик, заканчивающийся дверью с надписью «00». Посредине коридорчика окошко для подачи блюд их кухни. Рядом с окошком телефонный автомат, под ним столик со справочником и кресло.

Когда я возвращаюсь в зал, Франк уже сидит за столиком у окна, Подхожу. Здороваемся. Я усаживаюсь напротив него на диванчике, покрытом искусственной кожей. Столик у окна находится в уютной нише, можно поболтать без помех.

Излагаю Франку все мои приключения, начиная с момента пробуждения и обнаружения первого трупа на диване. По мере развития сюжета физиономия Франка все более и более вытягивается.

— Сейчас же звони в полицию. Чего ты ждешь? — решительно произносит он.

— Позвоню, не робей, — отвечаю я. — Но перед этим мне хотелось бы узнать, чем я занимался с девяти вечера до девяти утра, то есть до момента, когда сознание в большей или меньшей степени вернулось ко мне. Я же должен излагать в полиции что-то разумное.

— Во всяком случае я сумею подтвердить твое алиби, — улыбается Франк (первый шок у него, видимо, прошел). — Мы расстались только под утро.

— Ты снимаешь камень с моей души, — говорю я. — Но давай уточним факты.

— Уточним, — соглашается Франк. — Началось все с того, что ты позвонил мне и поинтересовался, нет ли у меня желания пропустить пару рюмочек. Я решительно отказался. Точно, отказался. Ванда никак не может поверить этому. Тебе еще придется подтверждать ей мою невиновность.

— Точно, ты отказался, — подхватываю я. — Прекрасно помню это. Помню еще некоторые события этого вечера. Ты сказал, что если уж не пил все время, пока Ванда была в санатории, то нет никакого резона надираться как раз накануне ее возвращения. Ну хорошо, возразил я тебе, в таком случае пить буду я один, а ты только оплатишь счет, так как я в настоящее время на мели. Ты ответил мне на это, что уже несколько часов подряд долбишь на машинке сценарий и у тебя нет никакого желания одеваться и выходить из дома. Но если у меня такая жажда, я могу приехать к тебе и выхлестать полбутылки, оставленные Вандой в холодильнике перед отъездом. А ты будешь играть при этом роль наблюдателя. Сходится?

— Точно. Добавлю только, что после поглощения содержимого этой полбутылки, тебе удалось найти еще одну, полную, затерявшуюся с незапамятных времен в глубинах буфета. Я был просто потрясен твоим талантом сыщика.

— Потрясен настолько, что принял участие в уделывании этой второй бутылки.

— О, участие очень скромное. Как хозяин, не хотел бы упрекать тебя, но на мою долю досталась самое большее пятая часть ее.

— Хочешь сказать, что я упился в доску?

— Даже бредил. Все время рассказывал мне о каком-то фиолетовом призраке, навещающем тебя…

— Хватит! — говорю я. — Это не имеет отношения к делу. Бредил, ладно. Что было дальше?

— Ты требовал еще выпивки. Дома уже не было ни капли. В город я не мог тебя выпустить в таком виде. Тут как раз позвонила Майка.

— Помню! Я прыгал вокруг аппарата и кричал: «Дай мне ее, она меня поймет!», а ты отмахивался от меня и продолжал беседу с нею. В конце концов мне удалось вырвать у тебя трубку и крикнуть: «Майка, спасай меня, кончилась выпивка!» А она ответила:

«Ну так приходите ко мне, ребятки, у меня найдется немножко персиковой наливки». Я возразил, что это мерзкое пойло, но по дороге мы сможем прихватить чего-нибудь поприличнее. И мы поехали к Майке. Точно?

— Могу еще напомнить тебе, что ты рвался вести машину под предлогом того, что я совершенно пьян. Я!

Туман, господствующий в моем мозгу, постепенно редеет, припоминаю себе неожиданно эту сцену со всеми подробностями: мы выходим из дома Франка и под проливным дождем бежим к его машине. Я устраиваюсь за рулем, поворачиваю ключ зажигания, щетки дворников сгоняют струи дождя со стекла, запускаю мотор и в это мгновение Франк лупит меня под дых, отталкивает в сторону и сам садится за руль. Разъясняю ему, что он слишком пьян, чтобы вести машину, но Франк не слушает меня, мы отъезжаем в потоках ливня, минуем какие-то улицы, я не узнаю их в темноте и дожде… а потом — дыра в памяти. Следующий кадр — это Майка в халате, подающая мне штопор, и моя борьба с упрямой пробкой. Борьба, завершающаяся после определенных усилий полной победой.

— Помню, как открывал у Майки кальвадос, — говорю я. — Откуда вдруг взялся этот кальвадос?

— Мы купили его по дороге, как и было запланировано. Купили даже две бутылки. «На всякий случай», — как ты выразился.

— Убей меня, этого не припоминаю. Где же мы покупали этот кальвадос?

— В «Селекте». Ты, впрочем, не выходил из машины. Я сам бросился в дождь и бурю, чтобы запастись горячительным. Оцени мое самопожертвование!

Туман в мозгу снова расступается, но на этот раз лучше бы он не расступался. Это, определенно, произошло именно там, возле «Селекта». Помню переднее стекло, залитое водой, надрывающиеся в борьбе с нею щетки, в густой темноте, прорезаемой лучами фар, струи ливня, разбивающиеся об асфальт, и именно тогда, на мокром асфальте прямо перед автомобилем неожиданно появляющееся ЭТО.

Помню еще, как я закрыл лицо руками и стал трястись. Лишь Франк вернул меня к действительности, бросив мне на колени бумажную сумку с бутылками… Но "лаза я открыл не сразу, наверное, мы отъехали к этому времени уже на километр.

— Что было у Майки? — спрашиваю я.

— Обычный запой, — отвечает Франк с гримасой отвращения.

— Был еще кто-нибудь кроме нас?

— Сосед в пижаме. Прилетел поскандалить, так как мы запустили проигрыватель на полную мощность в два часа ночи. Дал уговорить себя и даже сбегал за вишневой настойкой, наш кальвадос к этому времени уже кончился. Вернулся с вишневкой и заспанной женой в папильотках, но вполне симпатичной. К слову, папильотки она сразу же сняла.

— Припоминаю, дамочка в полном порядке. Помню даже, что она измазала тебя губной помадой, а я, чтобы отвлечь внимание мужа, занимал его разговорами о кибернетике. Кстати, что за тип?

— Этот в пижаме? Говорил тебе, сосед. Живет этажом ниже.

— Они были с нами до конца?

— А как же! Даже хотели остаться, когда мне удалось наконец выпроводить тебя из этого гнезда разврата. Думаю, что после нашего исчезновения они утратили интерес к веселью и вежливо пошли баиньки, потому что Майке в семь утра нужно было ехать на съемки.