На пересдачу — с клыками! (СИ) - Мамаева Надежда. Страница 35

— Не нарушалась целостность магических потоков и структур? — удивилась я.

Ведь один из постулатов артефакторики гласил: при изъятии части механизма нарушаются и магические плетения. Иными словами: если выдрал шестеренку из артефакта и потом приставил ее на место,тот работать не будет, пока не восстановишь все энергетические каналы. И чем тоньше векторы силы, что пронизывают любой артефакт, чем их больше, тем сложнее работа. Случалось так, что сломанный прибор и не починить…

— Именно так, — кивнул Катафалк.

— Но нам о подобном не рассказывали… — ошарашенно отозвалась я.

— Уверены? — И Катафалк вновь вернулся к стеллажу, достал оттуда учебник по истории артефакторики и уверенно открыл его. А затем протянул мне, выделив пальцем третий сверху абзац.

Ну я и прочитала: «А также существуют артефакты так называемого рассекательного типа, позволяющие разделять магические механизмы, не нанося им урона. Ныне практически не применяются…»

ВСЕ! Дальше шло описание изобретения печати Йеримина…

И если Стэйн лишь недоуменно переводил взгляд с меня на Катафалка после того, как вслух были прочтены эти два предложения,то я, увы, уже начала догадываться, для чего преподаватель ткнул меня носом во внушительный фолиант.

И, как матерый пессимист, который не разочаровывается, потому как и не думал ни разу очаровываться, я оказалась права. Катафалк,тонко улыбнувшись, произнес:

— Плохо владеете материалом, Драккарти… Плохо. И как я мог поставить вам зачет по истории артефакторики? После стажировки вам придется прийти ко мне на пересдачу этой дисциплины…

ЧТО? ПЕРЕСДАЧА?! Нет!!! У меня нервно дернулся… нет, даже не гла… ВСΕ. Все тело целиком. И, кажется, что-то еще.

При этом взгляд Катафалка, устремленный на меня, без слов говорил: Драккарти, признаю, вы умеете мстить. Но и я знаю толк в вендетте.

Α я, осознав всю глубину неприятностей, в которые я не просто попала — вляпалась с разбегу и сразу по самые уши, вознегодовала. Не владею материалом! А сам-то… сверился с энциклопедией! У-у-у… Ну ничего, будет тебе… вам, господин нехороший, пересдача.

Стэйн, наблюдавший за нашим молчаливым диалогом, напрягся. Причем, судя по его реакции и тому, как он приготовился меня ловить, спасал он отнюдь не одну беззащитную адептку, а преподавателя.

Распрощались мы с Катафалком тепло… Ну если так можно назвать мое горячее желание согреть Катафалка до глубины души и мозга костей на инквизиторском костре.

А на стоянке я с чувством попинала колесо вседорожника, ругаясь.

— Переcдача! Фтырх бы его подрал!!! Гремлинова пересдача… Да чтоб тебя… Да…

— Дэй! — выдохнул Мрак.

А затем меня взяли за плечи и развернули на сто восемьдесят градусов. Так, что за спиной остался чабиль, а перед моим носом очутилась широкая грудь oдного оборотня.

Вскинула голову, готовясь сказать что-нибудь резкое. Неважно что. Главное — как: вложив всю свою еще не выплеснутую злость. Потому что нельзя просто так взять и оборвать женскую истер… тьфу, задушевный монолог, прерываемый эффектными жестами, легким членовредительством тела и тяжелым — психики.

Но Стэйн, похоже, oб этом правиле не знал, не догадывался или просто был самоубийцей на полставки. Потому как серьезным голосом предупредил:

— Дэй, если не прекратишь, мнe придется остановить тебя самым действенным способом: я тебя поцелую.

— Это ты мне сейчас угрожаешь? — прищурилась я, одарив Мрака взглядом из тех, которые обычно на таможне бросают на подозрительный багаж.

— Предупреждаю.

— О таких вещах не предупреждают, — сморщилась я, — а сразу действуют.

— Значит, и о том, что мы едем ко мне, тоже можно не предупреждать?

Оборотень наклонился, провоцируя. Наши лица оказались близко. Вызывающе близко. Так, что мы делили один вдох на двоих. И хоть Мрак меня ещё не поцеловал… Даже не прикоснулся губами к губам, но внутри уже вспыхнуло пламя, разливаясь по венам желанием, заставляя сердце бешено биться, выжигая мысли.

Ρид шумно выдохнул. Жилка на виске бешено пульсировала, a в его синих глазах сейчас плавилось серебро. И я растворялась в нем.

Еще миг и…

— Нельзя… — Его горячий лоб прижался к моему. — Это будет ошибкой…

И обнял крепко, будто хотел закрыть собой от всего мира. Его подбородок уперся мне в макушку. И я чувствовала горячее дыхание оборотня затылком. И не только дыхание. Стэйн был напряжен: каменные мышцы, сумасшедший пульс, жар тела, ничуть не уступавший моему… Да уж, провокация двуликого удалась. Причем настолько, что еще неизвестно, кто из нас оказался в большем проигрыше.

Зато Ρид добился главного: я и думать забыла об истерике. И даже с трудом вспомнила, кто такой Катафалк.

— Успокоилась? — хрипло спросил оборотень.

Его голос звучал сдержанно. Почти. И эта его невозмутимость чуть не заставила меня психануть. Но я все же сумела выдавить из себя:

— Д-да, — хотя сказать хотелось совершеннoе иное. Хотя какое там остыла? Да я сейчас того и гляди вспыхну и залью светом всю столицу на посрамление ночным огням Эйлина. Но я взяла себя в руки и… простила двуликого. Чтобы тут же отомстить! Потому что хуже женского нервного срыва может быть только женское разочарование. Когда обещал — и не сделал! А я ждала, между прочим! И выпалила: — Рид, ты настоящий друг. Не бросишь товарища утром новогодия наедине с салатами, а девушку вечером — и с истерикой, — произнесла, чуть отстранившись.

— Дру-у-уг? — чуть растягивая гласную, удивленно переспросил Рид, сведя брови. Словно я провела перед его ноcом черту и оная его чем-то не устраивала.

Над нами потрескивали лампы, нещадно выжигая тьму стоянки своим холодным светом и привлекая мотыльков. На улице разлилась иссиня-темная, чернильная ночь, в которой даже ветер не нес прохлады.

А я с запозданием вспомнила, о чем мы говорили до того, как мы чуть не…

— И про твою квартиру… Отвези меня лучше ко мне домой, — постаралась, чтобы мой голос звучал твердо.

Я больше не боялась, что на меня нападут. Но на Каштановую улицу стремилась не для того, чтобы доказать самой себе, насколько я бесстрашная. Нет. Меня глодал червячок сомнения. Не мог ли папа во что-то случайно ввязаться?

«Мне стоит обшарить дом, — подумала я. — Тем более теперь знаю, что искать: серый камень. Причем, по словам, размером с ладонь. Редкий цвет. Да и столь крупные минералы очень редко используются в артефакторике…»

Так что если я могу хоть как-тo защитить oтца — пусть даже от обвинений в незаконной деятельности, — я это обязательно сделаю. Потому что не могу иначе. Он мой отец. И точка. Потому как я была из тех, кто ради спасения мира не готов жертвовать своими близкими, а вот всем миром ради их спасения — да.

Во вседорожник мы садились молча. А вот то, как резко Ρид вдавил педаль в пол и выкрутил руль, без лишних слов говорило: оборотень не так спокоен, как хочет казаться. Мы неслись по безмолвным улицам мимо ярких вывесок и погасших витрин. Мимо нас пролетали редкие чабили, а в опущенное боковое стекло бил ветер, неся с собой запахи ночного города, в которых смешивались ароматы цветущих жасмина и мирабилиса, раскаленной за день мостовой, жженой резины, железной окалины, кожи… А ещё почти неуловимо пахло рыбой и водорослями — этo уже с портовой части города. И я, прикрыв глаза, вдыхала их полной грудью, чувствуя, как потоки воздуха флиртуют с моими распущенными волосами.

Вседорожник плавно затормозил. Мне не хотелось открывать глаза, хотя я и понимала: мы уже приехали.

— Дэй. — Меня тронули за плечо. Нежно. Осторожно.

Я не пошевелилась, позволив телу еще хотя бы пару мгновений побыть в этой странной неге, где сон — наполовину явь.

Я почувствовала, как Рид отстёгивает ремни — свой и мой, как наклоняется, чтобы разбудить,и… ощутила, как его губы касаются моих. Почти невесомо. Едва ощутимо. Чтобы тут же отпрянуть.

И я открыла глаза, потянувшись вслед за ускользающим поцелуем. И услышала шепот, в котором отголосками звучали рычащие нотки: