Девушка из письма (ЛП) - Гуннис Эмили. Страница 28

Снаружи было жарко и душно, но легкий ветерок приносил какое-то облегчение. Библия лежала открытой на прикроватном столике, ее выцветшие страницы колыхались, словно крылья пойманной бабочки. Наконец они замерли на первой странице, где все еще виднелся штамп обители Святой Маргарет. Матушка Карлин, глядя на него, словно чувствовала, как ее тянет назад во времени.

Ее кабинет в обители, запах лака, исходящий от половиц из красного дерева, шум дождя, барабанящего в крошечное окошко. Она в очередной раз говорила с только что прибывшими девушками. Они вытянулись в линию перед ней, все в коричневых форменных робах, все с выступающими вперед животами.

— Месса в шесть утра, — объявила она. — Следом завтрак, потом работа в прачечной до восьми. Разговоры не допускаются; ленивыми языками управляет дьявол.

Девушки всегда стояли, опустив головы, а она прохаживалась перед ними, перебирая в пальцах четки.

— Вы все совершили тяжкий грех. Но и грешники могут вновь обрести путь назад к Господу нашему Иисусу Христу через силу молитв и тяжкий труд.

Она взглянула на часы на прикроватном столике и вздохнула. Ночная сиделка была довольно трудолюбива по современным стандартам, но имела склонность отвлекаться. Какое-то время назад Матушка Карлин попросила принести ей горячего молока. Она почти не ужинала, и теперь желудок болезненно урчал. Уже дважды монахиня безуспешно нажимала на кнопку вызова, но ответа все еще не было.

Раздраженно опершись на ходунки, она направилась к тапочкам, стоявшим у другого края кровати. Проживание в «Грэйсвелле» было комфортным. Но повседневным мелочам не уделялось должного внимания. Все было иначе, когда она стояла у руля обители Святой Маргарет. Немыслимо, чтобы ее, равно как и Отца Бенджамина, проигнорировали, особенно в такой поздний час. То, что требовалось регулярно, доставлялось к дверям их комнат с завидной пунктуальностью. Если же что-то выбивалось из обычного порядка, звонок колокольчика вызывал ночную дежурную Сестру. И через несколько минут они получали необходимое.

Сегодняшняя молодежь была неорганизованной и безответственной. И за подобное поведение не наказывали. Она же пришла из другого мира, где наказание — или просто угроза его — было частью повседневной жизни. Дома за непослушание полагались побои, и каждый вечер приходилось замаливать свои грехи перед Господом и просить прощения. Даже если родители не знали о плохом поведении, Бог видел все и всегда. Даже волосы на голове все были сочтены. Она злилась при одной только мысли, что Церковь, прежде почитаемая превыше всего, теперь являлась всего лишь живописным местом для проведения рождественских служб, крестин и свадеб. Она читала газетные статьи о домах матери и ребенка, слышала, как шептались сиделки, когда появлялись посетители, пытаясь отыскать своих родных. Она знала, что люди о ней думали, и не обращала на них внимания.

Господь избрал ее для очищения заблудших душ, чтобы те могли, представ перед Всемилосердным Отцом у врат рая, быть допущенными внутрь. Ей поручили дело, и когда она встретится с Создателем в час своей смерти, она знала, что Он будет милосерден к ее душе.

— Эми? — позвала она, открывая дверь спальни и выходя в коридор. От усилий вновь разыгрался кашель, и она стояла пару минут, тяжело дыша и чувствуя, что ноги могут подогнуться. Но голод гнал ее вперед. Взглянув в дальний конец коридора, она увидела, что на кухне горит свет. Тапочки цеплялись за ворс ковра под ногами, и ей с трудом удавалось приподнять их настолько, чтобы двигаться вперед.

— Вы что-то хотели, Матушка? — спросил мягкий женский голос, и Матушка Карлин, подняв взгляд, увидела в конце коридора силуэт женщины с пылесосом.

— Немного горячего молока. А Эми, как обычно, исчезла. — Свет был тусклым, и она не смогла различить лицо женщины.

— Конечно. Возвращайтесь в свою комнату. Я подогрею молоко и принесу. — Женщина присела на корточки, сматывая шнур пылесоса.

— Спасибо. Вы знаете, где моя комната?

— Да, Матушка, знаю.

Она была в ванной, когда пять минут спустя открылась дверь, и на столик возле кровати поставили поднос с горячим молоком и домашней лепешкой. Она прокричала женщине «Спасибо!», но не получила ответа. Неожиданно приятно после глупого щебета и пустых обещаний, к которым она уже начала привыкать. Матушка Карлин закинула ноющие ноги на кровать, потом выпила молоко и с жадностью съела половину лепешки, оставив остальное на потом. Приятно, что хоть что-то изредка вызывало аппетит. Желудок часто урчал и стонал, но желания поесть практически не было.

Вскоре ее веки потяжелели, в глаза будто песка насыпали, а голова все чаще склонялась на грудь. Она выключила ночник и провалилась в дремоту. Ее пробудило тиканье часов, словно муха, жужжащая возле самого уха. Звук все нарастал и вскоре стал почти невыносимым. Отдельные «тик-так» словно тянулись, удлинялись, пока не слились в протяжный низкий гул. Матушка Карлин попыталась отвернуться, но тело стало тяжелым, а руки словно налились свинцом. Она не могла даже поднять их, чтобы почесать зудящий кончик носа.

Когда она медленно повернула голову, чтобы проверить время, ее начало охватывать беспокойство. По ощущениям пролетело несколько часов, но на самом деле прошли лишь минуты. Она смотрела на часы, и под ее взглядом стрелки начали таять, превращаясь в струйки крови, медленно сочащейся по тонкой трубочке. Матушка Карлин прошлась по ней взглядом и уткнулась в свою руку. Часто заморгала, пытаясь осознать увиденное. Трубочка, примотанная липкой лентой, заканчивалась толстой иглой, вставленной в ее предплечье.

— Все так, как и должно быть, — произнесла Сестра Мэри-Фрэнсис, которая теперь стояла возле ее кровати.

— Сестра, во имя всего святого, что вы делаете? — спросила Матушка Карлин.

— Простите? — проговорила Сестра Мэри-Фрэнсис.

— Сейчас же вытащите это из моей руки, — велела Матушка Карлин.

— Ребенку нужно появиться на свет, дитя. И он явно не намерен делать это самостоятельно. Схватки должны продолжаться.

— Какому ребенку? — спросила Матушка Карлин.

— А разве не очевидно, милая? Не ты ли флиртовала с тем мальчиком и позволила ему везде себя трогать? Не ты ли совершила плотский грех? — допытывалась Сестра Мэри-Фрэнсис.

Матушка Карлин перевела взгляд с Сестры Мэри-Фрэнсис на свой собственный живот. Теперь он выступал так сильно, что она не видела ног. На ней была коричневая роба. Она попыталась встать с кровати, но совершенно не чувствовала своего тела.

— Сестра, это я, Матушка Карлин. Я не могу двигаться. Помогите мне! — В животе взорвалась волна боли, и она, вскрикнув, схватилась за него.

— Похоже, действует. Я зайдут тебя проверить через пару часов.

— Не оставляйте меня одну, Сестра.

Ее снова накрыла волна сильной боли. Она смотрела, как Сестра Мэри-Фрэнсис выходит из комнаты. Потом перевела взгляд на капельницу. В жидкости плавали крошечные черные насекомые, чем-то напоминающие змей. Она закричала, глядя, как они скользят вниз к ее руке.

Матушка Карлин посмотрела на свой живот. Внутри яростно метался ребенок. Она видела, как его конечности натягивают ткань робы. Еще одна волна боли, и на пол хлынул поток жидкости. Повернув голову, она увидела кровь вокруг кровати.

— Ты все правильно делаешь. Похоже, ребенок выходит.

Матушка Карлин взглянула на край кровати, где стояли две девушки в коричневых робах.

— Где Сестра Мэри-Фрэнсис? — спросила она.

— Она занята и попросила нас тебе помочь, — пояснила одна из девушек, вставляя ноги монахини в стремена.

Матушка Карлин закричала, когда ее накрыла новая волна боли.

— Прекрати кричать. — К ней подошла вторая девушка с бледной грязной кожей и выстриженными пучками волос. — Думаешь, все мечтают проснуться от твоих криков? Если ты страдаешь, то только потому, что заслужила. Такова воля Господа, и ты должна ее принять.

— Отойди от меня, — Матушка Карлин снова мучительно вскрикнула.

— Я вижу головку! — Первая девушка возникла у ее ног и слегка улыбнулась. — А теперь тужься.