Венец терновый (СИ) - Романов Герман Иванович. Страница 39

Берега прикрывались редутами на случай маловероятной попытки высадки десанта на лодках – гребные калиуты постоянно патрулировали северное побережье полуострова, заодно доставляя из Керчи разнообразные припасы, пополнение и свежую пресную воду – последней не хватало, к тому же в немногих колодцах она была солоноватой.

Даже при полном господстве на Азовском море эскадры Брайи высадка не исключалась. Но такой десант становился изощренным способом самоубийства – любые плавсредства с турками мгновенно превращались в мишени для стрельбы из «единорогов» и винтовок.

Полутора тысячный гарнизон составили два стрелецких полка из четырех сотен каждый, артиллерийский полк, по полусотне сапер и пластунов, по сотне конных стрельцов и реестровых казаков. Кавалерия постоянно патрулировала «Арабатскую стрелку», порой уходя далеко на север, чтобы предупредить о возможном «визите» татарской орды. Впрочем, крымчаки дурных действий пока не предпринимали – ширина косы не позволяла маневрировать коннице, которая в таком случае могла быть беспощадно избита выдвинутой далеко вперед артиллерией.

В «военном городке» проживало также несколько сотен, так сказать, «гражданских», главным образом женщин – солдат нужно обиходить, постирать им, накормить, да заботой окружить – устраивать там строгий монастырь Юрий не собирался. Война войной, а жизнь должна быть нормальной даже на ней, с некоторым комфортом – усталость и завшивленность порождают болезни, а солдат нужно беречь, их и так немного, и каждый опытный стрелец драгоценен.

– За две недели трое убитых и пять раненных, и это после постоянных обстрелов. Неплохо, зер гуд, – Юрий хмыкнул, читая донесение. Столь малые потери легко объяснимы – дежурная рота пехоты укрывалась в казематах, что устроены из камня с тыльной стороны валов, наверху в траншеях находились только наблюдатели и снайперы.

Три роты полка могли прибыть по траншеям в течение нескольких минут и отразить попытку штурма. Держать больше людей не имело смысла, напрасные потери, а полки производили смену каждые пять дней. Только снайперы «трудились» круглый день, выцеливая неосторожные жертвы.

Целенаправленная охота на людей привела турок вначале в замешательство, а теперь вогнала в страх. Днем османы старались уже не показываться из окопов, которые старательно рыли, продвигаясь вперед. Правда, процесс шел медленно – полупудовые «единороги» постоянно вели беспокоящий огонь, взрывы гранат и шрапнели оказывали деморализующее воздействие на осаждающих. Да и подготовленные пластуны сделали три вылазки, вырезав два десятка османов и захватив «языков».

Все эти действия вкупе остудили пыл турок, Арабат не Чигирин, каждодневные потери всегда отрезвляют людей, как бы фанатично они не были настроены. Османам требовалось взять укрепрайон на «стрелке» любой ценой и обеспечить себя от удара в спину, при походе через безлюдную местность на Керчь. Вот только собранных под Ак-Монаем двадцати тысяч явно не хватало, пусть даже половину воинов составляли элитная пехота Оттоманской Порты – знаменитые янычары, что два месяца тому назад штурмом овладели Чигирином.

«Этот укрепрайон экспериментальный, и он показал свою чрезвычайную эффективность. Гарнизон эвакуации не подлежит – стрельцы это хорошо знают, а потому будут драться. Подвоз из Керчи постоянный, море в южной части почти никогда не замерзает, если только лютые холода не наступят. Но и тогда будут драться в полном окружении!

Пока Арабатская «стрелка» под моим контролем – это вечная угроза внезапного вторжения в Крымское ханство. Надеюсь, что татары теперь постоянно будут держать там массу конницы, для отражения нашего «визита». И терпеливо ожидать, пока османы не вырвут эту занозу из их задницы – так что пьеса затянется, причем надолго.

А я выиграю главное – время!

Керчь прикрыта укрепленной полосой из нескольких «УРов», причем позиции ежедневно улучшаются. Их оборона будет активной, так что турки получат контрудар при массированном огне артиллерии в любом месте. Размазывать начнут свои силы по всему фронту, а прорву людей нужно кормить и поить – а подвоз ограничен. Весело им станет!»

Юрий прошелся по кабинету, посмотрел в окно – погода была пасмурной, поздняя осень наступила, еще месяц и зима придет с ее морозами и снегопадом. А вот по весне начнутся проблемы – придут турки в силе тяжкой и начнут сводить счеты, благо московские войска на Правобережье они серьезно потрепали, и отбросили за Днепр.

– Плохо то, что абсолютно непонятно, куда они ринуться. По логике им нужно выбить «керченскую пробку», но уже поздно – в Азове крыс доели, от голода люди восстают, а паша все торгуется. Я бы их выпустил из города, но донские казаки настроены кровожадно. Ладно, завтра выеду и договорюсь – второе «азовское сидение» уже осточертело моим стрельцам.

Галицкий усмехнулся – гарнизон крепости держался до последнего, и вызывал нешуточное уважение. Попытка деблокирования ногайцами успешно отражена – артиллерийский огонь произвел на степняков впечатление. И тем более опасения у мурз Закубанской орды вызывала Тамань – оттуда уже были проведены два похода, которые породили серьезное беспокойство у паши в Анапе – опорном пункте Порты в этих краях.

Так что ситуация была сейчас более чем позитивной, но вот следующая весна грозила серьезными страхами, которые Юрий озвучил, пробормотав:

– А если они в мае и на Галич пойдут, и на Керчь навалятся?! Сила у них неимоверная, особенно после победы. Что я тогда делать буду?! Ведь раздавят меня, как куриное яйцо разбивают кувалдой – только брызги полетят в разные стороны…

Интерлюдия 4

Москва

27 октября 1678 года

– И что мне посоветуете, бояре? Если османы на Киев пойдут в силах тяжких, как город защищать будем?! Ибо ляхам отдавать его для нашей чести невместно, не для того отец мой город у них отнял!

В голосе юного царя прозвучала горечь, но вместе с ней прорвалась упрямая решительность – известие о «Чигиринском позоре» обескуражило всю Москву, и подействовало на всех, после горделивых восхвалений прошлого года, ушатом ледяной воды.

Федор Алексеевич вскинул подбородок и посмотрел на двух своих доверенных приближенных.

Иван Михайлович Милославский, пожалованный боярской шапкой в прошлом году, приходился царю родней по матери, был влиятельным, хитрым и пронырливым. И достаточно богатым, что бы напропалую красть со всех приказов, которыми управлял – Новгородским, Галицкой чети, Большого Дворца, Большого Прихода, Владимирским, Новой чети. А еще двумя немаловажными, особенно в момент тяжелой войны с Оттоманской Портой – Рейтарским и Иноземным. Именно последний приказ осуществлял вербовку и прием на русскую службу всех иностранцев, что предлагали московскому царю свою шпагу.

Второй боярин куда как родовитый и знатный, принадлежащий княжескому роду Голицыных. Младше Милославского на восемь лет, князь, только перешагнувший за тридцатипятилетний рубеж, был умен и статен, прекрасно образован – говорил на польском языке и латыни. И на редкость не корыстолюбив, хотя и не бессеребренник. Нет, заведуя Пушкарским и Владимирским судным приказами, и будучи главным стольником царя, Василий Васильевич не мог не брать подношений по древнему московскому обычаю. Но молодой монарх по изветам его врагов хорошо знал, что взяточничество претило князю, хотя он и придерживался традиций.

– Не для того в этом году Киев обменяли на Себеж, Велиж и Невель, чтобы ляхам его обратно возвращать, османов убоявшись, – произнес Милославский, сцепив пальцы и качнув высокой бобровой шапкой. В прошлом году юный царь значительно увеличил состав Думы – с 66 до 98 бояр, пожалования получили многие рода. Федор Алексеевич искал в них поддержку своим, еще пока не видным начинаниям.

– Да и не пойдут турки на Киев, – негромко произнес Голицын. – Пока царство Боспорское у короля готского не отвоюют. Тем паче, Юрий Львович Азовом овладел. И в полон три тысячи османов взял.