В двух шагах от рая - Рощина Наталия. Страница 19

Из его глаз не пролилось ни слезинки ни в этот миг, ни после. Он не мог понять, почему ему отказано в такой облегчающей во все времена милости — слезах. Казалось, он безучастно наблюдает за происходящим или вовсе не понимает, что происходит. Глаза его оставались сухими и на кладбище. Первые комья земли, ударившись о крышку гроба, разлетелись на множество мелких комочков, и только тогда он рванулся к свежевырытой могиле. Чьи-то сильные руки схватили его и удержали, хотя он ничего глупого не собирался делать. Он просто хотел удостовериться в том, что крышка гроба закрыта достаточно крепко. Дима боялся, что на ее застывшее, но почему-то помолодевшее лицо попадет земля. Отец удивленно поднял брови, услышав от него об этих опасениях, и вернувшись домой, попросил его выпить две маленькие таблетки. Дима послушно выпил и вскоре впал в забытье. Он не сидел за поминальным столом, потому что сразу отказался от этого — он всегда возмущался этим обычаем, называя его варварским. Диме казалось, что к концу подобных мероприятий не многие помнили, по какому поводу собрались.

Наутро он с отцом и еще несколько близких друзей и родственников отвезли на могилу завтрак. Дима смотрел, как на коричневом холмике расстилают салфетку и на ней появляется стопка водки, пирожки, кусочки колбасы и сыра. Он окинул взглядом присутствующих, не заметив на их лицах ничего необычного. Привычные движения, словно заученный текст, который говорят автоматически, не вкладывая в него ничего от души. Казалось, этот ритуал больше нужен им самим, а не усопшей: еще одна возможность поговорить с надрывом, выпить, плеснув остатки на могилу. Дима мечтал остаться с матерью один на один, но не прогонять же было всех. Недовольство на его лице не укрылось от внимательного взгляда отца. Он наблюдал за сыном, тревожно всматриваясь в его потемневшие глаза, наблюдая за его замедленными движениями.

— Выпей, сынок, — впервые отец протягивал ему рюмку, содержимое которой, налитое до краев, чуть не выплескивалось на его дрожащую руку.

Дима молча сделал большой глоток и почувствовал обжигающую волну внутри. Голова тут же закружилась, но от протянутого бутерброда он отказался. Потом повернулся и пошел к микроавтобусу, привезшему их на кладбище. Он не мог ни с кем общаться, не хотел никого видеть. Даже на отца в душе появилась какая-то, по сути, беспричинная обида. Словно он был виновен в том, что произошло с матерью. С ее уходом трещина в отношениях Димы и отца разрасталась и достигла критического состояния примерно через два месяца. В очередной раз собрались те, кто хотел почтить память безвременно ушедшей молодой женщины. Кто-то сказал за столом, что теперь ее душа точно на пути в рай. Мистика сорока дней, после которых скитание заблудших душ заканчивается и предстоит путь в вечность.

— А что, до этого она была где-то здесь? — поинтересовался Дима, стараясь скрыть иронию в голосе.

— Да, милый, была здесь. Душа ее бродила по этому дому, прощалась. Теперь уж навсегда…

Тогда Дима решил, что и ему больше нечего здесь оставаться. Тем более что с отцом отношения становились все напряженнее. Мамы рядом не было и некому было сглаживать время от времени возникающие конфликты, откровенные грубости Рогозина-старшего в адрес сына, не оправдавшего его надежд. Отношения стремительно портились. Не желая порвать их окончательно, Дима собрал вещи и, сняв квартиру, переселился туда. Отец для приличия возражал, но Дима был уверен, что и он в душе только рад такому обстоятельству. Они расставались сухо, без объятий и поцелуев, вяло пожав на прощание друг другу руки.

Дмитрий почувствовал облегчение, возвращаясь по вечерам в пустую квартиру. Не нужно было вежливо отвечать на дежурное приветствие и вопросы, ответы на которые никого, по сути, не интересовали. Полученная свобода положительно отражалась на его работе. Дима зачастую забывал о времени, уходя из-за своего рабочего места позже всех, а возвращаясь раньше всех. Он находил успокоение в привычных, оттачиваемых день за днем движениях. Он относился к каждому посетителю с невероятным вниманием, добродушием и поначалу подкупал этим. Ему прощали не совсем твердую руку, огрехи в качестве. Общение с ним было приятным само по себе.

Потом настал момент, когда посетители стали просить Диму высказать свое мнение. Он советовал, воплощал и, кажется, пока ни разу не ошибся. Количество клиентов возрастало, доходы росли пропорционально занятости, плюс настойчивость и желание во что бы то ни стало приблизиться к осуществлению обещания, данного матери.

Постепенно Дима становился мастером, который получал изрядную долю людской любви и зависти. Эти два мощных чувства зачастую идут рядом. Попав в зону повышенного внимания, Рогозин понял, что в этом подобии первой ступени к славе, известности есть и отрицательные моменты. Иногда ему казалось, что их даже больше, чем он всегда представлял. Правда, и возможностей становилось все больше.

Дима продолжал снимать квартиру, только уже в более престижном районе. Настал момент, когда он мог позволить себе купить собственное жилье, но он решил вкладывать дело в бизнес. Пока у него не было семьи, он считал, что это самый приемлемый вариант. А идея об открытии салона парикмахерских и косметических услуг зародилась у него давно, но пока для этого не было достаточной материальной базы, навыков работы, широкого круга клиентов, все оставалось на уровне фантазий. Рогозин не терял надежды, работал и ждал. Ждал, пока судьба благосклонно обратит на него внимание. И это состоялось. Со временем сложились условия, необходимые для воплощения мечты. Дима начал действовать конкретно, целенаправленно.

Заброшенная, старая двухэтажная постройка была выкуплена на аукционе недвижимости за очень низкую цену. Объединившись со своим армейским товарищем, занимавшимся ресторанным бизнесом, Рогозин строил планы, воплощение которых не заставило себя долго ждать. Два молодых, амбициозных, энергичных мужчины посвящали все время, силы, средства своему детищу. Прошел не месяц и не два, а целых полтора года, пока ветхое двухэтажное здание вписалось в современный дизайн одной из центральных улиц города. На первом этаже был размещен парикмахерский зал, косметические кабинеты, а на втором — уютное кафе, бар.

Открытие салона освещалось прессой. Отец Димы, в числе приглашенных, с удовольствием принял участие в торжественном мероприятии. Впервые за долгие годы Дима не видел в его глазах насмешки, предвзятости. Он постоянно пытался оказаться рядом, выказывая не показной интерес и восхищение результатами труда сына. Но для Димы было уже не принципиально, что скажет отец. Слишком долго он не верил в него, слишком долго посмеивался вместо того, чтобы поддержать, помочь словом, а это порой бывает гораздо нужнее. Его похвалы сейчас вызывали даже раздражение, которое Дмитрий скрывал под чуть усталой улыбкой.

Дима шаг за шагом становился тем, кем обещал своей маме. Это стало главной целью его жизни. Амбиции, подстегиваемые клятвой у постели умирающей матери, сжигали Рогозина изнутри. Ждать пришлось долго, но результат был налицо. Он не ошибся в выборе своего призвания, ощущая себя на своем месте, не страдая комплексом вины, неизбежным в другом случае. Фамилия Рогозина зазвучала. Дмитрий стал победителем многих международных конкурсов самого высокого уровня. Он стажировался за границей, набираясь премудростей от известных стилистов с мировым именем. Теперь сам он заслуженно считался ведущим стилистом, который не стоит на месте, постоянно растет, совершенствуется, идет вперед. И у него появились ученики, которые могли следить за волшебными превращениями, происходящими благодаря движениям рук мастера, игре ножниц. Рогозин очаровывал всех, кто попадал к нему в надежде измениться, найти новый образ. Он с фанатическим рвением работал, не замечая, что рядом все чаще оказываются те, кто просто хочет погреться в лучах его известности. Дмитрий начал разочаровываться в людях, все больше замыкаясь в себе. Это была вторая, менее броская, обыденная сторона медали. Отблески славы не всегда согревали, чаще они обжигали, совершенно изводя Дмитрия. А тем, кто хотел просто оказаться рядом, его душевные мытарства были не понятны. Рогозину удавалось быть самим собой только дома, в одиночестве, когда никого не было рядом. И тот образ, который представал миру во время конкурсов, бесчисленных телевизионных интервью, в журнальных статьях, был очень далек от настоящего Рогозина.